— Они из Испании, — тихо сказала она Марион. — Я помню немного их язык, который хорошо знала в детстве. Это, должно быть, цыгане, не будем далеко от них отходить.

Дочь палача плакала, утвердительно кивая головой. Она не могла рассмотреть присутствующих и поэтому сидела безучастно. Горе и постоянная нужда сделали ее неразговорчивой; казалось, ничто уже больше не радует ее и не может заинтересовать или привлечь ее внимание.

Когда старик и обе женщины выпили вино и съели хлеб, они встали и пошли друг за другом через комнату к двери. Как бы по предписанию этикета или какого-нибудь патриархального постановления, сгорбленный старик прошел вперед, за ним последовала та из женщин, которая была старше, вероятно, его жена, и, наконец, девушка замыкала это странное шествие.

Было что-то таинственное в этих троих, так что Пер д'Ор был сильно заинтригован. У попутчицы Марион тоже появилось желание познакомиться с ними поближе; ей казалось, что в жизни этих цыган есть нечто общее с ее жизнью; их будто оттолкнуло от себя общество — они тоже были почти нищие. Она сделала знак сидевшей возле нее Марион, и они вышли из комнаты за тремя путешественниками.

Если бы кто увидел эту странную процессию, проходившую через двор к амбарам и сараям, тот подумал бы, что это маскарад; нищая в длинном платье, замыкавшая шествие, имела не менее странную наружность, чем путешественники и другая нищая в платке. Шедший впереди старец отворил дверь, в которую он ввел недавно лошадей, и вошел в большой сарай, часть которого была устлана соломой для ночлега путников, не желающим оставлять своих лошадей и вещи.

Старик подошел к лошадям, посмотрел, едят ли они корм, и потрепал их по шее, что, по-видимому, было им приятно, так как они стали махать хвостами и поворачивать к нему головы. Спутницы его прошли в другую сторону сарая, также предназначенную для ночлега.

Когда обе нищие вошли, те даже не обернулись и устраивались, как будто они были одни, несмотря на то, что нищие легли недалеко от них. Они, казалось, привыкли к ночлегу в обществе. Рядом висел фонарь, слабо освещавший сарай.

Когда Пер д'Ор увидел из окна задней комнаты, что посетители вошли в сарай и заперли дверь, он быстро вернулся в переднюю комнату, затушил свечи и лампу и запер дверь. Было уже поздно. Гости, которых он ожидал и которые приходили очень поздно в трактир «Белого Медведя», знали другой вход, через заднюю дверь дома, через которую и прошел теперь Пер д'Ор. Он слегка притворил входную дверь, чтобы его отсутствие не помешало ожидаемым гостям войти в дом.

В дверях он остановился и стал прислушиваться. Кругом все было тихо, с дороги не доносилось ни единого звука, все кругом погрузилось в глубокий сон. В сараях и амбарах тоже была мертвая тишина, только изредка постукивали копытами лошади странных посетителей.

Хитрый хозяин, внимательно оглядевшись еще раз по сторонам, как бы желая убедиться, не увидел ли его кто-нибудь, тихо прошел через двор и подошел к деревянному зданию, в котором спали пять постояльцев. Он хотел еще раз взглянуть на них и подслушать, как он всегда это делал с теми посетителями, которые возбуждали его любопытство и подозрение. Он уже привык подслушивать и, нужно сознаться, совершал это с удивительным искусством. Уже не однажды с помощью различных хитростей ему приходилось узнавать планы, которые сообщали иногда друг другу его ночные посетители, не подозревая, что он находится так близко от них. Его знакомые мошенники часто совещались в этом амбаре и не всегда его пускали, тогда он потихоньку подкрадывался и подслушивал их, передавая все услышанное агентам тайной полиции.

Ему давно приказали следить за всеми приезжими, казавшимися подозрительными, но так, чтобы никто из них этого не заметил. И ловкий хозяин с честью выполнял возложенные на него обязанности.

В стене сарая было маленькое отверстие; никто из приезжих не мог его заметить, так как оно находилось на дюйм от пола и Пер д'Ор с обеих сторон прикрыл его соломой. Он тихонько наклонился, осторожно отодвинул солому и лег на землю так, что лицо его находилось у отверстия. Такие удобства у него были устроены и в других сараях.

К своей радости, он услышал, что женщины завели между собой разговор, и так как он во время своего заключения долго сидел вместе с одним испанцем, то многое понимал из их разговора. Но солома, лежавшая внутри сарая у отверстия, заглушала звуки голосов. Разговор оказался гораздо важнее, чем предполагал старый хитрец. Ему необходимо было больше слышать и больше видеть, но, к сожалению, он не мог различить, кто из лежавших спрашивал и кто отвечал. Те, которых он хотел увидеть, лежали, по его расчету, на расстоянии не больше пятнадцати футов от стены.

Мерцающий тусклый свет фонаря, которому он нарочно не давал гореть ярче, еле освещал отдаленное место, где находилось отверстие. Он поэтому мог тихо и осторожно просунуть свою руку в дыру и отодвинуть солому, что ему обычно довольно легко удавалось.

Искусной и опытной рукой вора ему действительно удалось тихо прижать солому, так что это никто не заметил. Пер д'Ор самодовольно улыбнулся, когда увидел всех лежавших и мог слышать каждое произносимое ими слово.

Старик уже, казалось, спал. Он положил себе под голову кожу; тюрбан, одетый на голову, отчасти прикрывал его лицо; но теперь его можно было немного рассмотреть. В его облике отпечатались следы старости и беспокойной кочевой жизни, но все-таки в чертах его лица было что-то почтенное, честное и величественное, как будто он родился для того, чтобы управлять. Белая борода придавала ему благородство, худые руки крепко держали образ, висевший на его шее, он точно заснул, молясь, может быть, за своих врагов.

Девушка лежала с открытыми глазами, и Пер д'Ор увидел, что она — замечательной красоты, насколько он мог ее рассмотреть, так как лоб, шея и голова были плотно закутаны покрывалом. Но открытая часть лица доказывала молодость и красоту иностранки, хотя ее кожа сильно загорела от южного солнца. Короткая, пестрая юбка, спускавшаяся складками, едва касалась ее маленьких ступней, обутых в испанские ботинки из красной кожи. На шее также висел золотой образ.

Старуха, ставшая очень разговорчивой, полулежала и сильно размахивала руками, разговаривая с нищей, называющей себя маркизой. Вероятно, эта старуха, сгорбившаяся от старости и забот и всегда молчаливая, как и другие, разговорилась теперь, потому что нищая обратилась к ней на испанском языке.

Маркиза легла поближе к старухе и старалась вызвать ту на разговор, она часто переспрашивала отдельные слова, казавшиеся ей непонятными, тем самым помогая понять Пер д'Ору, о чем они говорят.

Другая нищая спала, почти совсем прикрытая соломой; сон вынудил ее забыть на несколько часов печальную долю и ужасную действительность. Она была несчастным, угнетенным судьбой созданием, а отвратительный искатель приключений, толкнувший ее в эту пропасть, наслаждался своим величием — мы видели его в приемной Елисейского дворца под именем Персиньи.

В разговоре со старухой маркиза забыла об усталости; но та говорила все односложнее и непонятнее и, наконец, легла и вскоре перестала отвечать на вопросы маркизы.

В это время Пер д'Ор услышал стук в дверь своего дома. Он рассмотрел, несмотря на темноту, кто стоял у двери. Тихо и осторожно положил он опять на старое место солому внутри и снаружи, тихонько поднялся и прошел через двор к своему дому. У черного входа его поджидали двое мужчин, которые не могли войти, потому что кругом было очень темно и они не видели дверь.

— Это вы, Пер д'Ор? — спросили они шепотом.

— К вашим услугам, господа, — шепнул член тайной полиции, который через некоторое время будет играть весьма важную роль и имя которого будет хорошо известно в Париже в 1852 году. — Позвольте прежде всего запереть дверь и зажечь свечи.

— Вы, кажется, кого-то караулили, — заметил один из них.

— Нужно было кое-что подслушать, господин Грицелли, — засмеялся Пер д'Ор, войдя в заднюю комнату, чтобы посветить поздним посетителям.