– Поздорову, пес цепной. – Старуха ощерилась, показывая единственный зуб, и тут же поморщилась. – Проклятый топор!
– Слышали мы, досталось тебе, – продолжил сыскарь, ничуть не обидевшись на обзывание.
– Еще как, – плаксиво промолвила бабка. – Вон, глянь-ка!
Она повернулась боком, и гости увидали колун, торчащий из горба.
«Глубоко вошел, – отметил обалдевший Иван. – С такими ранами не живут».
Федорина эта картина нисколько не удивила.
– На память топорик, что ль, оставила? – спросил он.
– Тьфу на тебя! – Старуха мгновенно пожалела, что сделала резкое движение. – Я же его достать не могу, дубина!
Сыщик сделал быстрый шаг, схватился за обух и выдернул топор из спины Яги. Бабка коротко, но пронзительно завопила и стала оседать наземь. Окончательно опупевший дембель отмер и умудрился поймать падающую старушенцию. Хотя она отключилась, вес был почти смешным. А Иван знал, как тяжело бывает удержать бессознательного человека.
– Тащи в избу, – скомандовал Радогаст, любовно глядя на колун. – П-первое вещественное доказательство. Теперь мы точно изловим гада.
«Радости полные штаны, – мысленно оценил Старшой. – А если бабка врежет дуба?»
Обстановочка в доме была истинно спартанская: печь, лавка, сундук, стол. Какая-то утварь в углу. В другом – большая ступа с воткнутой в нее метлой. Парень уложил Ягу на лавку. Крови, как ни странно, не было. Дембель поделился наблюдением с сыскарем.
– Чудак человек, – прокомментировал тот. – Она же нежить.
Ивану чертовски захотелось помыть руки. Аж зуд начался.
Старуха приоткрыла глаз, потом второй и простонала, будто актриса провинциального театра:
– Бездушный упырь!
– Чья бы корова м-мычала, – парировал Радогаст. – Сейчас ты нам подробно расскажешь, где и при каких обстоятельствах получила топором по горбу.
– Отстань, я при смерти! – возопила Яга.
– Ты всю жизнь при смерти. Говори!
– Сатрап. Намедни подалась грибочков собрать. Мухоморчиков, да…
– В октябре?! – не смолчал Иван.
Бабка зыркнула на него злобно и ответила:
– А вот места знать надобно, красавец. Далече не пошла, тут полчасика ходу. Значит, на полянке заветной расположилась, грибки срываю, в корзинку кладу – шляпка к шляпке, ножка к ножке. Увлеклася, песню затянула. Вдруг хрясь! Боль в спине. Я думала, прострелило. Возраст все-таки. Разогнулась, чую, сзади кто-то есть. Оглянулась. Мужик стоит, выпучился. Отступает, отступает… Я ему: «Что это ты тут делаешь, соколик?» А он: «Мамочка!» И – наутек!
– Н-ну? – нетерпеливо подогнал Федорин.
– Я рукой за спину. Больно до помутнения разума. Хвать, хвать, а там топор. Я не сразу дотумкала-то. Тут еще больнее стало. Вот так цельные сутки прострадала.
– М-мужика опиши, не томи! – почти взмолился Радогаст.
– Какого мужика? А, мужика! Это мы легко. – Старуха почмокала и хитро прищурилась. – А что мне за это будет?
– Ничего тебе не будет. Если же не перестанешь Ваньку валять, прости, Иван, я не тебя имел в виду, то верну топор туда, где взял.
Для верности сыскарь помахал колуном и скорчил свирепое лицо. Но порода взяла свое, и свирепость получилась какой-то слишком учтивой. Бабке хватило и такой.
– Ладно, ладно! Не горячись. Мужик был не молод, но и не особо стар. Не белый, не черный, скорей, рыжий, но порусее. На лысом-то не разберешь. Росточку не маленького, так, повыше среднего. Вот, руки две было, это точно говорю. Ноги тоже – правая и левая. Потом, туловище целиковое. Еще голова. Одна штука, не больше…
– Ты меня в простачках числишь? – прикрикнул Федорин. – С-сказывай правду!
– Да в балахоне он был, – жалобно проскрипела Яга. – К тому ж ночь стояла кромешная. И дождило.
– За грибками, значит, пошла? – вкрадчиво произнес Радогаст.
Старушечьи глаза забегали, губа задергалась. Бабка прикрыла лицо тонкой костлявой рукой. Сыскарь цыкнул. Яга окончательно раскололась:
– В Легендоград летала. Вон, на ступе. Там и словила топором. Возле Железного Всадника, в подворотне. Насилу домой вернулась. А в остальном было как говорю. Темно, морось в глаза летит, а убивец окаянный в балахоне. Я почувствовала, испугался он. Ждал, упаду, наверное. Так-то вот.
Хозяйка сникла, принялась шмыгать носом и еле слышно поскуливать.
– В столице тебе появляться нельзя. Я предупреждал. Вот наука будет. Распоряжения исполняла бы, не рубанули бы. А теперь последний вопрос: какого черта ты в Легендоград летала?
– По личному обстоятельству. К знакомому, – выдала Яга и сжала бледные губы.
– К кому именно? – не отступался Федорин.
– Это не относится к делу.
– Ошибаешься.
– Все равно не скажу!
– Хорошо, беседа окончена. Держи ее, Ваня. Пора вернуть топор на место.
– Ни-и-и на-а-ада!!! – завизжала старуха. – Меня для беседы вызвал колдун. Знакомый. Перехлюздом величать.
– Перехлюздом?! – выдохнул Старшой. – Он-то тут откуда?
Радогаст внимательно посмотрел на дембеля и вернулся к бабке:
– Ну, встретились?
– Нет. Я только ступу спрятала, пару домов прошла, тут лиходей и догнал. До Ценатской площади всего ничего оставалось. Но сил-то не было, да и испужалась я.
– Ладно, поправляйся пока. Пойдем, Ванюша, пора возвращаться. А с тобой разговор не окончен, с-старая ведьма.
Был на похоронах великого князя Велемудра Ненапряжного и Перехлюзд. Колдун сразу узнал Ивана, стоявшего рядом с княжной.
– Высоко забрался, – процедил сквозь зубы маг.
Конечно, осуществление мести значительно усложнялось. Во дворец так просто не попадешь. Трудности не пугали Перехлюзда. Близнецы сорвали величайшее заклинание. Сложное и мощное, многие могли бы лишь мечтать приблизиться к уровню, на котором работал в ту заветную ночь волшебник… Если бы не они, не проклятые витязи!
Если бы не они, этим миром правил бы Злебог. А справа от его трона стоял бы Перехлюзд.
Он ушел на постоялый двор, не дождавшись конца ритуала. Князь колдуна не интересовал. Весь оставшийся день Перехлюзд пил медовуху да придумывал, как бы ему достать братьев. В итоге решил приготовить несколько ударов сразу. Пусть они помучаются. Пусть их жизнь превратится в череду мелких и крупных неудач, бед и лишений!
– Да, возмездие будет сладким и долгим, – произнес волшебник, ложась спать.
Он займется подготовкой завтра, на трезвую голову.
Вскоре маг засопел глубоко и ровно. Приснилось черное помещение с большой дверью, которая, казалось, была сделана из самой Тьмы. Перехлюзд попал сюда не впервые, он предвкушал встречу с тем, кто даст ему подлинную власть.
Дверь распахнулась, и к магу вышел сам Злебог. Колдун не переставал удивляться: как же так, комната темная, дверь еще темнее, а сам повелитель Пекла – чернее всего вокруг. В то же время Перехлюзд видел, хотя откуда зрение там, где нет света? Злебог же воплощал высшую степень Тьмы – чернее некуда.
Не снимая капюшона, повелитель заговорил со своим давним слугой:
– Ты хочешь мести. И я хочу. Ты задумал медленную. Мне это нравится. И ты воплотишь свою мечту. Но сначала сделаешь неотложное дело.
– Любое, повелитель. – Колдун склонился, ожидая приказов.
* * *
По пути в Легендоград Иван красочно поведал Федорину о встрече с Перехлюздом, произошедшей в Задолье. Сыскарь, любовно обнимающий топор, принялся рассуждать о том, может ли колдун быть тем самым Раскольником, или все-таки он не успел бы смотаться туда-обратно между умертвиями двух старух.
– Когда было дело?
– Одиннадцать, нет, двенадцать дней назад, – ответил старший сержант.
Радогаст отложил топор, достал какие-то свернутые вчетверо бумажки, полистал их и разочарованно сказал:
– Увы, это не он. В тот день как раз случилось убийство.
Остаток пути ехали молча. Парень глядел на унылые осенние пейзажи, а Федорин так напряженно размышлял, что даже задремал.
У дворца к карете сразу подскочил мальчонка-посыльный:
