– Знаю, оно близ Мадридского бульвара.

– Именно! Пришлите туда своих секундантов около 11 часов, мои в то же самое время будут там. Мы же встретимся на углу дороги от Сент-Джемс и Нельи, а потом вместе придем к озеру! Но я сперва сделаю вам одно замечание!..

– А оружие?

– Наши шпаги, граф.

– Я на все согласен, господин государственный казначей, – отвечал Камерата, не подозревавший измены.

Он молча покинул Бачиоки, который засмеялся ему вслед.

– Попался, любезный друг, – прошептал он, – подожди, у тебя повыдергают зубы! Действительно ли ты принц Камерата или нет, но твое сходство с ним достаточно для твоей погибели. Скоро я вас всех устраню! Кроме того, этот счастливый случай дает мне оружие против гордой инфанты, и, не будь я Бачиоки, если не воспользуюсь им! Кто хочет бороться со мной, должен быть сильнее вас! Прочь с моей дороги!

Государственный казначей позвонил в колокольчик.

– Экипаж! – приказал он вошедшему слуге. – В отель герцога Морни! – прибавил он егерю.

– Вот-то изумится герцог, – сказал он самому себе, надевая камергерскую шляпу. – Надо отблагодарить герцога Медина.

Бачиоки спешил к Морни и застал его дома.

– Знаете ли вы, кто скрывается под маской графа д'Онси? – спросил государственный казначей после обычных приветствий.

– Ваша улыбка доказывает, что вы проникли в тайну, – отвечал Морни.

– Конечно, герцог, и этим важным известием я обязан одному высокопоставленному дворянину, который желает избавиться от своего злого слуги…

– А, это похоже на договор…

– Я позволил себе дать обещание, что этот опасный индивидуум будет устранен.

– Пусть будет так! Но тайна?..

– Вы помните принца Камерата, герцог?

– Что значит этот вопрос? – спросил Морни, быстро подняв свои серые глаза.

– Говорили, что принц умер, однако он жив!

– Как! – вскричал Морни. – Камерата! Принц Камерата!

– Жив, герцог! Он называется граф д'Онси!

Морни пристально посмотрел на Бачиоки, наслаждавшегося действием своих слов.

– Следовательно, известия из Ла-Рокетт ложны? – спросил наконец доверенное лицо и сводный брат Наполеона.

– Чего не сделает золото, – отвечал Бачиоки, многозначительно пожимая плечами; эти люди, обменявшиеся взглядами, лучше всех это знали.

– Это обман, требующий примерного наказания! – вскричал Морни.

– Главного виновника я без всякого шума могу передать в ваши руки, – сказал вполголоса Бачиоки.

– Принца Камерата? Когда?

– Сегодня вечером, в 11 часов!

– Благодарю вас, дорогой граф, а в каком месте?..

– Близ озера Сент-Джемс, на углу дороги от ворот Сент-Джемс и Нельи. Надобно однако действовать без шума. Я буду находиться вблизи.

– Будьте уверены в моей благодарности, дорогой кузен, даю вам в том слово!

– Несколько дней тому назад вы мне говорили, что транспортное судно * Ионная отправляется из Тулона в Кайену?

– Да, недостает только двух – человек до полного груза, теперь я их нашел! Принц Камерата…

– И слуга герцога Медина.

– Хорошо, любезный граф. В эту же ночь все будет готово! Если вам еще когда-нибудь понадобятся мои услуги, то смело на меня рассчитывайте!

– Благодарю вас, герцог, гораздо лучше, если мы станем действовать заодно, – сказал Бачиоки, пожимая руки герцога.

Морни поклоном выразил свое согласие и затем послал за полицейским агентом Пиетри, которому он давал свои тайные поручения. Он ясно сообщил ему время, место, словом все, что передал ему государственный казначей, и сделал свои распоряжения относительно ареста принца.

Возвращаясь в Тюильри, Бачиоки говорил себе, что арест полицией графа д'Онси не должен был никого удивить, так как можно было предполагать, что кто-нибудь сообщил префекту о предполагавшейся дуэли. Во всяком случае, никто его не заподозрит, если он явится к озеру Сент-Джемс.

Он тотчас же сообщил письмом герцогу Медина, что его желание будет исполнено в ту же ночь и что поэтому он спокойно может отправиться в путешествие. Таким образом, все устроилось как нельзя лучше.

Камерата пригласил маркиза де Монтолона и Хуана быть около одиннадцати часов у отдаленного озера в Булонском лесу в качестве секундантов. Он сказал, что встретится с ними в назначенном месте.

Бачиоки просил Флери и Персиньи явиться к условленному часу к озеру Сент-Джемс, что они охотно ему обещали.

Когда на парижских улицах свет луны стал бороться с целым морем огня, изливаемого ярко освещенными окнами, маркиз и Хуан отправились к озеру.

На открытом, ярко освещенном луной месте, близ лежащего на озере островка, они встретили двух секундантов Бачиоки и вежливо раскланялись с ними.

До 11 часов оставалось несколько минут. Бачиоки въехал в лес от ворот Нельи, почти тотчас обогнул дорогу и экипаж Камерата. Государственный казначей приказал пропустить его вперед.

Когда карета принца, направляясь по дороге от ворот Сент-Джемс, огибала угол, на котором находились раскидистые тенистые деревья, ее внезапно окружили десять муниципальных гвардейцев. Одни из них схватили лошадей под уздцы, другие приказали кучеру молчать, остальные бросились на Камерата, который в одну минуту был побежден и связан.

Он хотел кричать, обнажить шпагу. Напрасно! Они превосходили его силой.

Бачиоки явился к секундантам, как будто ничего не случилось. Он ждал вместе с ними почти целый час, но Камерата не появлялся, что их сильно удивило.

Принц же в это время находился на дороге в Тулон, куда также отправили Джона, слугу Эндемо.

Тюильрийские тайны в это время приняли более серьезный, или, как говорят врачи, острый характер. Подобно тому, как один дурной поступок рождает новые, более важные проступки, подобно тому, как заблуждающийся человек все дальше отходит от прямой дороги, хотя и не сознает своего заблуждения, – так точно поступал французский двор, внешне столь великолепный и могущественный.

Несправедливость, содеянная в пылу страсти, ведет к интригам, когда приходится доверяться недостойным людям; интриги ведут к ненависти, жажде мщения и к гневу, пороки разнуздываются, и падение неизбежно.

Как при дворе, так и в народе, сильнее и сильнее укоренялся разврат с его неизбежными последствиями. Стоило только взглянуть на так называемых львов, «раззолоченную молодежь» на бульварах Парижа, в салонах, в Булонском лесу, на улице Риволи; довольно было видеть упадок семейной жизни, как в знатных, так и в низших слоях, чтобы предсказать неизбежный потоп! Какой всюду упадок! Какая жажда наслаждений и бесхарактерность! Какие расчеты кокетства у девушек самого нежного возраста! Какие связи между молодыми, легковерными, запутавшимися в долгах дворянами и дочерьми лучших семейств!

Маркиза имела связь с виконтом или шталмейстером, почему же не иметь пятнадцатилетней дочери любовных связей с денди! Мать не смела упрекнуть дочь, которая в таком случае могла бы возразить: «Э, дорогая мама, вспомни о письме или о букете, которые я вчера вечером нашла на столике в твоем будуаре! Ты бы должна, подобно мне, скрывать свои проделки от отца!»

Да и сам папа! И брат! Часто случалось, что отец и сын наперебой старались заслужить благосклонность одной и той же танцовщицы и приносили ей драгоценные подарки, причем сын доставлял обыкновенно самые дорогие. Рассказывают об одном очень удачном ответе, данном таким сыном подобному отцу. На упрек последнего по поводу мотовства, сын отвечал: «Дорогой папаша, у меня нет, как у тебя, семейства и такого взрослого сына!»

Без сомнения, он мог это позволить себе, хотя жил за счет отца, работать же, служить считалось даже постыдным для парижской золотой молодежи, разорявшей и себя и своих родителей.

Но это только одна из ужасных картин современного Вавилона, который стремился к погибели. Полусвет являлся не только в бальных залах и оживленных улицах, но был принят и в высшем круге, гордясь своим позором и блеском, который должен бы скрывать.