— Сережа, если бы ты знал, как мне тяжело все это слушать! Ведь это о семье моего лучшего друга идет речь. Давай еще водки закажем!..
На следующий день Вадим пригласил Сахно выйти с ним на улицу. Он сразу в лоб задал другу вопрос.
— Сергей, скажи, неужели мы дошли с тобой до таких отношений, что ты можешь подозревать меня в воровстве?
— Ты что, Вадим! Кто тебе сказал такую глупость?
Вадим понял, что для выяснения истины придется идти ва-банк, и назвал имя Гены, которому это признание не могло ничем навредить, но от которого Сахно не сможет отказаться, если такой разговор имел место. И тут вдруг Сергей начал юлить и выкручиваться. Тот Сергей, который всегда говорил то, что думал, и предпочитал прямой разговор тайным обидам, начал говорить, что Гена его неправильно понял, что он не Вадима имел в виду, а то, что Вадим очень хорошо умеет считать, а вот столярку не может до ума довести. И что-то еще и еще.
Вадиму стало, от такого низкого поведения друга, жаль его и обидно за себя. Он не хотел продолжать этот неприятный разговор, а только еще раз отметил, что Стас ни разу не был пойман на воровстве, и этот факт никому не дает права беспочвенно его подозревать.
Отныне с каждым днем отношение к Вадиму со стороны семьи Сахно становилось все холоднее и холоднее. Через несколько дней Сергей распорядился снова сделать на столярке ревизию и отчитаться по остаткам леса. А вечером того же дня Вадиму сообщили, что умерла его бабушка. Он набрал номер Сахно.
— Сергей, привет! У меня сегодня умерла бабушка. Я утром поеду домой, — произнес он упавшим голосом.
— Хорошо! А вы посчитались на столярке? Я понимаю, сейчас, наверное, не время спрашивать, но вы посчитались?
— Я вернусь и посчитаемся! — Вадим еле-еле смог сдержать порыв негодования по поводу подобной черствости старого друга. Неужели у него не нашлось слова соболезнования? Неужели не пришло в голову спросить — не надо ли денег, предложить машину? Он понял, что его лучший друг, его Сережка, стал совершенно другим человеком. Он стал бездушным бизнесменом, возлюбившим деньги и ради них позабывшим о душе.
К этому времени Вадим уже не жил в квартире, первоначально предложенной Сергеем, он не питался в заводском кафе и не пользовался машиной, потому что по секрету Сахно запретил Карнавалову давать ее кому-либо, в том числе и Вадиму.
Самым большим противоречием, которое Вадим никак не мог себе объяснить, было то, что уже два года Сергей считал себя верующим человеком. Он каждое воскресенье посещал собрания свидетелей Иеговы, ежедневно читал Библию и не раз поднимал религиозные вопросы в разговорах с Вадимом, чувствуя себя в этих беседах духовным поводырем. Именно из уст Сергея Вадим услышал выражение, что Библия является инструкцией к человеческой жизни и нужно читать ее ежедневно, чтобы уже в этой жизни человек смог ощутить благодать Господню. Вадим видел ошибки, которые допускал Сергей в своем праведном, как сам он считал, пути. Он понимал, что, обращаясь в нетрадиционную религию, Сергей незаметно становится заложником исковерканных понятий благодати, ища награду за свою веру на Земле и объясняя эту благодать материальным достатком. Но, попытавшись однажды поспорить, Вадим понял, что собрания проводятся не дилетантами и что Сергей серьезно втянут и одурманен софистикой религиозной секты. Он не стал бороться с невидимым врагом, потому что Сахно не хотел слушать ничего и никого, кто мог позволить себе нелестные отзывы о его духовном выборе. Сергей раздражался и замыкался при любой попытке возразить тому, что он слышал на собраниях. Вскоре они с Вадимом вообще перестали касаться этой темы.
Однако противоречия веры и поступков обострялись. Однажды на совещании Вадим поднял два вопроса, касающиеся минимальных финансовых выделений.
— Ребята, — такое обращение на совещании было позволительно, потому что в нем принимал участие самый узкий круг сотрудников. Это были Сахно и его жена, главный бухгалтер, Карнавалов, Танина сестра и три мастера. — У нас в охране есть три собаки, которых кормят рабочие, принося из дому в баночках еду. Я предлагаю выделить две гривны в день на покупку им крупы и костей, а сторожа сами будут варить супы и каши.
— Нет вопросов! — сразу положительно отреагировал на предложение Сахно. — Таня, давай каждый день по две гривны и веди у себя учет. А какой второй вопрос?
— На заводе есть единственная женщина, которая работает во вредных условиях — это Катя на гальванике. Я если захожу к ней в цех, то больше десяти минут не выдерживаю. Мне кажется, что кислота разъедает мои внутренности. Давайте покупать ей молоко, а я сам буду следить за тем, чтобы она его выпивала, а не несла домой. В день надо всего пятьдесят копеек.
— Нет, не надо никого баловать! Она работала всю жизнь без молока и еще поработает! — неожиданно возмутился Сахно.
— Вот еще, — тут же поддержала мужа Татьяна. — Сегодня молоко, завтра они кофе захотят, чтобы им в цех приносили!
— Подождите, — растерянно вставил Вадим. — Она ничего не просила, она даже не знает об этом разговоре. Это я предлагаю.
— Никакого молока! — заключил Сахно.
Вадим не находил слов от возмущенного непонимания.
— Вы только что выделили собакам две гривны, а человеку отказываете в пятидесяти копейках? Мне это непонятно!
— Все, тема закрыта. Совещание окончено.
Все эти мелкие эпизоды налипали и росли как снежный ком на новое восприятие Вадимом своего старого друга, которого он считал для себя давно известным и совершенно понятным. С каждым новым шагом, с каждым словом у Вадима все яснее вырисовывался образ бездушного, злого, психически неуравновешенного руководителя, одурманенного исковерканной религиозностью и опьяненного большими деньгами. Деньги действительно были немалые — около сорока тысяч ежемесячной чистой прибыли, которые ложились в Танину семейную кассу. И при таких доходах тем более становилась непонятной Вадиму появившаяся крайняя жадность и подозрительность и у Сахно, и у его жены.
Когда Вадим вернулся с похорон, он так и не услышал слов соболезнования от своего друга. Зато Сахно, выйдя с Вадимом на улицу, объявил ему, что с завтрашнего дня столяркой будет заведовать Игорь — брат его жены, но за Вадимом по-прежнему остается его половина от чистого дохода. Стаса они увольняют, а на его место берут другого мастера. Вадиму стало бесконечно грустно оттого, что все предостережения со стороны его новых друзей оказались пророческими. Он понял, что теряет не только работу, но самого верного и надежного друга, которым когда-то был для него Сахно.
— Сергей, ты должен понимать: как только Таня узнает, что я получаю деньги со столярки, не работая там, а узнает она об этом сразу же, то она меня выживет. — Вадим говорил совершенно спокойно и открыто, потому что отчетливо понимал свою обреченность.
— Вадик, Таня к нашим делам не имеет никакого отношения. Я сказал, что все остается по-прежнему!
— Сергей, я даю месяц на полное свое уничтожение. Посмотришь, что начнется с Татьяной, когда она узнает о твоем обещании мне. В течение месяца она меня съест.
Через три недели Вадиму пришлось оставить завод, потому что лишенный возможности заниматься столяркой он очень быстро был негласно отстранен и от заводских обязанностей. На ежедневных совещаниях ему не давали никаких поручений на следующий день, ему не задавали вопросов по производству и, вообще, и Сергей, и Татьяна делали вид, будто его здесь и нет.
— Сергей, с завтрашнего дня я не выхожу на работу, — начал разговор Вадим, когда в конце дня они с Сахно вышли на улицу к машине директора.
— Да! Почему?
— Мне больше нечего здесь делать. Я ведь предупреждал тебя!
— А куда ты пойдешь?
— Еще не знаю. Что-нибудь придумаю.
— Вернешься домой?
— Пока нет. Я ведь теперь не один. С Аней вместе будем решать.
— Ну, смотри, как хочешь. Удачи!
Это был последний их разговор. Хотя нет, еще один раз они встретились на заводе, когда при очередной сверке по столярке выяснилось, что Гене, бывшему арендатору, Вадим не заплатил восемьдесят гривен за установленный на станок двигатель. Сахно говорил раздраженно, избегая смотреть в глаза. Вадим предложил высчитать эти деньги из четырехсот гривен, так и не выплаченных ему при увольнении. И тут Сахно начал орать, что ничего ему не надо и никаких денег, и никаких друзей, потому что у него есть Бог. Вадим, не дослушав эти нервные выкрики, вышел из кабинета и на несколько лет из жизни своего бывшего друга, так и не получив расчета.
