— Как темная вода, — вздохнул я и почесал себе шею. — Послушайте, я ни хрена не понимаю, вокруг чего столько шума…

— Лучше всех понимаешь, — буркнул Хюйгенс.

— Отвалил бы ты, Хюйгенс, — сказал я. — Твоего пердежа я слышать больше не хочу.

Диспетчеры глянули на меня через плечо, уголком глаза я заметил, что солдат ВЧР смотрит в нашу сторону, положив руку на рукоятку электрошокера.

Мне уже было наплевать.

— Вот что, парни, — сказал я, стараясь не заводиться, но не преуспев в этом, — день у меня был длинный. Убили моего лучшего друга, разгромили мой дом, потом притащили меня в этот гадючник, да еще вот этот Принц Говнюк, ткнул я пальцем в сторону Хюйгенса, — решил выбросить меня с приема без всякой причины. Так что если вам нечего мне сказать…

— Тихо! — рявкнул Баррис.

Если надо заставить кого-то заткнуться, поручите это военному. Я замолчал, вспомнив, где нахожусь и с кем имею дело.

— А теперь слушайте, — продолжал он, чуть спокойнее, но с металлом в голосе. — До сих пор мы с вами обращались вежливо…

Я открыл было рот — сделать язвительное замечание, как именно советует мадемуазель Бонтон надевать на человека наручники и перевозить его в танке, но тут Баррис шагнул вперед и приблизил свое лицо к моему.

— Если вы будете упорствовать, — сказал он полушепотом, — то вас отведут в другое место, где мои люди с удовольствием склонят вас к сотрудничеству. Вы понимаете меня, мистер Розен?

Я заткнулся, проглотив свои остроумные ремарки. Его невозможно было не понять. Прямо здесь, под стадионом, были холодные подвалы с бетонными стенами — катакомбы эпохи постмодерна, где человек мог пропасть навеки. Последнее время у людей появилась привычка исчезать на стадионе Буша. Слухи до меня доходили, как и до всех, а полковник Баррис более не походил на отставного клерка, слушающего на завалинке старые записи Карпентера.

— Вы меня понимаете? — повторил он.

Я кивнул.

— Отлично, — сказал он. — Тогда пройдем в мой кабинет, где мы сможем поговорить конфиденциально. Там нас ждут.

Он повернулся на каблуках и пошел прочь, направляясь к короткой лестнице, ведущей на второй этаж клуба. За мной пошел Хюйгенс, а наверху нас ждал Фарентино. Никто ничего не сказал, но Фарентино бросил мне взгляд, в котором читалось предупреждение: «С этим парнем дурака не валяй. Он деловой».

Кабинет полковника был расположен в левом дальнем углу клуба небольшой отсек, наскоро отгороженный листами сухой штукатурки. Письменный стол, пара стульев, компьютерный терминал, настенная карта города, испещренная цветными пометками. Очень по-военному, очень по-спартански. Единственным украшением был стеклянный шар на столе с миниатюрным изображением Арки, погруженной в жидкость со снежными хлопьями.

Перед столом Барриса в кресле сидел человек. Он был одет не в официальный костюм, но все же хорошо: джинсы, хлопковая рубашка для поло, замшевый пиджак. Именно поэтому я не сразу его узнал. Солдат на входе отворил дверь, и этот человек повернулся к нам. И только когда он встал и протянул руку, я сообразил, кто это.

— Рад познакомиться с вами, мистер Розен, — произнес он. — Я Кейл Мак-Лафлин.

Я поздоровался с человеком, которого в последнюю очередь ожидал бы увидеть в кабинете Барриса. Хоть я и старался сохранить спокойствие, мое недоумение было не скрыть.

— Несомненно, вас интересует, что я здесь делаю, — сказал исполнительный директор «Типтри», одарив меня отцовской улыбкой.

Я пожал плечами:

— Да нет. Наверное, вы единственный здесь человек, у которого есть членская карточка.

— Хорошо сказано. — Мак-Лафлин усмехнулся и жестом пригласил присесть в кресло рядом с ним. Фарентино сел с другой стороны стола, а Хюйгенс остался стоять, прислонившись к шкафу с папками. — Но все дело в том, что убийство вашего друга связано с жизненно важными делами моей компании. Когда Пол узнал, что произошло, он сразу же позвонил мне, и я приехал.

— Система срочного оповещения, — вполголоса заметил я, посмотрев на часы. — Прошло всего три часа, как убили Джона.

— Гм… да. Система срочного оповещения. Смею вас уверить, что мне бы больше сейчас хотелось спать в своей постели. — Лицо Мак-Лафлина посерьезнело. — Но я уже сказал, что случившееся сильно касается моей компании. — Он посмотрел на Барриса. — Наверное, будет лучше, если полковник для начала обрисует ситуацию. Джордж?

— Вы уже знаете, что ваш друг был убит, когда вел журналистское расследование относительно недавнего убийства. — Баррис занял место за своим столом. — Чего вы не знаете — это кто его убил и почему.

— И вы не знаете, — ответил я.

— Не так, — вмешался Фарентино. — Мы это знаем.

— Мы тебя опередили, Джерри, — перебил Хюйгенс. — Ты хорош, но мы лучше.

— Да уж, это точно. — Я осторожно коснулся борозд, оставленных наручниками на моих запястьях. — Если вы такие быстрые, зачем вам моя помощь?

Хюйгенс открыл рот меня отбрить, но Баррис прочистил горло, и Хюйгенс заткнулся. Мак-Лафлин спокойно слушал, обхватив пальцами подбородок.

— Мистер Хюйгенс хочет сказать, что у нас есть подозреваемый, — сказал полковник, открывая ящик стола и вытаскивая из него толстую папку. Остается только его поймать…

Он раскрыл папку, вытащил оттуда фото 18 на 24 и передвинул его через стол. Лицо я узнал сразу, как только взял фотокарточку: достойного вида джентльмен с седой вандейковской бородкой, замеченный мной в холле «Типтри корпорейшн».

— Вы могли его видеть сегодня утром на приеме в моей компании, — сказал Мак-Лафлин. — Его зовут Ричард Пейсон-Смит. Он старший ученый-исследователь — фактически один из главных в научно-исследовательской программе «Сентинел».

— Родился в 1967 году в Глазго, в Шотландии, — продолжил Баррис, читая досье. — Степень бакалавра наук от Университета Глазго, въехал в Соединенные Штаты в 1987 году, здесь получил и степень магистра, и докторскую степень в Университете штата Каролина в Ирвайне. После натурализации работал в компании «ДАРПА» в Лос-Аламосе, участвовал в различных проектах до 2003 года, когда перешел в «Типтри» для работы над программой «Сентинел».

Здесь он остановился и взглянул на Мак-Лафлина: Бизнесмен принял передачу.

— На этом месте, мистер Розен, — медленно сказал он, — нам придется пройти по тонкому льду. Мы должны будем обсуждать с вами вещи, имеющие гриф особой секретности, и я должен быть уверен, что вы не будете говорить о них за пределами этой комнаты.

Я открыл рот, собираясь возразить, но он, полузакрыв глаза, махнул рукой:

— Знаю, знаю. Вы репортер и поэтому не имеете привычки хранить секреты, и вы не просили тянуть вас в это дело. Но мы в трудном положении, и нам нужна ваша помощь, и настолько срочно, что полковник просто не имел времени обратиться в ФБР с просьбой проверить вашу биографию. И потому я прошу вас подписать документ, чтобы мы могли продолжать.

Баррис снова полез в стол, покопался в бумагах и вытащил какой-то документ из трех страниц.

— Это подписка о неразглашении, — продолжал Мак-Лафлин, а полковник передал документ через стол мне. — Короче говоря, вы обязуетесь не разглашать никаким третьим лицам никакой секретной информации, вам доверенной. После того, как вы ее подпишете, вас в случае ее нарушения можно будет арестовать по федеральным законам с предъявлением различных обвинений — вплоть до государственной измены.

Я просмотрел документ. Он был напечатан мелким шрифтом через один интервал, в нем говорилось примерно то, что сказал Мак-Лафлин. Минимальным наказанием за вынос сора из избы дяди Сэма было десять лет строгого режима и штраф таких размеров, что мне никогда его не отработать, штампуя автомобильные номера в мастерских Ливенвортской тюрьмы.

— Довольно жесткая штука, мистер Мак-Лафлин. — Я бросил документ на стол. — Что заставляет вас думать, что я захочу подписать что-нибудь подобное?

Баррис пожал плечами.

— Во-первых, это приблизит вас к поимке того, кто убил Джона Тьернана, — сказал он. — Во-вторых, это поможет вам получить обратно свое имущество. И в-третьих, когда все это закончится, вы будете единственным в городе репортером, кто сможет об этом рассказать… хотя и с некоторыми ограничениями.