Мы уже говорили о некоторых шагах Победоносцева по пути контрреформ. К сказанному добавим другое. Он считал, что необходимо ограничить свободы, данные реформой крестьянам. Помещики не могли смириться с потерей власти над ними. Земские учреждения исключали помещиков из системы управления крестьянами. В правительство приходили письма с требованиями восстановления власти помещиков над ними. Пазухин, управитель канцелярии министра внутренних дел, поддерживая такие настроения, писал: «Лишение дворян служебных привилегий не могло не смутить население, привыкшее видеть в дворянах царских слуг… необходимо возвратить дворянству преимущественные служебные права». Поскольку о возврате к крепостной зависимости не могло идти речи, нашли иную форму. В 1889 г. было введено положение о назначении в земские учреждения земских участковых начальников из дворян. Таким образом устанавливался дворянско-государственный контроль над демократическими органами местного самоуправления. И все это ради того, чтобы, как указывалось в положении, «…поставить местную власть в подобающее ей и согласное с пользами государства положение».

«Едва ли какой-либо законодательный акт вызвал больше неудовольствия в течение всего времени своего действия, как положение 1889 года (о земских начальниках. — В.К.).

Оно было прямым противоположением, прямой антитезой освободительных реформ 60-х годов и в частности крестьянской реформы 19 февраля».

Другой формой закрепощения крестьян оставалась зависимость их от общины, выход из которой хотя и был предусмотрен реформой 1861 г., но являлся весьма затруднительным. В 1893 г. был принят закон, по которому это вообще становилось практически невозможно сделать. Такая политика являлась следствием убежденности Победоносцева в том, что сохранение общины в неприкосновенности является благом для России и крестьян. Он считал, что «…только общинное хозяйство может обеспечить крестьянина от нищеты и бездомовности или в самой нищете, — составляющей обыкновенное у нас явление, — отдалить опасность голодной смерти…» Победоносцев был против рыночного оборота земли, говорил, что «земля такой капитал, который опасно бросить на вольный рынок подобно всякому иному товару». Как видим, с позицией реакционера Победоносцева в полной мере согласуются взгляды и нынешних сторонников колхозов и противников рыночного оборота сельскохозяйственных земель.

Шаг за шагом принимались решения, отменявшие положения судебной реформы 1864 г. Подверглись значительному изменению судебные уставы. Был ограничен круг дел, подлежавших рассмотрению в суде присяжных; на смену выборных, независимых мировых судей пришли назначаемые администрацией земские начальники; суду предоставили право вести заседания закрыто, избегая гласности; стали увольнять судей даже по причинам внеслужебного характера и т.д. Многое из сделанного в 1864 г. казалось для Победоносцева «не оправданным жизнью» и потому было устранено.

Вмешательство в духовную жизнь людей, в просвещение, культуру было многоплановым, всеобъемлющим. Контрреформы в системе образования были направлены на ущемление автономии университетов: их руководители стали подчиняться учебным округам, вводились инспекции, ректоры назначались, а не выбирались. В народном образовании упор делался на простейшие церковно-приходские школы. Здесь добились выдающихся успехов. Количество школ за 1881–1894 гг. увеличилось в восемь раз, а государственные ассигнования на них — аж в 40 раз.

Регламентация духовной жизни шла по линии преследования «вредных» писателей. Гонениям подвергались даже такие мастера слова, как Лев Толстой, Федор Достоевский, Николай Лесков и другие. Милюков в своих воспоминаниях пишет: «Не может быть сомнения, что политическая деятельность таких руководителей двух последних царей, как К.П. Победоносцев и Д.А. Толстой, была сознательно направлена к тому, чтобы задержать просвещение русского народа… Против этой антиисторической и опасной, как можно было предвидеть, позиции выступила со всей энергией передовая часть русского культурного класса».

В церковной политике Победоносцева можно выделить две особенности. Во-первых, заботой о распространении и углублении веры в народе было обусловлено массовое строительство культовых учреждений (ежегодно открывалось 10 монастырей и 250 церквей), увеличение издания религиозных книг, усиление пропаганды православных святынь. Во-вторых, имело место ущемление неправославных конфессий, стремление к насильственному «оправославливанию» инородцев и разного рода сектантов. От такой политики сильно страдало старообрядчество. А результатом давления становилось ожесточение гонимых против государственной религии и ее охранителей, еще более крепкое утверждение их в своей вере. На этой почве в самой церкви усиливались реакционные тенденции, наблюдалась пассивность религиозных деятелей, недоверие к служителям церкви, носителям прогрессивных идей.

Обратимся еще раз к Милюкову: «Факты окостенения веры и злоупотреблений в церковных управлениях были настолько очевидны для всех, что в более умеренной форме эти взгляды проникали и в среду самих служителей церкви, а через них и в консервативные круги общества. Крайние правые и здесь исполняли веления власти, закостеневшей в сохранении традиции. При Александре III и Николае II (до 17 октября) блюстителем этой традиции был учитель и советник обоих царей, сухой, упрямый фанатик, получивший недаром прозвище Торквемады (глава инквизиции в Испании. — В.К.), Победоносцев, — принципиальный враг всего, что напоминало свободу и демократию. Он — один из тех, кто несет главную ответственность за крушение династии».

Со смертью царя-реформатора, каким вошел в историю Александр II, наступила эпоха реакции. И персонифицируется она с его сыном Александром III и Победоносцевым. Советские историки, не очень жаловавшие отца, сына вообще лишали каких-либо положительных качеств. Из Большой Советской энциклопедии (третье издание): «Ограниченный, грубый и невежественный, Александр III был человеком крайне реакционных и шовинистических воззрений. Во внутренней политике он выражал интересы наиболее консервативных кругов дворянства». Если принять сказанное за истину, то чем тогда объяснить, что в годы правления царя-реакционера многие самые высокие государственные посты занимали выдающиеся деятели? Ведь можно говорить о некой системе, способствовавшей тому, что в царской России носители ярких качеств оказывались востребованными страной. Как бы само собой разумеющимся считается, что целая плеяда талантливых прогрессивных деятелей окружала Александра II. Но ведь и его предшественник Николай I предпочел назначить на пост министра финансов не кого иного, как умного, хотя и неудобного Канкрина. А при Александре III мы видим талантливого и принципиального Бунге, а затем Витте. Николая II наши историки чуть ли не дураком показывали, а ведь именно при нем реализовались блестящие способности Витте и взошла звезда Столыпина. Может, главным назначением царей и было — находить толковых управленцев, поручать им дело, а самим царствовать? И, как свидетельствует история, с этой задачей русские цари справлялись. Хотя, случались, как сказали бы мы сейчас, и кадровые ошибки.

А теперь о Бунге. Николай Христианович Бунге родился в 1823 г. в Киеве. После окончания курса законоведения в Киевском университете преподавал в Нежинском лицее, а затем в Киевском университете, где стал профессором (1850) и доктором политических наук (1852), защитив диссертацию: «Теория кредита». Лекции профессора Бунге пользовались большой популярностью. Около десяти лет с перерывами он работал ректором университета, умудряясь сочетать административную, педагогическую, научную и писательскую деятельность. Диапазон научных и публицистических интересов Бунге был широким. В его творческом наследии — труды по крестьянскому вопросу, о денежном обращении, по проблемам промышленности и торговли и др. Его публикации обратили внимание руководителей Главного комитета, готовившего крестьянскую реформу, и он был приглашен в редакционную комиссию в качестве эксперта по финансовым вопросам.