Джозеф Бреннен радостно улыбался, чувствуя себя гораздо лучше. Может быть, приступ случился у него из-за письма, которое этот янки прислал Одри? Нет ничего хуже для человека с Юга, чем одна только мысль о том, что его дочь собирается выйти замуж за янки. Он не собирался показывать письмо Одри, как и те письма, которые мистер Ли Джеффриз прислал Джою. Даже Ричард ничего не знал о письмах. Джозеф Бреннен не хотел, чтобы у Ричарда Поттера появились какие-либо сомнения в отношении Одри. Он просто сжег все письма. Его дети не должны дружить с республиканскими аболиционистами! Последнее письмо Ли прислал на имя Одри, сообщая, что приедет в Луизиану в июне. Ли хотел поговорить с ней и ее отцом, Джозеф прекрасно понял, о чем собирается говорить этот янки. И надеялся, что, не получив ответа, тот не поедет на Юг. Одри скоро будет принадлежать Ричарду. К тому времени, когда Ли Джеффриз приедет сюда, она станет замужней женщиной. Он, конечно, не признается, что уничтожил письма. Ли Джеффриз вынужден будет уехать ни с чем.
Ричард поцеловал кольцо с бриллиантом на руке Одри.
– Тринадцатого мая 1860 года будет самым счастливым днем в моей жизни, – сказал он.
– И в моей, – добавил Джой.
Одри хотела сказать то же самое, но не смогла пересилить себя.
Ли вошел в дом, который так любила его мать. Воспоминания нахлынули со всех сторон. Он не собирался возвращаться сюда, зная, как больно ему будет здесь. Но не смог воспротивиться неожиданному желанию еще раз побывать в Мэпл-Шедоуз.
Показалось, что не удалось тогда, как следует, проститься с детством, с матерью, с тем восхитительным летом, которое он провел здесь с Одри.
Этим летом дом открывать не собирались. Он приехал один, чтобы еще раз взглянуть на него, возможно, найти ответы на мучившие вопросы. Он написал Одри письмо, но так и не дождался ответа. Вероятно, он сделал глупость, решив поехать к ней. Может быть, побывав здесь, он каким-то образом поймет, что делать дальше. Здесь он влюбился в Одри. Здесь же простился, как ему тогда казалось, навсегда.
Ли закрыл за собой переднюю дверь. Сырой, затхлый воздух ударил в ноздри. Тишина, глухая тишина была невыносима не только потому, что здесь всегда звучал голос матери, но и оттого, что он не услышит голоса Одри. Сладостные воспоминания сжимали сердце, когда он вошел в гостиную, взглянул на пианино, которое так любила мать. В комнате было темно, окна и балконные двери заперты, зашторены, чтобы защитить дом от сильных холодных ветров, дующих здесь зимой. Ли всегда верил, что у дома есть душа, хотя это было глупо. Ему очень жаль душу дома, который стал совсем одиноким. Энни Джеффриз, хозяйка, никогда не придет сюда, не приедет весной и не откроет окна и двери, чтобы впустить сладковатый запах цветущей сирени.
Ли закрыл глаза и представил, что слышит, как играет на пианино мама, что рядом стоит Одри и поет. Вспомнил, как ярко было тогда освещена солнцем гостиная, через распахнутые двери и окна в комнату проникал теплый ветер. Кругом стояли вазы с цветами.
Он прошел в гостиную, сел к пианино, открыл крышку, осторожно дотронулся до клавишей. Его охватило чувство безысходного горя, невозвратной потери. Ли замер, опустил голову и заплакал. Неожиданно по спине прокатилась теплая волна. Тепло было ощутимо и настолько явно, что Ли стал изумленно озираться по сторонам. Может быть, яркие лучи солнца проникли в гостиную сквозь неплотно зашторенные окна? Но день был пасмурный, прохладный, весна в Коннектикуте задалась поздняя, в доме было довольно прохладно.
Он не увидел ничего необычного. Поток теплого воздуха мягко и нежно коснулся лица. Ли мог поклясться, что слышал, как кто-то прошептал его имя. Молодой человек снова оглянулся, но опять не заметил ничего странного. Он встал, вытер глаза, отошел от инструмента, некоторое время молча смотрел на него, оглушенный, ошарашенный тем, что испытал.
Мама? Он ощутил ее присутствие и умиротворенно вздохнул. В доме было по-прежнему тихо, но молодой человек почувствовал тайную радость.' Возможно, Энни Джеффриз продолжает жить здесь и иногда садится за фортепьяно. Она, конечно же, рада, что сын вернулся сюда. Ли вздрогнул, закрыл крышку пианино, все еще потрясенный тем, что случилось. Он рад, что решился приехать сюда. Он должен был побывать здесь, чтобы погоревать и вспомнить. Хотелось верить, что Энни Джеффриз и ее музыка продолжают жить… где-то.
Ли вышел из гостиной, встал на лестничной площадке, посмотрел наверх. Сможет ли он войти в спальню? Может быть, там он найдет что-то важное. Он должен решить, что же теперь предпринять? Как быть с Одри? Он надеялся отыскать ключ к решению, стоит ли еще раз встречаться с Одри.
Ли поднялся по лестнице и вошел в комнату, где провел волшебную ночь с любимой женщиной. Посмотрел на аккуратно застланную кровать, дотронулся до подушки. И так ясно вспомнилось все – вкус и запах ее кожи, восторг, который он испытал с ней. Почему он полюбил ее? Почему только к Одри рвется его сердце? Почему полюбил женщину, с которой невозможно счастье?
Ли внимательно оглядел комнату. Он должен найти что-то… То, что принадлежало Одри. Посмотрел на туалетный столик, надеясь обнаружить забытую шпильку или сережку. Ничего. Почему ему внезапно стало страшно? Судорожными движениями распахнул дверцы платяного шкафа, проверил все полки, ясно осознавая, что если бы кто-то увидел его сейчас, то принял бы за сумасшедшего. И в шкафу ничего не было.
Молодой человек направился к письменному столу и выдвинул правый верхний ящик. Несколько потертых листов бумаги лежали в ящике. У Ли дрожали руки, когда он вынимал эти листки. Он решил, что, наверное, переутомился и бредит. Хорошо, что он решил отдохнуть от работы два месяца.
Сжимая в дрожащей руке помятые листки, он подошел к окну и отодвинул шторы, чтобы можно было прочесть.
Ли, любовь моя,
Солнце сияет,
С океана дует сильный
И влажный ветер.
Я люблю тебя как женщина.
Но ты видишь во мне
Только ребенка.
Ли, любовь моя.
Когда мы рядом,
Хочется, чтобы день не кончался.
Я люблю тебя как женщина,
Но ты считаешь меня только другом.
Ли, любовь моя,
Ты стоишь рядом,
Высокий и сильный.
У тебя голые глаза.
Я мечтаю, чтобы ты обнял меня.
Хочу услышать:
Я люблю тебя.
Ли дочитал последнюю строфу. На других страничках Одри написала ноты. Очевидно, сочиняла на эти слова мелодию. Теперь молодой человек думал, может быть, это знак ему, чтобы он поехал в Луизиану и нашел девушку? Он перечитал стихи и ему показалось, что Одри вошла в дверь и сама читает нежные слова признания.
– Одри, – прошептал он тихо-тихо. Интересно, должно быть, она случайно оставила запись текста? Или бросила специально, потому что недовольна им? А может быть, хотела, чтобы он обнаружил листки? У нее не было времени и возможности показать стихи или спеть для него. Вероятно, она не видела в этом смысла.
Что же теперь делать с листочками? Выбросить? Сжечь? Послать ей? Нет. Она будет смущена, если он пошлет их ей. Вдруг мистер Бреннен увидит, прочитает и разгневается? Ли, конечно, не мог уничтожить стихи. Они смягчили боль в его душе. Может быть, то воля Божья? Она случайно оставила, чтобы он мог найти песню в тот миг, когда больше всего нуждался в ответе на вопрос, стоит ли ехать к Одри?
Ли свернул странички, положил в нагрудный карман и вышел из комнаты. Он уже побывал на могиле матери и не собирался оставаться в доме на ночь. Повидался со старым Томом. Если он решил ехать в Луизиану, чтобы узнать свое будущее, то не должен терять время. Предстоит долгое утомительное путешествие. Ли вышел из дома, запер на ключ входную дверь, поднял воротник плаща, закрываясь от пронизывающего, холодного весеннего ветра.