В этот момент у Вари сжалось сердце, щемящий комок подкатил к горлу… Почему-то вспомнилась зимняя ночь, канун Крещения, они трое у Женьки дома, на столе в ее комнате — огромное зеркало, перед ним — горящая свеча… Они сидят как загипнотизированные и пытаются высмотреть в полной темноте будущих женихов, но вместо них в зеркале лишь колышется язычок пламени… Потом они выбегают из дома, пытаются найти какого-нибудь прохожего, выяснить, как его зовут, чтобы узнать имя будущего суженого… Но на улице, как назло, ни души, мороз за тридцать градусов, все нормальные люди тихо сидят по квартирам… Люба придумала тогда еще один способ: вывесить за окно три полотенца. Утром они должны были их снять. Если бы полотенца намокли, то все бы в том же году вышли замуж. Если нет — оставаться им вековухами! Но они, видимо, плохо закрепили полотенца, которые все три наутро дружно исчезли. Наверное, их снесло ветром. И будущая судьба трех подруг осталась невыясненной.
Но они тогда и так были уверены, что у них-то все сложится как надо, что впереди длинная счастливая жизнь и они много чего в ней успеют. Как сейчас их подросшие дочери, которые пока и не подозревают, какие разочарования таятся в кустах у той дороги, по которой им придется идти.
Женька затормошила подруг: ей не терпелось взглянуть на свою квартиру. Как будто после приключений, которые в ней происходили, что-то там могло измениться. На завтра уже была назначена сделка по продаже, потом, если останется время, они решили посмотреть новостройки, куда Женька собралась вложить освободившиеся деньги. Эту логику Варя не вполне понимала: зачем менять шило на мыло, столько лишних хлопот… Но Женька никогда не слушала чужих советов, даже когда принимала решение об эмиграции, и поступала так, как считала правильным лично она, исходя из своих собственных резонов.
…Двери Иркиной квартиры были распахнуты настежь, и Варины ноги остановились, отказываясь двигаться дальше. Они вернулись из отпуска! Вместе! И вот сейчас — через мгновение! — предстанут перед ней, загорелые и счастливые! Как за последнюю опору, благодаря которой она сможет пережить эту встречу, Варя крепко ухватилась за подруг. Лифт, грохоча, двигался снизу. Щелкнув, он затормозил на их этаже, створки дверей раздвинулись, на площадку вышел мужчина — невысокий, круглый, как колобок…
— Саша! — дико и отчаянно крикнула Варя, словно выпустив вместе с этим воплем сковавший ее страх.
Мужчина посмотрел на нее. Изумление на его лице медленно сменилось смущением, в которое вкраплялись проблески узнавания.
— Вот так встреча! — облегченно сказал он наконец. — Я вас не сразу узнал… Подумал: какие знакомые лица, где-то я их видел… Теперь вспомнил: у Светки на даче… Правильно?
— Да-да, — подтвердила Варя. — Вы — Светин двоюродный брат… Любаш, помнишь? — Она оторвала от подруги свои сцепленные пальцы.
— Конечно! — вежливо улыбнулась Люба. — Вы с тех пор не изменились…
— А я здесь живу! — бодро сообщила Варя, поглядывая при этом в сторону открытой Иркиной двери — ей показалось, что там, внутри, произошло какое-то движение.
— Серьезно?! — неожиданно обрадовался Саша. — Какая у вас квартира? Эта? Вот здорово! Значит, соседями будем!
— Как… соседями… — До Вари плохо дошел смысл сказанного. — Почему соседями?
— Да я же переезжаю в эту квартиру, — Саша показал на Иркину дверь. — Мы как раз сейчас с ребятами смотрим, что тут сделать можно, какой ремонт, что покупать…
— Я не поняла. А куда эта… Ира… делась?
— Вот так мы и живем! — укоризненно сказал Саша. — Соседка уехала, а никто не заметил.
— Не заметил, — как во сне повторила Варя.
— Они не общались, — объяснила Люба.
— Бывает, — с пониманием кивнул Саша. — А мы с ней квартирами поменялись. Она объяснила, что ей срочно нужны деньги, а такая большая жилплощадь ей ни к чему. Вот и сделали обмен с доплатой. Очень быстро, буквально за два дня. Я доволен, мне этот район нравится. У нее какие-то проблемы с сыном… Для него деньги нужны. Кажется, в долги влез. Видел я этого сына. По-моему, у него та же болезнь, что у нашего Вовы, — Саша грустно вздохнул. — Бедная женщина…
У Вари возник порыв открыть Саше глаза на «бедную женщину», но она не знала, с чего начать.
— Так она с сыном в вашу квартиру переехала? — тоном следователя спросила Люба. — Или еще с кем-нибудь? Никто там поблизости не крутился?
— А кто? — насторожился Саша. — Я не понял…
— Ну там муж… Может, с мужем…
— Она говорила, что разведена… А там кто ее знает… Я квартиру освободил, все барахло на дачу перетащил…
— Света даже не сказала ничего, — обиженно заметила Варя.
— Она и не знает еще! Я же говорю: все слишком быстро решилось. Да мы с ней с того дня, как Вову проводили, больше и не общались… Надо будет позвонить…
— Где же вы жить будете? Во время ремонта?
— На даче. Лето ведь! Мы летом всегда там живем.
Из бывшей Иркиной квартиры высунулся мужчина и, не обращая внимания на теплую компанию, пробуравил Сашу взглядом:
— Ну ты куда пропал?! Где сигареты?!
— Елки, — Саша похлопал себя по карману, — с соседками заболтался, забыл обо всем… Ладно, девчонки, встретимся еще. — И он скрылся в бывших Иркиных комнатах, которые как по волшебству превратились в Варином сознании из ведьминой норы, где варят коварное зелье, в милый семейный шалаш.
Раньше она и не подозревала, что появление одного-единственного человека способно так изменить отношение к обычной каменной коробке. Варино настроение при этом скакнуло на десяток градусов вверх. Интересно, а сбежала бы отсюда Ирка, если бы она не оттаскала ее за волосы?! Какое счастье, что теперь не надо бояться случайных встреч с этой стервой! Может быть, у Вари есть ангел-хранитель, который сжалился над ней и выжил соседку?!
— Жень, — развеселившись, сказала она, — имей в виду, там прямо под тобой один художник разместился, зовут Валентином. Если приставать будет — ни в коем случае не поддавайся. Он — полный придурок, к тому же у него лишай.
— Больше мне делать нечего, — фыркнула Женька. — Думаешь, в Германии такие ко мне не подкатывали? У меня требования завышенные. Так что любые попытки вашего художника обрублю на корню!
Они вошли в лифт, и Варя подумала, что это Женька привезла с собой удачу и теперь все должно быть хорошо.
Глава двадцать девятая
Все происходило именно так, как Жанна и предполагала, с одной поправкой: ее поставили не в колбасный отдел, а в кондитерский. Целыми сменами она взвешивала конфеты и упаковывала торты и уже через несколько дней удивлялась тому, как раньше без разбору килограммами могла поглощать сладости. Дядю Виталия она видела только один раз, когда устраивалась на работу. Но все в магазине считали, что Жанна — его дальняя родственница, а потому никто к ней не придирался даже тогда, когда она делала ошибки.
Если Виталий был свободен от своей охранной деятельности, то он ждал, когда Жанна закончит смену, и провожал ее домой. Полпути они проделывали пешком.
С ним она могла говорить. О маме. Об отце. О том, что ей не нравится эта монотонная работа. Конечно, она временная, но будущую профессию Жанна тоже плохо себе представляет… Виталик все понимал. Говорил: «А я больше двух часов с родителями вообще не выдерживаю». Или: «Я всегда с первого сентября начинаю новую жизнь». С ним можно было обсуждать даже совершенно потерявшую совесть Машку.
Та звонила пару раз и упивалась своими отношениями с Димой. В первый раз Жанна молча слушала, хотя ей хотелось разбить телефон. Но, возможно, в душе она была тайной мазохисткой, потому что на самом деле ее распирало желание узнать все подробности. Машка словно чувствовала это и старалась изо всех сил. Дима подарил ей розу. Они катались на роликах. Он готов не расставаться с ней сутками напролет.
Они шли домой после работы, получив свою первую зарплату, и Жанна, сдерживая усилием воли накатившиеся слезы, рассказывала Виталику про этот Машкин монолог. Вдруг он остановился, взял Жанну за руку, втянул в ближайший цветочный магазин и сказал скучающей продавщице:
