— О чём задумался? Всего не передумаешь. Давай ещё махнём.

— Да я-то махну, а ты чего так много пьёшь?

— Неприятности. Не охота рассказывать.

Решил я немного её развлечь, и стал плести разные байки.

Когда гоняли иномарки из Германии, через Польшу и Брест, был у меня хороший напарник, бывший каскадёр. Но дело в том, что мафия здорово обувала ребят в Польше и сдавала их прямо на таможню в Бресте, а за Брестом ждали уже свои братки. Не выгодно это было очень. Так мы с тем парнем решили из Германии везти машины паромом до Хельсинки, а потом до Ленинграда — это мы первые придумали, ей-Богу не вру. И сперва получалось неплохо. Пригнали мы таким способом в Москву несколько «Мерсов», совсем благополучно, и прилично заработали. Но дуракам же всегда мало. Мы с ним купили тогда два шестидверных «Кадиллака», конечно, не новых, но зализанных до невозможности — исключительно для президентов, в крайнем случае, для резидентов. Битком их набили видаками и компьютерами. Спокойно в Ленинграде с таможней и пограничниками разобрались, отогнали машины в Москву без проблем и поставили их у него на даче в Малаховке. Теперь, не торопясь, нужно было покупателя найти. Сдать мы всё хотели оптом, чтоб гнилого рынка не открывать. И нам уже рисовалось лимона полтора баксов, это со всеми отстёжками и в самом худом случае.

Вот как-то раз вечером, совсем поздно, мы с Люськой уж спать легли — звонок в дверь. Я встал в одних трусах и босой.

— Кто?

— А глазок у тебя на что?

Ну, я глянул, а там удостоверение. Капитан КГБ.

— Что так долго читаешь, может неграмотный?

А, я это люблю, когда начальство с юмором. Я и сам пошутить люблю.

— Виноват, товарищ капитан. Просто я со сна стал читать справа налево, по-еврейски, детская привычка.

— Не обосрался ещё, значит?

— А, Боже упаси, не беспокойтесь, я крепкий паренёк.

Впустил я его. Проводил в большую комнату и так слегка ему сделал оценку на предмет спортивной формы. Ничего паренёк, невысокий, сухой, лёгкий на ногу, подвижный, и на кулаках костяшки набиты, как чугунные. А я-то что? Хулиган из подворотни. Оделся я. Сидим за столом, разговор у нас дружеский, откровенный и спокойный. А Люська по квартире бегает и развивает истерику.

— Товарищ начальник, а можно позвонить?

— Куда?

— Подруге.

— Твоих подруг только ещё не хватало здесь, — я говорю. — Давай, врубай телевизор, потише только, и гляди в него молча. Разберёмся.

Начальник мне и говорит:

— Что ж вы, гады, делиться не собираетесь? Что у вас этот… ацгемер или как его… память отшибает.…

— Капитан, смотри. Нас двое. Допустим, ты третий. Поровну. Идёт? Только ты найди надёжного покупателя, и все твои дела.

— Ой, Крайцер, это очень сложно. Лучше так. Ты мне сейчас отдаёшь ключи от машин, все документы, сертификаты, гляди не забудь ничего. С напарником своим разбирайся сам. Вы языки в жопу затыкаете, а я потом, если всё будет нормально, вам пошлю сто баксов с тремя лишними нулями. Товар пока остаётся здесь, мне его некуда ставить.

— Так. А совесть?

— Какая совесть? Ну, вы и забавные же ребята, укатаешься с вами.

Вижу я, что официальная часть подошла к концу, начинаются танцы. Значит, он сидит спиной к окну, я напротив него, стол справа, не помешает. Нужно мне, чтоб он встал, потому что он меня ниже чуть не на голову, несподручно мне, и как бы лишней начинки в живот не получить — у него под левым локтем такого калибра агрегат топырится, что и медведю всё нутро разворотит.

— Товарищ капитан, а что это во двор «Волга» с мигалкой заезжает? Случайно не ваши там?

И встаёт капитан. Встаёт! Потеря бдительности. Я его сразу беру на калган, и лбом прямо в переносицу угадал. Пока он никак не проморгается, из под локтя у него вынимаю пистолет, слегка его ещё коленом в пах, чтоб он пригнулся, мне так поудобней, и рукояткой по затылку. Всё сделано аккуратно, грамотно, нормально. Человек лежит на полу и носом хлюпает, вроде простудился.

— Слышь, командир, а это что у тебя, неужто «парабеллум» настоящий? Ей Богу, в руках ни разу не держал. Подари, а! Ну, не жмоться…

Смеётся Фира, заливается, как девчонка, а мне чего и надо-то?

— Да ну тебя, врёшь ты всё!

— Не, не всё. Так, слегка только, чтоб тебе не скучно было.

Смотрит на меня, и вдруг за руку взяла. Рука у неё сухая, горячая и подрагивает немного.

— А ты что, и вправду так умеешь, как этот… Чак Норрис?

— Ну, я, как Чак Норрис, конечно, не могу, а, если просто человеку дать по тыкве, умею, была практика — я, ребята, говорю с ней, а у самого, как у пацана, сердце хочет выскочить.

— У меня к тебе, может быть, потом одно дело…, — и крепко так за руку держит меня, будто боится чего-то.

— Наезжает кто на тебя? Здесь, понимаешь, ещё проблема — миштара злая, и законы на счёт насилия какие-то ненормальные…

— Что ж ты, бояться будешь?

— Поглядишь на тебя, не охота и бояться.

Однако, время позднее. Ребята мои напились. Расплатился я, кое-как их наладил по домам и сам собираюсь.

— Домой торопишься? — спрашивает она меня. — Жена молодая?

Короче остался я с ней. Клиентов никого, девки тоже разъехались. Ну, что тут рассказывать?

— Нет, постой, ты сказал, что с лапами не полезешь…

— Когда я это говорил? Ну, ладно, я не буду…

— Сказал не буду, а делаешь что?

— Не знаю. Ей Богу, сам не знаю, Фира, что я делаю…

Была она нежная такая, и вроде стыдливая, как девочка, и вдруг — совсем, как тормоза отказали, просто сбесившаяся кошка. Я ей от любви-то повсюду синяков понаставил, и она меня всего исцарапала. Сладко было, горячо, но и тошно как-то — в этом её нищенском салоне, на диване продавленном, где на нас со всех стен бордельные шлюхи глядят, потому что порнуха ж развешана для разогрева клиентов.… Так, ребята, сердце жмёт ото всего этого. После сели за столик и держимся за руки, ну точно голубки — смеяться или плакать?

— Эх, Лёвка, ну зачем это нужно было, так вот сразу?

— А завтра живы будем оба? Ты точно знаешь?

Тут снова тётка её сверху позвонила. Фира позвала меня, подняться вместе.

— Смотри, время-то не позднее? Старуха может неправильно понять.

— Всё она правильно поймёт. Она многое поняла, как денег-то у нас не стало.

В небольшой комнатке наверху горел неяркий ночник. Запах, понятное дело, ведь лежачая больная. А сама бабка мне очень понравилась. Кажется, и я ей понравился, потому что она спрашивает:

— Как вас зовут, молодой человек? Фира позабыла нас представить друг другу.

— Лев Крайцер.

Тогда она говорит Фире:

— Ты знаешь, девочка, мне, конечно, могло и показаться сослепу, но этот твой новый знакомый определённо напоминает настоящего мужчину.

— Можешь не сомневаться, — Фира отвечает. — Я только что имела возможность в этом убедиться, — а у самой губы дрожат, и слёзы на глазах.

— Никогда не смей в моём присутствии говорить ничего неприличного, — строгая была старуха. — А вы, Лео… вы разрешите мне вас так называть? Вы, действительно, настоящий мужчина, ничего не боитесь?

Что это они так интересуются моей боеспособностью? Меня это вдруг резануло сильно по душе. Может, хотят меня здесь подставить под какую-нибудь совсем ненужную канитель?

— Ничего не бояться обычно дураки.

— Хороший ответ, — сказала старуха. — Мне нравится. А тебе, Фира?

Фира сказала, сквозь слёзы улыбаясь:

— Мне тоже нравится. Очень нравится.

Тут у меня терпение кончилось, я и говорю:

— А вы, извиняюсь, конечно, что — людей в охрану набираете?

— Не помешала бы нам охрана, только платить нечем, — старуха отвечает. — Но молодой, я была очень красива, и мужчины всегда заступались за меня. Мне совсем не страшно было жить. Боюсь, что для кофе уже поздновато… Фирочка принеси всем нам чаю. Мы будем полуночничать. Правильно? Я ещё не забыла русский язык.

До войны в Риге был шикарный магазин дамского платья, а при нём — модное ателье. Хозяином был Самуил, я не запомнил, как по батюшке, Моркович. И у него было двое дочерей. Только, если вы не хотите распутывать семейных головоломок, не читайте о евреях совсем ничего. А хотите почитать — придётся разбираться. В общем, тётку Фиры звали Циля Самуиловна Моркович. В сорок первом году их семья жила в Риге. Когда ясно стало, что немцы собираются там устраивать живодёрню, младшая сестра, тогда ещё совсем молоденькая, Фиры мать, оказалась случайно в Алма-ате, в гостях у кого-то. Родня у них там была. А все остальные, что в Риге оставались, когда запахло газом, сумели вовремя уехать Аргентину. Не знаю до сих пор, как у них это получилось.