– Вероятно, вы с Ричардом найдете способ наладить отношения, – сказал Джой. – Он твой муж, Одри. Ты должна поговорить с ним. Не думаю, что он будет по-прежнему мучить тебя.

Одри отвернулась.

– Когда-то я могла его полюбить, Джой, а теперь и представить невозможно. Не знаю, что мне делать с Ричардом. Мы венчались в церкви. Если я разведусь с ним, значит, откажусь от нашей веры. И даже тогда, перед Богом, мы все равно останемся мужем и женой. Я не уверена, что решусь на развод, но, в то же время, не знаю, что же теперь предпринять.

Джой тяжело вздохнул:

– Мне очень жаль, Одри. Когда закончится война, и я вернусь домой, может быть, все сло­жится иначе. Ричард хочет иметь детей. Ему придется как-то налаживать отношения и снова быть твоим мужем.

Одри смахнула слезы, покраснев при замеча­нии о детях до корней волос. Младший брат понимал больше, чем она предполагала.

– Не знаю, смогу ли я снова быть ему женой, Джой, – она заставила себя улыбнуться. – Не переживай из-за меня и Ричарда. Будь осторожен и остерегайся янки. – Она подошла и погладила юношу по щеке. – Не можешь ли ты подождать хотя бы один год, Джой. Вероятно, все закончится к этому времени.

Он отрицательно качнул головой.

– Именно поэтому я н-не могу ждать. Я упущу возможность, – он через силу улыбнулся. —

Кроме того, мне интересно! Не могу дождаться, когда представится возможность доказать, как хорошо я стреляю! И отец обещает поговорить с нужными людьми, чтобы я попал в хороший полк. Все вы б-будете гордиться мной. Вот уви­дишь.

– Я уже горжусь тобой, Джой. И всегда гор­дилась.

Он зарыдал:

– Только не отец. Но он б-будет гордиться.

Одри ласково обняла брата.

– Да благословит тебя Бог, Джой. Верю, что ты не пустишь в Луизиану янки, слышишь?

– Они не смогут зайти так далеко. Генерал Ли не допустит этого.

Усталость. Одри почувствовала страшную ус­талость. Неужели ей только девятнадцать, а она чувствует себя такой старой? Что будет с ней и с Джоем? Что будет со всем Югом? Сможет ли генерал Ли не пропустить янки в их штат?

Теперь она была уверена только в сегодняшнем дне. Женщины собирались в Батон-Руже, готови­ли еду и напитки для добровольцев, которые каждый день отправлялись пароходами вверх по Миссисипи или по железной дороге в различные сборные пункты. Может, ей взять с собой Тусси и поехать в Батон-Руж? Помочь шить конфедерат­ские флаги, организовать сбор средств на правое дело. Она не сможет оставаться здесь из-за отно­шений с Ричардом и после отъезда Джоя. Она сойдет с ума от одиночества.

– Мы выиграем войну, Джой, и ты вернешься героем. Я все так и представляю. – Она посмот­рела в глаза юноше, мысленно молясь, чтобы ее слова сбылись. – Я люблю тебя, Джой. Всегда помни об этом. Я люблю тебя так сильно, как не люблю никого.

Он кивнул, не в силах сказать что-нибудь, понимая искренность слов сестры. Как ему не хотелось делать больно Одри, как не хотелось оставлять ее одну. Понимает ли она, что он боится гораздо больше, чем хочет показать? Ему дейст­вительно не хотелось покидать Бреннен-Мэнор и любимую сестру, но впереди ожидало что-то очень важное. Джой хотел быть уверенным, что Джозе­фу Бреннену никогда больше не придется сты­диться за своего единственного сына.

Через два дня после сокрушительного пораже­ния в Блэкберне, генерал Мак Доуэл подготовил новый план атаки. К ужасу Ли в Сентревилль из Вашингтона стали группками прибывать граж­данские лица. Они следовали по стопам Федераль­ной армии в надежде увидеть полное поражение Конфедерации. Они прибывали в экипажах и просто верхом, кое-кто явился пешком – фото­графы, сенаторы, конгрессмены и даже женщи­ны, несущие корзинки с едой. Один конгрессмен из Иллинойса добровольно решил служить про­стым пехотинцем. Он приехал, чтобы поступить на службу в Мичиганский полк, наряженный во фрак с цилиндром.

Ли считал сложившуюся ситуацию абсурдной. Зрителям здесь было не место. Они превращали войну в цирковое представление. Он опасался, что прибывшие не представляют, чем может все это кончиться. Но начальство было настроено благо­душно, все уверены, что легко смогут овладеть Булл-Раном и отбросят конфедератов от столицы, которая находится всего в двадцати пяти милях от мест боев. Ли уже устал от постоянных паро­возных гудков, доносящихся со станции Манассас, расположенной среди ближних холмов, за­хваченных конфедератами. Начальство уверено, что поезда подвозят к месту боев совершенно необученных мятежников для участия в предстоящем сражении. Но Ли подозревал, что на поез­дах прибывает гораздо больше людей, чем пред­полагает Федеральное командование. Он считал, что конфедераты подготовили такую армию, ко­торая способна разбить Союзные войска.

Больше всего Ли раздражал тот факт, что Федеральное командование давало достаточно времени южанам для подготовки мощной оборо­ны. Он все время вспоминал слова отца о том, что южане упрямые и гордые люди, они воюют на своей территории, в привычном для них климате. В Блэкберне они уже показали насколько могут быть опасны, а для того, чтобы захватить станцию Манассас, федералам предстояло овладеть не­сколькими холмами, поросшими густым лесом. И, возможно, окрестности просто кишат мятеж­никами.

Наконец поступил приказ. Отряды под коман­дованием Ли поступали в распоряжение генерала Хайнцельмана, должны атаковать Садли-Форт и разбить левый фланг противника. Мак Доуэл дол­жен был зайти в тыл мятежникам и оттеснить их в Манасасское ущелье. Мятежники будут окруже­ны, их вынудят сдаться. Накануне между генера­лом Мак доуэлом и генералом Тайлером произо­шел спор. Тайлер все еще сильно переживал уни­зительное поражение, которое они потерпели два дня назад, и выговор, который он получил от! самого Мак Доуэла. Теперь он пытался доказать Мак Доуэлу, что тот, возможно, недооценивает' силы южан, которые, вероятно, собрали огром­ную армию на станции Манассас. Упорно доказы­вал, что федералам, по-видимому, придется сражаться с двумя армиями одновременно, с од­ной – под командованием генерала Боургарда и второй – под командованием генерала Джонстона. Мак Доуэл настаивал, что независимо от ко­личества численности армии конфедератов, он не видит другого выхода, кроме одного – они долж­ны начинать наступление и покончить с мятежниками, как можно быстрее. Необходимо взять Булл-Ран. Наступление должно начаться в два часа ночи двадцать первого июля. Союзные вой­ска атакуют на рассвете.

Тысячи солдат Федеральной армии не могли уснуть в эту ночь. Ли тоже не спал. Он наблюдал за звездами, слушал игру скрипок и губных гар­мошек, смотрел в мерцающее пламя лагерных костров. Многие писали письма домой, молясь Богу о том, чтобы их письма не стали последними весточками к близким. Ли писал письмо отцу:

«Дорогой папа,

я решил написать тебе, потому что завтра начинается наступление на станцию Манассас, захваченную конфедератами. Не знаю, когда смо­гу написать снова. Боюсь, ты оказался прав, утверждая о том, что война продлится гораздо дольше, чем три месяца. Мятежники оказывают жесточайшее сопротивление. Я уже слышал свист пуль и сам стрелял до тех пор, пока ствол не раскалился. Видел искалеченных людей со страшными полостными ранениями, а мы пере­жили всего лишь одно сражение. Это было сраже­ние при Блэкберне, оно оказалось спланировано так бездарно, что мы были вынуждены, отсту­пить с огромными потерями. Солдаты растеря­лись. Я делаю все, что от меня зависит, чтобы научить солдат моего полка и подготовить к предстоящим боям, стараюсь подбодрить их. Легко размахивать флагом и вызваться идти в армию добровольцем сражаться за наше «дело», но когда человек попадает на настоящую войну, то быстро понимает, что ввязался в страшное дело. Оно требует гораздо больше мужества, чем можно себе представить.

Я стараюсь держаться мужественно, когда вспоминаю, почему оказался здесь. Взаимная не­нависть и разобщенность северян и южан пока­зали, каким страшным станет наше государство, если не сохранить единства. Но боюсь, что цена за сохранение Союза окажется непомерно высокой. Пройдет очень много времени, прежде чем страна снова объединится, и в обществе воцарятся мир и согласие. Представления не имею, когда смогу вернуться домой, поэтому свою любовь, привязанность и признательность посы­лаю с этим письмом. Пожалуйста, прочтите письмо Карлу и его семье.