Он не случайно вспоминает и обыгрывает известную притчу о «голом короле», характерную не только для придворной ситуации. Все мы не только «немножко лошади», как сказал поэт, но часто оказываемся в положении то «короля», то «подданных», исполняем некие роли и надеваем маски, имитирующие отсутствие или подмену всамделишной жизни всевозможными эрзацами. Превращенная форма существования порождает одинаково ложное «единичное самосознание» — кого — то в качестве «короля», а кого — то в качестве «подданных». И можно так вжиться в роль и слиться с надетой на лицо маской, что появляется вместо личности «дурная индивидуальность», выдающая себя, однако, за личность. Этот самообман в определенных условиях может приобрести массовый характер, создавая и воспроизводя вполне «карнавальную» действительность и соответственно «карнавальные» отношения.

Но дело не в самообмане, и даже не в уродливом социальном строе человеческих взаимоотношений, который может наглухо закрыть возможность индивиду проявить себя, свою индивидуальность в реальном социальном действии. В этих случаях, справедливо замечает Ильенков, человеку приходится, чтобы выделиться и проявить себя, поневоле искать выхода в пустяках, в ничего не значащих (для других, для всех) причудах и странностях. Процитирую Ильенкова: «Чем меньше действительно индивидуального, заранее не заштампованного отношения к действительно серьезным, социально значимым вещам дозволяется ей (индивидуальности) проявлять, тем больше она хорохорится своей «неповторимостью» в пустяках, в ерунде, в курьезных особенностях: в словах, в одежде, в манерах, в мимике, призванных лишь скрыть (и от других, и прежде всего от себя самой) отсутствие личности (индивидуальности) в главном, в решающем — в социально значимых параметрах»¹³.

Написанные в 1978 году, эти строки имели в виду не только нашу советскую действительность, адептом которой Ильенков никогда не был, но и социальный строй так называемой «западной» жизни с его культом индивидуализма, в сущности которого он также не обманывался. Для Ильенкова подлинная личность, утверждающая себя со всей присущей ей энергией и волей, «становится возможной лишь там, где налицо назревшая необходимость старые стереотипы жизни ломать, лишь там, где кончился период застоя, господства косных штампов и настала пора революционного творчества, лишь там, где возникают и утверждают себя новые формы отношений человека к человеку, человека к самому себе»¹⁴. И потому настоящая личность, подлинная, а не «дурная» индивидуальность, возникает там и тогда, где и когда индивид в своих действиях и продукте своих действий вдруг производит результат, всех других индивидов волнующий, всех других касающийся, всем другим близкий и понятный, короче — всеобщий результат, всеобщий эффект. На самом высоком, очевидном для всех уровне это — Платон или Евклид, Ньютон или Спиноза, Бетховен или Наполеон, Робеспьер или Микеланджело, Чернышевский или Толстой, и т. д. Это правило, формула личностного самовыражения относится в равной степени и к великим, и к так называемым «простым» людям. Конечно, масштаб личности измеряется масштабом тех реальных задач, в ходе решения которых она возникает и оформляется в своей определенности. Но сути дела это не меняет. Личность тем значительнее, чем, подчеркивает Ильенков, полнее и шире представлена в ней — в ее делах, словах и поступках — именно коллективно — всеобщая, а вовсе не сугубо индивидуальная неповторимость.

Ильенковская формула личности философична и гуманистична в самом широком и глубоком смысле этих определений и понятий. Вне и без понятия личности невозможно объяснить появление человеческой культуры и цивилизации, нравственности и искусства. Пространство и характеристика собственно личностного развития индивида фиксируется понятиями «свобода», «творчество», «самосознание» и т. д. Но как ни велико значение этих ипостасей, каждое из них и все вместе они не исчерпывают смысла и значимости фактора личности в человеческом бытии и истории.

Есть еще чувство человеческого достоинства и связанный с ним огромный, непредсказуемый мир эмоций, оно — то и является, по Ильенкову, фундаментом и стержнем всей нравственно — эстетической культуры человечества. Это великое чувство отнюдь не иррациональное по своей природе и сущности, как принято думать, заявляющее себя точным и мудрым «языком» высокой нравственности и настоящего искусства, выражает и защищает человеческую индивидуальность, неповторимость, больше и лучше, чем все «писаные» законы, кодексы и правила. Истина, которая на языке нравственности и искусства давно уже была поведана миру, заключается в том, что для человека самым высшим и самым интересным предметом в универсуме является все — таки Человек. Со всеми его «несовершенствами». И нет на земле другой «высшей ценности», ради которой человеку стоило бы жертвовать собой, кроме разве только другого человека. И если жертвовать, то собой, а не другим.

Прошло много лет (десятилетия!), а я до сих пор помню впечатление, которое произвела на меня финальная часть статьи Э.В.Ильенкова «Почему мне это не нравится» в сборнике «Культура чувств» (1968 г.). Он разбирает эпизод из фильма «Суд» по Тендрякову, где председатель сельсовета, чтобы освободить «нужного человека» от тяжести подозрения в нечаянном убийстве, решает пожертвовать «никому не нужным» стариком — егерем, свалить вину на него. «Ты же знаешь, что я не убивал? — спрашивает его с горечью старик. — Знаю! — патетически восклицает председатель. — А надо! Ради дела! Ради нашего общего дела!» Да я ради общего дела не только тебя, я и себя не пожалею!»

Ильенков пишет: «Всмотритесь в шкалу его (председателя) ценностей! Как будто все верно. «Общее дело» на первом месте… А на втором — «Я». И уж на третьем «он», другой человек. Вот она, самая отвратительная казуистика, превращающая «общее дело» в звук пустой, в ширму, в абстракцию. Ибо конкретная реальность этого «общего дела» только в том и состоит, что я его делаю сообща, вместе с другим человеком. А если я ради «общего дела» решил пожертвовать другим человеком, то и превращается тотчас это дело в мое, в эгоистическое дело…

И уж если ты настолько умен и дальновиден, что рассчитал совершенно точно — обстоятельства сложились так, что за прогресс приходится платить самой дорогой платой во вселенной — человеческой жизнью, человеческой кровью, человеческим здоровьем, человеческим счастьем (случается, увы, еще в наш век и такое), то уж будь настолько благороден — плати прежде всего из своего собственного кармана». И отвечает старик — егерь председателю: «Себя — можешь. А меня — спроси сперва, согласен я али нет?»

Я выбрал и привел этот пример ильенковских размышлений не случайно. На мой взгляд, он убедительно показывает, насколько сложным и тонким был подход Эвальда Васильевича к феномену личности, обнаружению истоков ее индивидуальности, неповторимости. Быть или не быть личностью, и что значит быть личностью — на оселке этого вопроса в наше время развертывается диалог и спор двух цивилизаций — традиционного и технотронного общества. Оба культа и обе культуры, настоянные на «коллективизме» и «индивидуализме», ищут выхода из драматического, точнее — трагического, противоречия, которое ныне поставило человечество, все мировое сообщество перед проблемой собственного выживания. Но это уже другая тема, и о ней надо говорить специально…

Э.В.Ильенков нащупал и обнажил живой «нерв» этой проблемы, предложив теоретическую модель ее разрешения, которую еще предстоит по достоинству оценить.

Так уж случилось, что познакомился я и как — то сразу сдружился с Эвальдом Васильевичем Ильенковым довольно поздно — в середине, а то и в конце 60–х. И только за десять с небольшим лет до его кончины почувствовал себя совсем своим в его доме, мог приходить без звонка, зная, что в тягость не буду. То есть так, как многие и многие не только истинно близкие друзья, но и сердечно породнившиеся с ним единомышленники, большинство из которых справедливо считало себя его учениками. И все — таки школы у Ильенкова не было. В доме ее уж точно не было…