Предложенная Сашей работа заключалась в разнообразной помощи генеральному директору. Это был самый обширный круг обязанностей от телефонных звонков до оформления автомобилей и получения лицензий. Вот только у Корнеева Саша смог добиться для Вадима лишь вакансии водителя со ставкой в шестьсот гривен и то без оформления в штат фирмы. Когда же пришло время первой зарплаты, Корнеев отмолчался и сделал вид, словно никакой договоренности не существовало. Тогда Саша решил платить товарищу из собственного кармана. Вадим сразу же попытался отказаться от таких условий, чтобы не быть обузой в чужом семейном бюджете, но его другу на самом деле нужна была помощь. Плюс ко всему, Саша собирался открывать собственное дело, в которое Вадим мог войти уже не работником, а компаньоном. Так все и оставалось до декабрьского вечера, когда жизнь Вадима внезапно изменилась. Но это произойдет только через неделю, а сегодня, в воскресенье, Вадим стоял над раковиной и чистил зубы.
Все протекало точно так, как он рисовал себе, лежа в постели. Вот и кофе, вот и диван с телевизором. Аня уехала. Вадим следил за меняющимися на экране картинками и ненавидел себя за то, что продолжал жить по написанному утром сценарию, который заключен был в бессмысленном ожидании следующего дня. Он понимал, что только сам в состоянии изменить это положение, но, словно околдованный ленью, оставался неподвижным. Перед глазами, не переставая, плыли картины его прошлой и будущей жизни, цепляясь одна за другую мимолетными, не успевающими сформироваться в слова мыслями, перемешиваясь, словно в миксере. Вспомнилась мама, сначала в болезни в последние часы своей жизни. Пять бессонных суток она задыхалась от рака, сжирающего ее легкие. Ни на минуту не впав в забытье, она увидела в последнее свое утро, что Вадим проснулся на раскладушке около ее кровати, и прошептала: «Сынок, поспи еще немного, ведь ты так поздно вчера лег!». А через несколько часов умерла. Наверное, именно в этот момент он смог понять всю глубину материнской любви. А вместе с этим осознал и всю трагедию своей утраты. Потом пришло воспоминание из самого раннего детства, будто фотография из прошлого: мама стоит около печки к нему спиной, а он сидит за столом и повторяет: «Мама, я тебя люблю!». Но следующая мысль, зацепившаяся за осколок памяти, — про его родную сестру, такую же мамину дочь, как и он сын, только на одиннадцать лет старше. Полгода назад она лишила Вадима дома, который достался ему от мамы, хотя сама имела отдельную квартиру, оставленную бабушкой. Но самой большой потерей для Вадима в этом случае была библиотека, которую отец собирал для него всю жизнь. Ни одной книги и ни одной маминой вещи он не смог забрать себе, когда из собственного дома, непредусмотрительно оформленного им на племянницу, его провожали пять милиционеров, приглашенных сестрой, видимо, для пышности последнего демарша. Остались только альбом с фотографиями, мамины записки и дневник, Библия нового издания и Евангелие 1913 года, которое принадлежало еще его прабабушке. Эти вещи он успел спрятать заранее, подозревая о надвигающейся «грозе».
Вадим попытался заглянуть в самые глубины памяти, но не смог припомнить, чтобы Лену — его сестру когда-нибудь чем-нибудь обделяли. Она была маминым ребенком от первого брака. Так никто и не сумел ему вразумительно объяснить, ни мама еще при жизни, ни отец после маминой смерти, ни сама сестра, как получилось, что ее удочерили бабушка и дедушка. Не только переоформили документы, но и забрали к себе жить. Мама объясняла это тем, что бабушка, будучи человеком настойчивым и властным, уговорила ее на этот шаг ради дедовой военной пенсии, которую будут продолжать выплачивать даже в случае его смерти. Отец, познакомившись с мамой и вскоре сойдясь, настаивал, чтобы ее десятилетняя дочка жила вместе с ними, но Лена уже в этом возрасте, когда родители перечили ее прихотям, убегала к бабушке в поисках защиты и сочувствия, а та в свою очередь с радостью ее принимала и потакала всем капризам, которые с годами переросли в нестерпимо вздорный характер с явными признаками беспощадного эгоизма.
Когда Лена родила дочь и разошлась с мужем, ее на несколько лет закружило в водовороте ресторанов и мимолетных встреч, и бабушка снова взяла на себя инициативу по воспитанию уже правнучки. Она баловала ее еще больше, чем в свое время Лену, но в правнучке не проявлялись те отвратительные черты, которые переполняли ее мать. В жизни же Лены единственный ответственный период был в то время, когда отец устроил ее на работу в областное управление статистики, и, ко всеобщему удивлению, она продержалась там десять лет. Но после ухода по собственному желанию что называется — скатилась на самое дно человеческого бытия. Уже сама став бабушкой, она приводила в дом пьяниц и наркоманов младше ее на двадцать лет, напиваясь, укладывала их в постель и до такой степени утомила свою дочь и маленькую внучку, что те сбежали к маме, где в это время после развода жил Вадим. Бабушку с тяжелым склерозом забрал к себе сын, который всю свою жизнь отдал алкоголизму, и к этому моменту невозможно было понять, кто из них — сын или мать находятся в более плачевном состоянии здоровья, а Лена осталась в квартире одна наслаждаться своим развратом.
Однако продолжалось это недолго. Не работая уже много лет и не имея никаких доходов, Лена, естественно, продала квартиру. Между запоями ей удалось купить нежилой флигель далеко за городом, оформить его пополам со спасаемым ею наркоманом, постепенно превращающимся в пьяницу, растратить оставшиеся деньги и вселиться в дом, который остался Вадиму от умершей мамы, где в это время жила его племянница со своей семилетней дочерью. Это переселение произошло в тот момент, когда Вадим два года не жил в городе. Перебралась она туда сама, но вскоре подтянулся и ее сожитель, и продолжилась старая история с пьянками, матерщиной и драками. Дважды Вадим приезжал по просьбе племянницы, с которой у него всю жизнь были замечательные отношения и на которую он оформил дом, полностью ей доверяя, и выставлял сестру на улицу вместе с ее женихом. Но жить в деревне им не хотелось, Лена разыгрывала сцену развода и возвращалась к дочери, уверяя, что навсегда покончила и с ним, и с водкой. В один из таких моментов в город вернулся Вадим со своей новой семьей.
Лена была незаурядной личностью. Это был человек крайностей: она могла неделю, не вставая с кровати, пить самогон, а могла за несколько дней связать спицами платье, в котором вязку нельзя было отличить от машинной. Могла десять лет отработать в одном коллективе и больше никуда не пытаться устроиться всю оставшуюся жизнь. Она могла на память читать Цветаеву, но в то же время еле стояла на ногах от опьянения. Давно перестала обращаться к стоматологам, и оставшийся передний зуб делал ее похожей на Бабу Ягу, о чем и сама она иногда подшучивала. Лена не утруждала себя личной гигиеной, и от этого сходство ее со сказочным персонажем становилось еще достовернее. Спала она не раздеваясь и не застилая кровать простыней. Много лет подряд почти каждую ночь во сне к ней приходили «друзья», как она сама их называла, отвечали на ее вопросы и давали советы, как поступить в той или иной ситуации. Она полностью отдалась своим видениям и перестала заниматься решением собственных проблем, доверяя судьбу в руки ночных призраков. Она пыталась пророчествовать и лечить, но никогда не могла объяснить, от Бога ее видения или от дьявола. Во всяком случае, на ее прикроватной тумбочке можно было увидеть две книги: Библию и Черную магию. Лене было сорок шесть лет.
Когда умерла мама, она вместе с Вадимом занималась организацией похорон, но, проснувшись утром после поминок, он увидел, что в доме нет ни Лены, ни ее сожителя, а вместе с ними нет и денег — ста долларов и семидесяти гривен, которые накануне собрали его друзья для установления памятника на кладбище. Надеясь, что Лена просто перепрятала эти деньги, Вадим сам «запечатал» в церкви землю, съездил на кладбище, а к вечеру уже начал ее разыскивать, подозревая недоброе. Нашел он их у дяди (здесь невозможно было дышать от алкогольных испарений) в состоянии невменяемости и только через два часа поиска якобы украденных денег Вадим выяснил, что в четыре утра Лена разменяла доллары на дискотеке, а триста оставшихся гривен лежали у нее в бюстгальтере. Все это произошло еще до продажи ее собственной квартиры, и Вадим надеялся, что ему больше никогда не придется общаться с сестрой, но жизнь распорядилась так, что эта женщина, никогда не успокаивающаяся в своей злобе, лишила его и жилья, и всех маминых вещей, которые не имели материальной ценности, но так были дороги ему как память.
