Костылёв, сутуля спину, пошёл мимо дочери к жене, из-за плеча которой выглядывала Ольга. А Шура подошла к майору, услышав от офицера приглашение на прогулку.
– Надо же одеться… Я сейчас выйду, – и она быстро ушла, вновь появившись в цигейковой шубке с большим воротником из такого же меха, покутав на голову белый пуховый платок и надев невысокие белые валенки с подвёрнутыми краями. Офицер пропустил её вперёд галантным заученным жестом, идя следом за девушкой.
Шуре было уже семнадцать лет, и она выглядела несколько старше своего возраста, о чём она, правда, совершенно не задумывалась… Бурный роман с Сергеем Чернушкиным, с которым должны были пожениться, оставил у неё в душе незабываемый след. Но уже более чем через полгода разлуки с ним, потеряв переписку, его образ будто растворился в глубине её сознания. А любовь к нему всё ещё светилась в душе, но уже несильным, неотвратимо слабеющим огоньком. И фитилёк её под действием всесильного времени всё прикручивался и уже горел совсем слабым, чуть тлевшим язычком. О Сергее она всё равно уже так не думала, как раньше, словно боясь, что память о нём неизбежно навредит ей. Но, тем не менее, Шура хотела быть ему по-прежнему верна, хотя тогда она даже не предполагала, что немецкий офицер станет за ней настойчиво ухаживать. Девушка очень смущалась, так как все бабы стали свидетелями этой, словно театральной, сцены. И она просила коменданта больше так не делать при всём народе, уж лучше всего ему приходить к ней вечером, когда никто её не видит, чтобы потом бабы не осуждали её за связь с офицером. Ведь тут ей ещё долго жить. Хотя как раз об этом Шура остереглась заявить ему открыто, так как он бы посчитал, будто она ждёт-не дождётся, когда наши войска изгонят немцев с родной земли. Но то, что это когда-нибудь произойдёт, она почти не сомневалась. Конечно, девушка уяснила, что майор нарочно оставил её дома для себя. Сознавать это было, разумеется, неприятно и досадно, она ни за что не хотела превращаться в любовницу врага Отечества. Но он ни за что не будет слушать её детский лепет о целомудрии, ему нужна женщина, коей к тому времени она стала давно, прямо в степи, когда однажды Сергей провожал её домой из города. Но об этом, кроме него одного, не знала ни одна душа. Потом, живя на квартире в городе, они сожительствовали, ни от кого не таясь. Сергей собирался здесь остаться, ещё служа в армии. Он съездил к себе домой, вернулся с намерением пожениться, но неожиданно грянула война, и вскоре они расстались. Шура вернулась в посёлок. И вдруг обнаружила, что беременна; она слыхала о Чередничихе, делавшей аборты, и ночью в строгой тайне пришла к ней. Перед тем, как удалить плод греха, Шура потребовала от старухи принести ей клятву, что об этом случае не узнает ни одна душа. Чередничиха, зная цену молчания, выразила обиду, что с такими помыслами к ней лучше не приходить. Тем не менее она освободила её от бремени. Шура заплатила Чередничихе за услугу и ушла с червоточиной в душе…
И вот уже она снова гуляла с мужчиной, да каким, от этого у неё иногда прерывалось в страхе дыхание. От немца хорошо пахло. Он был выше среднего роста, ходил в шинели и фуражке, из-под которой выглядывала шапочка, прикрывавшая уши и затылок. Он повёл её в комендатуру, где вечером протопила баба, приходившая по его приказу из крайней хаты. В бывшем школьном классе стояла железная кровать, на которой он спал, охраняемый двумя часовыми, обыкновенно они стояли на крыльце школы и сменялись каждые два часа. Сейчас при виде офицера часовые, вытянувшись во фронт, тут же расслабились. Майор открыл ключом дверь, раскрывшуюся с морозным потрескиванием. Вечер был ясен, на тёмном небе сияли звёзды: стояла тишина, лишь над городом изредка небо озаряли сигнальные ракеты. Где-то далеко ухали тяжёлые орудия. Он галантно пропустил Шуру в комендатуру, куда немцы подвели от своей дизельной подстанции электроосвещение. Дитринц включил свет в передней комнате, где некогда были ученические классы, а парты, убранные к одной стене, возвышались до потолка. Здесь же стояли столы и походные кровати для четырёх офицеров, двое из которых днём уехали по его поручению на неделю в город. В другой, самой большой комнате, перегороженной на две, была спальня коменданта и одновременно его кабинет. Все окна были плотно задрапированы чёрным сукном.
Дитринц открыл небольшой сейф, достал из него бутылку русского коньяка, коробку шоколадных конфет и лимон, который аккуратно нарезал дольками, уложив их на тарелочку из саксонского фарфора, привезённую им из своей родной Саксонии. Скольких он угощал женщин с этой дорогой для него тарелочки с фривольным рисунком, в ажурных завитушках. И хрустальные рюмки, наполненные коньяком, взятым из винных погребов в Новочеркасске, ему также напоминали родину и женщин, прошедших через его руки. И вот перед ним совсем юная русская девушка с уверенным, красивым взглядом, которую не мешало бы приодеть по своему вкусу в изящное, из тонкого бархата, вечернее платье тёмно-вишнёвого цвета, с открытыми плечами и лифом, чтобы выразительно оттенялись её плечи, шея, грудь, едва прикрытые бархатом. Но сейчас такой возможности у него не было и вряд ли когда будет. Собственно, он и сам точно не знал, долго ли они тут простоят, так как фронт неумолимо двигался на восток, хотя иногда русские кое-где прорывали фронт и теснили немецкие войска. Говорили, будто бы на Сталинградском направлении русские наращивают мощную группировку, часть которой немецкая авиация подвергла сокрушительной бомбардировке. Бакинская нефть была уже почти взята, Ростов-на-Дону давно пал. Но сейчас майору не хотелось думать о событиях на фронте, где с каждым днём положение быстро изменялось в пользу немецких войск. Правда, они несут при этом колоссальные потери в технике и живой силе. А ему поручено вывозить из фронтовой зоны раненых, для чего и был создан госпиталь и налажена поставка медикаментов и продовольствия. Вот скоро начнут отбирать у населения провиант и в этом посёлке, а людям, чтобы не портить с ними отношений, придётся объяснить, что им будет якобы возмещён ущерб позже. Хотя его никто на самом деле не обязывал возвращать населению отобранное имущество, это не входило в планы оккупантов. Он уже почти точно знал – в отношении населения побеждённой России существовала особая селекционная нацистская доктрина, но в чём её конечная суть, Дитринц не интересовался. Ведь для него, как солдата рейха, была поставлена конкретная задача, которую он с честью и выполнял. Хотя в спецслужбах у него был друг, который иногда проговаривался о том, что именно происходило в целом на фронте и в тылу, в частности, здесь действует большевистское подполье, руководимое чекистами, что в Новочеркасске одна группа уже ликвидирована. Русские шпионы проникали в войска под видом полицаев, а в ресторанах работают чекисты, переодетые в официантов, среди которых большей частью были женщины. Русские умели конспирироваться под кого угодно, что у них хорошо выходило, чему, впрочем, научились в годы террора при царском режиме. И под влиянием своего бдительного друга сейчас майор сам задумался, нет ли и в посёлке ставленников чекистов? Вот хотя бы этот же старик Осташкин, вдруг почему-то с поразительной лёгкостью согласился быть старостой. Впрочем, Дитринц знал сколько угодно случаев, когда русские шли к ним служить из кровной ненависти к большевизму. Это были истинные граждане своего Отечества и обманутого большевиками народа…
Германия быстро очистилась от большевизма, возникшего в грозном для страны восемнадцатом году двадцатого столетия. Фюрер уже тогда начал свою будущую чудовищную карьеру, но что касалось Дитринца, он с самого начала не признавал его нацистскую доктрину, и уже значительно позже, опасаясь репрессий, ни перед кем не раскрывал своих противоположных убеждений, даже перед своими друзьями. Правда, он никогда не был ярым антифашистом, просто, как нормальный человек, стоял вне политики и отрицал крайние взгляды своих товарищей, которыми они проникались ради народившегося тогда модного поветрия. Ведь в то время нацизм только вступал на политическую арену, которым почти слепо увлекалась молодёжь, начитавшись Ницше, видя в фашизме своё предназначение в борьбе за национальные и мировые интересы, поскольку Германию попирали такие европейские державы, как Франция, Англия, не давая ей выхода на мировой рынок. А внутри самой страны еврейские кланы проникали во властные структуры, в искусство, науку, бизнес, наконец, который был практически наводнён немецкими евреями, и чистота германской нации стояла под угрозой. Дитринцу же казалось, что Гитлер, испытывая личную ненависть к евреям, перенёс её на все народы, что они якобы оказались под угрозой евреизации всего мира, который надо было немедленно спасать от их мирового засилья и захвата власти. А заодно уничтожить и другие неудобные для Германии народы, коими опасней всех были славянские, издавна становившиеся на пути немецкой нации, перечёркивая их планы великодержавного шовинизма, которым были увлечены предки ещё со времён первого рейха. И русские всегда решительно пресекали имперские интересы Германии. Поэтому на этот раз с ними решили во что бы то ни стало покончить.
