Мгновение – и сине-белая «ауди» исчезает в пелене дождя далеко впереди, а я медленно разворачиваюсь, и так же неторопливо ползу по пустому шоссе в противоположную сторону.

Снова включаю радио. Все та же ностальгия. На сей раз «Мадемуазель поет блюз». Госпожа Каас развеивает хандру, я перехожу на третью передачу, а спустя несколько секунд и на четвертую. Хорошо поставленным голосом, выдерживая паузы, ведущий сообщает:

– Сейчас вам предстоит прослушать запись живого концерта Сьюзи Кватро и группы «Смоки».

И тишина, не прерываемая ничем, даже музыкальной заставкой, точно он ожидает, пока аудитория придет в себя и устроится поудобнее. Или, напротив, фыркнув презрительно, поспешно переключится на другую станцию.

Не знаю, много ли таких, как я, на лице которых зарождается невольная улыбка. Моя рука непроизвольно тянется к поворотной ручке громкости. Попутно замечаю, что только что миновал Зеленоград. Значит, еще несколько десятков минут – и я снова в Москве. Нет, так не годится.

«Шевроле» сворачивает на обочину и медленно тормозит. С принесенной из неведомого далека радиоволной я слышу, как Крис Норман приветствует аудиторию, представляет свою группу и сообщает о программе на ближайшее время. Зал взрывается после каждого слова, одобрительный гул и аплодисменты волнами прокатываются по салону моей машины. Едва гитары берут первый аккорд, тотчас же слышится рев узнавания, в секунду достигнув апогея, он смолкает, и устанавливается мертвая тишина.

Молчу и я, вслушиваясь в каждое слово, в до боли знакомую мелодию. Про себя начинаю невольно подпевать. А, едва гитары и синтезатор смолкают, вслушиваясь в неровный гул зала, с нетерпением и трепетом ожидая следующей песни. Потом еще одной и еще.

Сорок минут, отведенных на запись концерта, пролетели. Запись прерывается, о чем немедленно сообщает диктор.

Мне тоже приходится возвращаться с концерта. Тепло музыки останется со мной на время, пока свежи в памяти отзвуки прослушанных мелодий. И пока не исчезли они окончательно, мне надо включать первую передачу да трогаться с места.

Все кончается. Дождь утих, кое-где в пелене облаков стали появляться белесые просветы. Я вывожу машину с обочины и медленно возвращаюсь на пустынное шоссе, совершая усилие.

Сознание неохотно возвращается в привычную колею. Прошлое оживает, неумолимо приглашая с собой в настоящее.

Бросаю взгляд на часы. Половина третьего. Наверное, Лена уже волнуется. Она и так боится отпускать меня одного, правильно, конечно. С некоторых пор, да что уж там, со смерти Светы – не могу никому в этом признаться, разве что себе и то лишь в такие, как эта, минуты – я чувствую, что продолжение моего существования связано исключительно с усилиями этой женщины. Если бы не она… мне оставалось лишь последовать за своей возлюбленной.

Жестокая прихоть провидения, один из тех слепых ударов судьбы, который достигает цели с удивительной силой и точностью.

История нашего знакомства может уместиться – с перерывом в несколько недель – в месяц. Но ни я ни она не считали дни, проведенные вместе. Этим я занимаюсь теперь, наедине со своей болью. Конечно, я могу тысячу раз повторить себе, если бы не та авария, если бы она не села в тот автобус, если бы я не позвал ее или перенес свидание на более поздний срок…. Да тысячи таких «если» можно вызвать теперь, когда все давно позади.

Я тогда желал встречи с ней, я мечтал видеть ее, ощущать теплоту ее тела сквозь легкую ткань платья, гладить ее вьющиеся каштановые волосы, целовать прохладные губы. Она поддалась моим мечтаниям и села в тот самый автобус, позвонив и сказав, когда следует встречать.

Что еще может утешить? – то, что мое горе разделили еще десятки людей: родственников, друзей и близких погибших в той чудовищной катастрофе, когда стихия обрушила тысячетонный оползень на магистраль горной дороги, смахнув с пути проезжавшие автомобили… автобус и еще несколько легковушек… никто не спасся.

Но разве можно это считать утешением?

Прошло уже столько времени, а я ощущаю тот день так, будто он закончился лишь несколько часов назад. И в минуты острого чувствования мне просто необходимо какое-то время побыть наедине с собой… с ней. Я бросаю все, сажусь в автомобиль и еду, еду… в никуда, стремясь найти какое-то утешение в бескрайних просторах равнины, в самой езде, то медленной, то быстрой, но всегда безостановочной, всегда до предела, до горизонта, до края. И если мне удается заглушить свои воспоминания, то, быть может, причиной тому вовсе не эти бессмысленные, по сути, выезды, а нечто иное. Иная.

Елена.

Мы были знакомы с ней достаточно долго, еще до моего сумасбродного, на ее взгляд, увлечения, разом заставившего меня бросить все, и лететь в горы, к той, с которой я провел всего ничего – месяц. Бросить все – и ее тоже. И только теперь она получила все.

Когда-нибудь она обязательно поймет, почему из нашего брака так и не вышло ровным счетом ничего, на все нужно лишь время. Когда-нибудь, но не сейчас. Пока она изводит себя страхом и упреками, и жаждет каждое мгновение разделить со мной. Единственное, на что она не претендует – быть второй Светланой. Она другая. Она добивалась меня несколько лет. Она понимает и не пытается. И все же ее боязнь того, что меня сорвет так же неожиданно из предсказуемого финала куда-то снова, в иные горы, к иным… иной, неведомой, у Лены переходит всякие границы.

Но разве могу я ее попрекнуть? Она права в том, что пытается удержать меня, слишком хорошо зная, что чувства односторонни, и, несмотря на все мои старания… едва ли я смогу, даже если попытаюсь, буду почувствовать к Лене то же, что она чувствует ко мне. Но я стараюсь. Только из-за нее я отправляюсь в эти бесконечные, одуряющие прогулки, когда понимаю, что не в силах быть достойным ее переживаний. Быть похожим на того, кого она пытается вылепить из доставшейся обожженной глины. Пока у нее ничего не может выйти. Но кто знает, пройдет время, боль утихнет, и раны зарубцуются, и Лена вновь станет той, что была со мной долгие годы. Только случится это не через год и не через два, а когда-нибудь….

А сейчас, когда я приеду домой, там ничего не изменится. Все будет, как в прошлый, как в позапрошлый раз….

Вот и Черная Грязь. Знакомые, давно изученные повороты – вправо, влево. Я выворачиваю руль, ловко уклоняясь от вылета на встречную полосу – шины скрипят, кузов потряхивает, задние колеса начинает заносить. И тут же вписываюсь в новый поворот. Дальше проще, ведь до самой столицы дорога – как тетива лука.

Гаишники не обращают внимания на мои лихачества. Должно быть, просто не хотят вылезать под дождь и тормозить очередного любителя гонок на мокром шоссе. Да и едва ли у них есть возможность нагнать меня, секунда – и я уже далеко. Сцепление великолепное, «шевроле» прекрасно держит дорогу. Надо отдать должное разработчикам протекторов – в самую отвратительную погоду за «шевроле» тянется несколько метров сухого следа.

Кабриолет хорош, грех жаловаться. Он торопится, летит по шоссе, великолепно держа дорогу, как положено надежному автомобилю. Жаль, совершенно не знает он, куда я на самом деле стремлюсь.

Хотя сейчас я уже его пленник. Конечно, я могу изменить курс снова, но…. Эти серые глаза теперь уже неотрывно следят за мной, не давая увернуться. Лена ждет, переживает, мучается, наговаривая на себя невесть что. Смотрит на часы каждую минуту, изнывая от долгой разлуки…

Нет, повернуть я не могу.

И сам мучаюсь по той же причине. Как и она, только….

Руки медленно опускаются с руля, едва я представляю, (снова и снова, никуда не денешься, это как наркотик, и потому мне невозможно отказаться) ее лицо, ее голос, ее голубые как майское небо глаза. Мне хочется снова оглянуться, чтобы ее увидеть, там, сжавшуюся на заднем сиденьи автомобиля. Но я продолжаю безостановочно гнать, чувствуя все нарастающее желание и пытаясь не повернуть голову. В конце пути такое происходит всегда.

Господи, ну пусть будет хоть чуть-чуть по-другому. Кто знает, что может измениться в этом случае, я не представляю, да и не хочу представить. Но хоть что-нибудь. Хотя бы шаг в одну или другую сторону, этого будет вполне достаточно, чтобы мучительное равнопритяжение прошлого и настоящего не смогло однаджы разорвать меня на куски.