Вадим набрал номер киевской газеты, однако там срабатывал факс. Ему было невероятно стыдно, но он не мог оставить все по-прежнему и поэтому написал и отправил по Интернету в редакции письма с объяснением неожиданно создавшейся ситуации, способом ее исправления (уменьшить все цифры в десять раз) и с искренними извинениями за собственную невнимательность.

Как быстро изменилось настроение: мгновенно гордость за добротно сделанную работу превратилась в чувство стыда, и единственным его утешением оставалась надежда на то, что статью не напечатают. Еще двадцать минут назад он предвкушал, как откроет свежий номер газеты и прочитает свою фамилию под необычным по содержанию и таким злободневным и востребованным материалом о безнравственности. Он представлял, как будет читать эту газету отец и попросит взять ее себе на память, как будет горда за него жена, которая читала статью сегодня утром в черновом варианте и восхищалась смыслом и слогом, как занесет он один экземпляр на работу, пощекотать нервы сотрудникам, поддерживающим провластного лидера. Теперь осталась только опустошенность. Он даже народного депутата, выступившего на радио, не винил настолько, насколько обвинял самого себя за допущенную спешку и невнимательность.

Подобная нечистоплотность политиков его не удивляла, потому что Вадим неоднократно повторял уже много лет, что в верхах не может быть честных людей. И что бы ни происходило в правительстве, все это только доказывало его точку зрения. Да что там правительственный уровень! Недавно он встретил одноклассника — майора милиции. Присели в кафе выпить кофе, и тот поделился своими планами: в следующем году по выслуге он может идти на пенсию и пойдет, хотя ему будет только тридцать семь, а чем заниматься дальше — не знает. Но на вопрос Вадима: почему бы не продолжить службу, ведь быть майором в тридцать семь — это реальная возможность стать полковником к сорока пяти, одноклассник ответил, что он дослужился до того предела, когда можно было оставаться сравнительно честным человеком, а вот следующий шаг на очередную карьерную ступень лишит его этой возможности. Перед ним открыт путь, на котором такие слова, как честь и совесть, не совместимы с должностными обязанностями будущих званий. А основной причиной своего отказа от подобной борьбы он назвал их школу, которая с первого класса заложила в них чистые советские понятия добра и справедливости.

Понемногу приходя в себя после полученной эмоциональной встряски, Вадим успокаивал себя тем, что предупредил редакторов о допущенной ошибке, а значит — снял часть ответственности за будущую публикацию со своих плеч.

Вечер обещал быть приятнее уходящего дня, потому что именно на сегодня назначены были теледебаты между двумя кандидатами на пост президента. Вадим внимательно, от первого до последнего слова, посмотрел трансляцию и понял, что его статья словно по заказу укладывается в тематику этой встречи. А когда он увидел, как провластный кандидат, выйдя из студии, попытался показать под рубашкой, в подтверждение своей набожности, нательный крестик, Вадим зааплодировал стоя перед телевизором, и заявил жене, что он — гениальный журналист и за его статьей, будь она написана в Соединенных Штатах, сейчас под окнами стояла бы очередь.

В среду утром Вадим купил свежий номер «Молодежки», но ничего своего в нем не нашел. Придя на работу, он набрал телефон редакции, где трубку подняла журналистка, принимавшая его первую работу. Теперь, после выхода последнего предвыборного номера газеты, бороться и переживать было бесполезно. Лично для себя Вадим объяснил отсутствие его статьи обычным непрофессионализмом главного редактора газеты, который собственноручно получил по Интернету этот материал. Но у Яны, так звали журналистку, он поинтересовался, почему же все-таки его не напечатали в сегодняшнем номере.

— Наверное, не было места! — предположила девушка.

— Но ведь на целую страницу вы разместили «Календарь посадки овощей на 2005 год»! Неужели в последнем перед выборами номере этот календарь важнее статьи, которая просто была продолжением позавчерашних теледебатов?

Яна не читала статьи и не знала про ее существование, но тут же найдя материал в компьютере, заверила Вадима, что немедленно поместит его в Интернете.

— Вы ведь ее еще не читали!

— Я же знаю, как Вы пишите! Сейчас все сделаю!

В размещении статьи на сайте газеты Вадим не видел никакого смысла. Его статья была рассчитана на самых обычных людей, которые не ходят в Интернет-клубы, да и компьютерами не владеют, но могут позволить себе купить газету за тридцать копеек. А через три дня он узнал, что и киевская газета оставила без внимания его материал. Но это его не удивило и не расстроило. Вадим уже успокоил свою совесть тем, что приложил все усилия для победы своего кандидата в третьем туре выборов. Что же касается равнодушия редакторов, то пусть это будет на их совести. Ведь, в самом деле — не может же он один бороться с целым светом.

Неделя закончилась воскресеньем, когда была поставлена последняя точка в такой продолжительной и нервной выборной кампании. Все кто мог — проголосовали. Кому суждено было победить, тот победил, остальные проиграли.

Так совпало, что именно в этот день у Андрея умер дедушка. Все подготовили на удивление быстро, и в полдень следующего дня Вадим подъехал к самому выносу. Покойный Михал Михалыч был последним из старшего поколения семьи Беловых. Высохший, сгорбившийся старичок всю жизнь провел в работе от рассвета до заката, и в семье его в шутку называли муравьем. Сегодня дети и внуки в последний раз целовали этого добрейшего человека и великого труженика, перед тем как четверо, всегда кажущихся бездушными в своей спешке, рабочих профессионально грубо вколотили в крышку несколько гвоздей и опустили гроб с телом несчастного старика в глинистую яму, такую же мягкую в своей глубине, как и летом.

Пока засыпали землю, Вадим сходил на могилу своей мамы, которая была в двухстах метрах от этих похорон. Он любил бывать здесь. Особенно летом, когда можно подольше посидеть и поговорить с ней. Однажды Вадим даже задремал за столиком у могилы, соседствующей с маминой. Тогда он принес с собой бутылку вина, которое они вместе пили в последний раз перед ее смертью, и сам выпил ее, а вернее — с мамой. Когда он приходил к ней, то здоровался, словно с живой, рассказывал о своих новостях, гладил землю, под которой как под одеялом спрятано было ее лицо. Сегодня он рассказал о Михал Михалыче. Наверняка, где-то там они с ним уже встретились.

Поистине, понедельник этот не был обычным. В первой его половине Вадим пил на похоронах человека, которого знал всю жизнь, а к вечеру уже накрывались столы в офисе — сегодня фирма отмечала Новый год. Расстояние между этими двумя событиями равнялось пяти минутам ходьбы через театральную площадь. Андрей с Наташей и родителями после столовой приглашали Вадима домой продолжить поминки, но он вежливо отказался, хотя язык не повернулся назвать настоящую причину своего ухода; но на следующий день он с горечью подумал, что лучше бы продолжил поминать, чем попал на этот Новогодний праздник.

Во вторник утром Вадим на работу не пошел. Накануне, в течение праздника приехавший на фирму Корнеев (он редко бывал в этом офисе) постоянно поддевал его по поводу оранжевых настроений. Ему было известно о газетных статьях и о революционной активности Вадима, и чем больше выпивалось водки, тем сильнее обострялись претензии. Поначалу Вадим отшучивался, пытаясь перевести разговор с политической темы на новогоднюю, при любой возможности выходил в холл потанцевать и поучаствовать в конкурсах, чтобы своим присутствием не провоцировать хмелеющего руководителя, но как только возвращался за стол, снова становился центром Корнеевских колкостей. И после очередного тоста тот вдруг заявил, что Вадим не имел права, не посоветовавшись с ним, принимать каких-либо политических решений, тем более писать статьи в газету.

— Евгений Николаевич, разве я должен спрашивать разрешения на свой политический выбор?