– Освободить? От чего? – спросил король, знаком отпуская гардеробмейстера.

Луиза медленно опустила шаль, показывая спину, исполосованную шрамами.

– От пытки, ваше величество, – прошептала она.

– Похоже, никто вас не пытает, кроме вас самой.

– Луиза жаждет, чтобы ей позволили удалиться в монастырь, – сказала королева. – Она достаточно настрадалась.

– Подумать только! Сколько ни даешь моим придворным, им все мало. И вечно они чем-то недовольны.

Людовик подошел к столу, на котором стоял золоченый канделябр. Пламя свечей рисовало красивые узоры. Король углубился в их созерцание.

– Ваше величество, я любила вас, – прошептала Луиза.

– И я вас любил. Когда-то, – ответил Людовик. – Но у всех историй должен быть конец.

Его пальцы сомкнулись на язычке пламени. Свеча погасла.

– Я могу уехать? – спросила Луиза.

– Это ваш дом, мадам, – ответил король, поворачиваясь к ней. – Это наш общий дом. Я не позволю вам уехать.

– А мой сын? – взмолилась Луиза. – Наш сын – Луи де Бурбон?

– За ним присматривают?

– Да. В Париже.

– Я помню свои обещания. Ничего не изменилось. Ваш сын – дитя Франции, что бы ни случилось.

Людовик вышел. Луиза отрешенно смотрела на канделябр. И вдруг свеча, погашенная королем, вспыхнула сама собой. Боясь вскрикнуть, Луиза зажала рот рукой. «Неужто Господь все это видел? Поможет ли Он мне?»

В гостиной Филиппа Орлеанского, вальяжно развалившись в кресле, Шевалье читал «Газетт де Франс».

– Нет, ты только подумай! – воскликнул Шевалье. – Герцог и герцогиня Вьерзонские сообщают о скором бракосочетании их дочери Дельфины и маркиза Ажена. Бедняжка.

– Почему бедняжка? – спросил Филипп, лежащий на диване.

– Дельфина – очаровательное создание пятнадцати лет от роду. Маркизу за семьдесят. Он страдает всеми венерическими болезнями, какие поражают мужчин. И если слухи верны, он – просто чудовище.

В дверь негромко постучали.

– Войдите! – крикнул Филипп, потянувшись к бокалу с вином.

Шевалье отложил газету и пошел открывать. Лакей оставил на пороге элегантные мужские туфли, начищенные до блеска. Взяв их, Шевалье заметил, что в одном лежит записочка с восковой печатью и буквой «h». Он внимательно прочитал послание и сразу же спрятал в карман. Руки у Шевалье заметно тряслись.

– Кто там? – спросил Филипп.

– Да слуга приходил. Туфли принес. Наконец-то он научился как следует их чистить.

Шевалье поставил туфли себе под кресло.

– Ты что-нибудь слышал о строителях? – поинтересовался Филипп.

– Я стараюсь ничего о них не слышать.

– Один человек погиб, причем у нас на глазах. Остальные отказываются работать. Боюсь, что моему доброму другу Паскалю Сен-Мартену будет негде разместиться.

– На его месте я бы вернулся в Париж, – усмехнулся Шевалье.

– На его месте ты был бы выше ростом и намного обаятельнее.

Шевалье пропустил его слова мимо ушей и как ни в чем не бывало сказал:

– Я собираюсь прогуляться. Составишь мне компанию?

– По-моему, ты терпеть не можешь прогулки и готов неделями не вылезать из дворца.

– Это не значит, что у меня не возникает желания размяться. И сегодня – один из таких редких дней. – Шевалье стащил Филиппа с дивана. – Пусть я время от времени тебе досаждаю. Я знаю все свои недостатки: тщеславен, ленив, излишне фриволен. Но прогулка быстрым шагом по садам, да еще перед обедом, – прекрасная встряска для души.

Шевалье изо всех сил попытался придать лицу беззаботно-веселое выражение. Изящным движением он подхватил с кресла свой плащ. Филипп нехотя поставил бокал и пошел следом.

Траву покрывал тонкий слой инея, который быстро таял на ярком солнце. Шевалье заговорил о том, как ему нравятся цветы поздней осени, их особенная красота. Потом заговорил о новых дорожках и опять вернулся к прогулкам.

– Смотри, сколько новых прекрасных дорожек появилось. Просто грех не пройтись. Нам с тобой нужно почаще вылезать из дворца. А мы цепляемся за пустячные причины, только бы не высовывать носа на улицу.

Шевалье чувствовал, как у него дрожит голос. Он бы дорого дал, чтобы Филипп этого не заметил. Но увы!

– Да что с тобой сегодня? – спросил Филипп, останавливаясь и поворачиваясь к Шевалье. – Ты чем-то не то расстроен, не то напуган.

Шевалье не успел ответить.

– Ваше высочество, нам нужна ваша помощь, – послышалось сзади.

Филипп обернулся. Шевалье как ветром сдуло.

– Я тебя узнал, – сказал Филипп. – Кто ты будешь?

– Сержант армии его величества.

– Это ведь ты пытался спасти беднягу, который все-таки повесился? И ты – один из тех, кто отказывается работать?

Сержант кивнул.

– А чего ты хочешь от меня?

– Мы сейчас хоть и не на поле битвы, но продолжаем верно служить его величеству и требуем достойного отношения к себе. Чтобы нас уважали, а не считали рабочим скотом. Чтобы врачевали наши раны. Хотим иметь нормальную крышу над головой, а не подвал без окон. И чтобы нам платили настоящие деньги, а не гроши. Солдаты короля достойны лучшей участи.

– И почему я должен поддержать ваши требования?

– Потому, что в случае чего… если обстоятельства поменяются, мы вас поддержим.

– О каких это переменах ты говоришь? – недовольно спросил Филипп.

– Что, если ваш брат перестанет быть королем?

Филипп пристально посмотрел на дерзкого сержанта:

– За такие речи я вполне мог бы отправить тебя на виселицу.

– Знаю, ваше высочество. Но вы этого не сделаете. Сказать почему? – Сержант поднял голову к тусклому голубому небу. – Солнце заходит.

Через мгновение сержант скрылся за деревьями.

Вернулся Шевалье. Теперь его лицо выражало детскую невинность. Он просто не хотел мешать разговору, потому и отошел.

– Что было нужно этому малому?

– Ты ведь знал, что он окажется здесь? – стискивая зубы, спросил Филипп. – И всю прогулку затеял с одной-единственной целью: привести меня на это место. В какую игру ты играешь?

– Я делаю то, что тебе не слишком удается.

– Это что же?

– Пекусь о твоем благе.

В соответствии с придворным этикетом двери обеденного зала открывались только с появлением короля. Придворным, пришедшим раньше, оставалось только терпеливо ждать прихода его величества. Беатриса нарядилась в платье кораллового цвета. Софи выбрала себе светло-зеленое. Однако Кольбер отозвал их в сторону вовсе не для того, чтобы сделать комплимент нарядам.

– Мадам де Клермон, – тихо сказал он, – в свое время вы говорили, что вам должны привезти из поместья ваши дворянские грамоты. С тех пор прошло много времени. Его вполне хватило бы, чтобы не один раз проделать путь пешком.

Беатриса заставила себя улыбнуться.

– А я как раз собиралась вам сказать, что они не сегодня завтра будут здесь.

– Рад слышать. И тем не менее должен вас предупредить: его величество объявил, что все, кто не сможет документально подтвердить свое дворянское происхождение, должны будут в течение месяца покинуть Версаль. Мне меньше всего хотелось бы, чтобы подобное случилось с вами и Софи.

– Господин Кольбер, я искренне тронута вашей заботой.

В общем гуле голосов ясно различался громкий, сердитый голос Лувуа. Он разговаривал с двумя престарелыми аристократами.

– Если бы мы наконец уехали отсюда и вернулись в Париж, не понадобились бы никакие строители. А так они – самая отвратительная головная боль, какая только бывает. Более того, совершенно бессмысленная и ненужная.

Забыв о Беатрисе, Кольбер поспешил к Лувуа и за руку оттащил его от собеседников.

– Следите за своим языком, когда находитесь в людных местах, – сказал главный контролер финансов. – Мы прекрасно знаем, как вы относитесь к замыслам его величества.

– Да неужели? – огрызнулся Лувуа.

– Порою приходится затыкать уши, чтобы не слышать вашей нескончаемой критики. Если вам не нравятся замыслы короля, было бы честнее сказать об этом ему, а не будоражить умы придворных. Вы дискредитируете королевскую власть, и я собираюсь говорить об этом с его величеством.