© Владимир Владыкин, 2016

© М. Э. Багдасарян, дизайн обложки, 2016

© Александр Владимирович Коньков, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В год начала войны с германским фашизмом наступило такое жаркое засушливое лето, какого ещё не знали посельчане. Солнце, казалось, начинало палить с самого рассвета; земля накалялась до такой степени, что босым мальцам горячо было ступать по пыльной дороге.

К началу уборки в посёлке Новый остались одни старухи, старики, женщины, девушки, дети, подростки, парни. Хотя последние ещё не достигли призывного возраста, но и те думали: дескать, если быстро не закончится война, их тоже могут призвать на фронт.

В колхозе им. Кирова полным ходом шла страда. Да вот только жаль, что не всеми силами. Председатель Гаврила Корсаков пытался добиться мужикам и парням отсрочки от призыва хотя бы на месяц, чтобы сжать и обмолотить большую часть, как никогда, обильно уродившегося урожая злаковых. Но районное начальство не хотело его и слушать. В райкоме Мефодий Зуев, ждавший со дня на день мобилизации, ничем не смог помочь земляку, впрочем, он наотрез отказался от ходатайства в райвоенкомате. Это говорило о том, что обстановка на фронте складывалась не в нашу пользу: немец, как говорили бабы, яростно наступал напролом, о чём сообщалось в радиосводках Совинформбюро, которые, из-за отсутствия своего радио, приносили пастухи от жителей соседнего хутора Большой Мишкин, вблизи которого пасли коров. Словом, наши войска отступали, неся большие потери, но Мефодий ничего этого не объяснял Корсакову, пытавшемуся добиться от него толкового ответа об истинном положении на фронте.

– Прошу, не выпытывай у меня ничего; я знаю не больше, чем ты, Гаврила, – отвечал Зуев. – Если ты считаешь, я в райисполкоме, то мне вся информация доступна? Поверь, не всегда радио слушаю, и даже газеты не вовремя ко мне попадают. А своё мнение, извини, не скажу, да и время не для личных выводов, – шепнул он и быстро ушёл, несмотря на грузный вид, важным шагом.

Когда Корсаков приехал из района, в посёлке было так безлюдно и тихо, что казалось, все жители побросали свои хаты и уехали, или спрятались в погребах. Утром многие люди, особенно пожилые, просыпались и крестились, думая, мол, слава богу, что ещё живы, война ещё далеко, но больше всех напастей боялись бомбёжки. У председателя ушёл на фронт сын Николай. Бригадира Гурия Треухова забрали вместе с Фёдором Зябликовым, Семёном Полосухиным, сыновья которого Панкрат и Давыд ушли в числе первых вместе с Гришей Пироговым, Кондратом Кораблёвым, Устином Климовым, Матвеем Чесановым, Фролом Староумовым, Изотом Дмитруковым, Степаном Куравиным, Стефаном Кургановым, Фадеем Ермолаевым и другими.

В день отправки на войну мужиков и парней вышли их провожать все жители от мала до велика. Женщины, старухи, девушки плакали, рыдали; дети и подростки стояли понурые; самые маленькие резво бегали вокруг призывников, словно те уезжали вовсе не на войну, а на праздник. Уполномоченные политруки от военкомата торопили будущих воинов построиться и садиться по машинам. И когда команда была выполнена, вскоре полуторки запылили по просёлку в сторону города. Плач, так напоминавший гудение пчёл, понемногу стихал; бабы, утирая глаза кончиками головных платков, печально качали головами, не веря, что остались с детьми одни, без мужиков. Екатерина Зябликова в тёмной юбке и белой кофточке с гладко причёсанными тёмно-каштановыми волосами, с первыми сединками на висках, смотрела на старшего сына Дениса и про себя благодарила судьбу, что по годам он ещё не подходил к призыву. А когда ему исполнится восемнадцать лет, война должна закончится, во что тогда очень хотелось верить, чем и успокаивала себя; то же самое говорила матери и дочь Нина. Почти так же рассуждали и другие бабы, у которых сыновья для войны ещё малолетки. А таких подростков, не подходивших к призыву, было немало. Эти ребята с бабами, девками, подростками и приступили к уборочной страде вместе с мужиками, которые временно оставались в резерве…

Впрочем, через месяц призвали ещё часть из тех, кто были помоложе: Кузьму Ёлкина, Паню Рябинина, Аркадия Тучина, Ефима Борецкого, Александра Чередникова, Бориса Емельянова, Петра Клыкова, Никифора Серкова, работавших трактористами, комбайнёрами и шоферами в машинотракторной станции…

За два летних месяца надежды людей на скорый исход войны, увы, не оправдались. Напротив, сообщения с фронта по оказии приходили донельзя тревожные и с каждым днём всё меньше обнадёживали, что враг скоро будет остановлен и навсегда повергнут. Словом, наши войска продолжали отступать и многие думали, что правительство пока бессильно изменить ситуацию и что в ближайшее время не приходится ждать на фронте желаемого перелома. Но никто не должен был усомниться в том, будто наша армия, которая ещё недавно считалась самой сильной, оказалась вдруг слабее вражеских полчищ. Ведь люди считали, что напав внезапно на нашу страну, немцы застали врасплох многие воинские части и они не успели дать вовремя фашистам достойный отпор, потеряв преимущество в живой силе и технике, что теперь не так-то легко будет восполнить. Но, судя по газетам, для этого делалось всё возможное, и недаром с объявлением войны призыв: «Всё для фронта, всё для победы!» – внушал людям уверенность в неминуемом разгроме врага. Вот колхозники и старались как можно без потерь собрать весь урожай. И молодые ребята, которым не сегодня-завтра идти на фронт, вызывались военкоматом на сборы для проведения военной подготовки. Это были Пётр Кузнехин, Жора Куравин, Назар Костылёв, Денис Зябликов, Дрон Овечкин, Алёша Жернов, Гордей и Никон Путилины, Миша Старкин, Иван Горшков, Илья Климов. А когда уборочная страда в конце августа подходила к финишу, на военные сборы призывались и девчата. Всего их было направлено под станицу Кривянскую более двадцати человек…

Между прочим, такие сборы в степи проводились каждое воскресенье. Пойменные луга, с северо-восточной стороны, от окраины станицы Кривянской, простирались до самой реки Тузлов, за которой начинались владения Новочеркасска, стоявшего на высоком урочище Бирючий Кут. Другая река Аксай протекала в юго-западной стороне у самого его подножия, и от станицы за камышами была почти не видна. В военных сборах вместе с сельской молодёжью участвовали также городские парни и девушки, которых собирали со всей округи, раскинув для них целый палаточный лагерь…

Несмотря на то, что осень была уже не за горами, дни стояли удивительно жаркие. Солнце нещадно припекало, и казалось, будто дольше обычного нарочно не торопилось садиться. В самые жгучие его часы парней обучали под навесом из брезента разбирать и собирать стрелковое и автоматическое оружие, а также знакомили с миномётами и пулемётами, обучали строевому шагу, умению окапываться сапёрными лопатами в лежачем положении и правильно бросать гранаты, бутылки с зажигательной смесью в наступающего на боевые позиции врага. Девчат натаскивали санитарному делу: обрабатывать раны, накладывать повязки, тянуть телефонную связь, справляться с зажигательными бомбами. Их также обучали ходить строем, копать окопы, строить землянки, блиндажи и знакомили с некоторыми видами стрелкового оружия.

В минуты перекуров ребята старались держаться ближе к девчатам, с которыми занимались молоденькие кадровые политруки, вызывавшие у них порой даже ревность. Неизменным заводилой был Дрон Овечкин. На Алёшу Жернова, своего поверженного соперника, он взирал свысока, стараясь как бы нарочно его не замечать. С того дня, как Дрон избил Алёшу, прошло несколько месяцев. Он продолжал дружить с Машей Дмитруковой и уже примирился с тем, что Дрон встречался с Ниной. Хотя первое время он не мог ей так легко простить этого лишь потому, что ещё нынешней весной Нина признавалась ему, что Дрон ей нисколько не нравится. А вышло всё наоборот, она вполне спокойно принимала ухаживания его недруга, и тем самым, наверное, тешила своё самолюбие, чем даже, наверное, втайне гордилась. Она действительно почти не избегала Дрона и Алёша невольно в досаде думал: «Нинка считалась искренней, в суждениях прямолинейной, а на самом деле оказалась такой же обманщицей, как и другие девушки». А когда он вопреки своим чувствам подружился с Машей, Алёша нашёл в ней совершенно неглупую, понимающую его девушку, чем был приятно удивлён; и вскоре все нанесённые ему Ниной обиды на время им забылись.