— Ночной марш-бросок потянешь?

Мальчишка почесал пятерней лохматый затылок. Было видно, что он не играет, а действительно оценивает свои возможности. Очевидно, задача, которую подкинул ему отставной капитан, была на их пределе.

— Должен выдержать.

Чего уж там говорить, на Тропе Сашка почти забросил физические упражнения: не было смысла. А теперь выяснилось, что прежняя выносливость не то чтобы совсем куда-то исчезла, но изрядно поуменьшилась. Утренние пробежки с капитаном далась казачонку с немалым трудом. Да и во время боя он вымотался так, что потом еле стоял на ногах.

Но есть такое слово «надо». Сейчас от их быстроты зависело, как долго ещё будут находиться в неволе Анна-Селена и Сережка. По вчерашним прикидкам выходило, что времени, чтобы настигнуть невольничий караван до Альдабры, с учетом того, что необходимо заглянуть в находящийся в стороне от главной дороги Шоф, у них в обрез. Решающим мог оказаться каждый час. И тут было просто необходимо напрячь все силы, чтобы привести из Плескова лошадей как можно быстрее. Форсированный марш на тридцать верст (а что ещё могло обозначать это непривычное слово марш-бросок) — испытание тяжелое, но всё-таки преодолимое.

И, теперь уже с твердой уверенностью в голосе, мальчик повторил:

— Должен выдержать.

— Вопросов больше нет? — подвел итог Огустин. — Тогда быстро завтракаем и выступаем в путь. С командиром легионеров я поговорю.

Завтрак из хлеба, сыра и овечьего молока занял совсем немного времени. Не долгими были и сборы: вещи уложили ещё с вечера. Йеми предложил изонистам взять с собой ещё и доспехи инквизиторов, имевшие огромную ценность.

— В Кагмане продадите. Деньги вам пригодятся.

Битому эта идея понравилась, но Огустин решительно воспротивился.

— Грешно заниматься мародерством, сын мой. Если бы ещё эти вещи могли сослужить нам службу в пути — куда ни шло. Но обирать трупы ради того, чтобы потом на этом нажиться — противно заветам Иссона. Тот, кто не чтит мертвого, не окажет уважения и живому.

— А разве эти люди заслужили уважения? — не согласился кагманец.

— Всякий человек достоин уважения. Просто за то, что он человек. Как бы ни велика была степень его падения, но всегда есть возможность для покаяния, стоит лишь пожелать этого.

— Вы действительно верите в то, что инквизиторы могут покаяться? — поинтересовался слышавший разговор Мирон.

Изонист развернулся к неожиданному собеседнику.

— Мирон, я говорю сейчас не просто как человек, но как священник Иссона. Я объясняю завет моего бога. Как же я могу солгать? Это будет страшнейшим прегрешением, которое только может совершить священнослужитель: сознательно исказить слово своего бога. Да сохранит меня Иссон от такого святотатства.

— А вы можете сказать не как священник, а просто как человек: вы видели когда-нибудь кающегося инквизитора? Или хотя бы слышали о таком?

— Нет, ни видеть, ни слышать мне не приходилось.

— Тогда почему вы верите в то, что никогда не видели?

— Мирон, верят только в то, чего не видели. Иначе — это не вера, а знания. А сейчас простите, я должен ещё собрать свои вещи.

Слова священника, видимо, произвели большое впечатление на Йеми. Он долго вертел в руках инквизиторский меч, не решаясь ни отложить его в сторону, ни взять с собой. И только когда Битый и Огустин появились во дворе убежища с туго набитыми дорожными мешками за плечами, кагманец тихонько пробормотал:

— Если эта вещь может сослужить службу в пути — куда ни шло. А благородному лагату являться на людях без меча не пристало.

После чего решительно подвесил меч себе на пояс.

— Хороший домик… Надеюсь, у нас будет в запасе хотя бы пара часов, чтобы во всем разобраться.

— Успокойся, Нар. Банный лист Евсея действует очень сильно — я убедилась в этом лет еще десять назад на собственном опыте. Так что пошли вперед.

— Минуточку, госпожа волшебница. Раз уж ты сравнила нас с ворами, то и я сначала попрошу тебя выяснить, нет ли на дверях этого милого домика запирающего заклинания, а за дверью — ловушек для непрошеных гостей.

— Вообще-то, с такой магией ты должен работать не хуже меня. Но если так просишь…

Женька с большим интересом наблюдал за происходящим — раньше ему как-то не приходилось стоять рядом с колдующей волшебницей. Однако, как ни удивительно, интересного в этом оказалось мало: быстрая скороговорка, пара неуловимых плавных движений руки…

— Запирающего заклинания здесь нет. Так же как и любой другой магии. И можешь быть спокойным: при открывании дверей в яму не свалишься.

— Великолепно. В таком случае, мы с Женькой отправляемся внутрь, а ты ждешь нас снаружи.

— Это еще почему?

— Хорошие воры, знаешь ли, всегда оставляют кого-нибудь сторожить — на случай, если взлом вдруг обнаружат.

— Тогда пусть останется Женька.

— Отличная идея. Только не подходит: он лучше всех нас знает, где искать улики против Зуратели. Кроме того, только ты из нас владеешь магией иллюзий. Так что, открой нам дверь и жди здесь.

Мадемуазель Виолетта недовольно нахмурилась, но сделала всё, как просил эльф.

За дверью оказалась темная прихожая. Женька помнил её смутно: когда он убегал отсюда, времени смотреть по сторонам у него не было.

— Куда теперь? — раздался рядом шепот Наромарта.

— Темно, — прошептал в ответ Женька.

— Извини, не подумал.

Вампир быстро что-то пробормотал, и в воздухе заплясали, разгоняя тьму, несколько маленьких светящихся шариков.

— Скульптуры во внутреннем дворе, — тихо произнес Женька. — Кажется, за лестницей есть дверь.

Наромарт кивнул и медленно двинулся через комнату. Мальчишка заметил, что вампир перемещался совершено бесшумно. В доме стояла мертвая тишина. Стараясь её не нарушить, Женька аккуратно двинулся вслед за своим спутником. За лестницей действительно оказалась большая двустворчатая дверь с разноцветными стеклянными витражами вверху. Наромарт еще немного поколдовал, а затем — видимо, подчиняясь его команде, — шарики устремились назад и где-то спрятались.

— Зачем? — удивился Женька.

— На всякий случай. Вдруг свет во дворе кто-то заметит.

— Да кто его заметит, если дома никого нет? — проворчал мальчишка, но спорить не стал. Дверь с легким скрипом отворотилась, и они вышли во внутренний двор, освещенный слабым звёздным светом.

Скульптуры стояли так же, как и прошлой ночью. Вампир медленно двинулся от статуи к статуе — видимо, он их как-то проверял. Женька шел за ним. Теперь он смотрел на них не так, как в прошлый раз. Это были не камни, а такие же, как и он, живые мальчишки и девчонки, которых Зуратели заставил изображать всякие гадости, а потом превратил в камень. Его внимание привлекла в этот раз статуя девчонки, увлеченно рисующей что-то на покрытой письменами плите. По меркам Женькиного мира девочка была одета вполне прилично: футболка, шортики и сандалии на босу ногу. Но в Риттерберге, конечно, её восприняли бы как оборвашку.

Присмотревшись, Женька разглядел набросанную мелом собачку — довольно симпатичную, кстати. Зуратели окаменил маленькую художницу в тот момент, когда та обернулась — словно обнаруженная кем-то за своим занятием. А чего, скажите, в этом занятии плохого? Что, плита — от какого-нибудь памятника, что ли? А если и так — еще неизвестно, какого качества этот памятник.

Размышления мальчишки прервал голос Наромарта:

— Пошли. Хватит тут торчать.

— Они… Они все живые? — спросил Женька, глядя на недоуменно-испуганное лицо рисовальщицы.