В трубке затрещало, пикнуло, и проклюнулся дребезжащий старушечий голос:

– …ибо нет, не отвечають, али находются внизу, не в доступе…

Снова защелкало, запищало, прокричало петухом. Иван отнял мобилу от уха, и вовремя – внутри ухнуло, а из-под корпуса засочился сизый дым.

– Капец сотику, – констатировал старший Емельянов.

Он выцарапал сим-карту, выкинул сдохшую трубку под елку. Раздался глухой звук удара, тихий визг, и из-под разлапистых ветвей выскочил крупный заяц-русак.

– Еханный бабай! – невольно воскликнул Иван.

– Такой обед убежал, – пожалел Егор.

Он был парень не пугливый. Скорее вечно голодный.

Старшой покачал головой:

– Тут бы от холода не окочуриться, а ты о еде! Ладно, давай найдем место для костра. Зажигалка-то есть.

Надо сказать, что Иван покуривал, но без фанатизма. Все больше за компанию. Вот и сейчас его только начатая пачка «Явы» ехала в Москву. Хорошо, зажигалка осталась в кармане.

Достигнув березняка, братья облюбовали широкую поляну и принялись собирать сушняк. Егор увидел между елками хлипкий сухостой, отправился заломать пару деревьев. Легко победив первый ствол, здоровяк случайно скосил глаза в глубь ельника. Там, метрах в тридцати, была еще одна поляна, в центре которой возвышалась осина. Рядом горел огромный костер. У костра кто-то стоял, но Егор не разглядел кто.

– Эй, Вань! Дуй сюда! – крикнул младший.

В этот момент Старшой уже сидел над будущим костром и прикидывал, какую часть газеты пожертвовать на растопку. Анонсы ему нравились. Например, откровенно развлек такой: «Найдены неопубликованные тексты Агнии Барто. Сорокин отдыхает!»

Новости тоже бодрили: «Вчера возле магазина модной одежды, пренебрегая правилами дорожного движения, гражданку Петрову задавила жаба».

Услышав зов Егора, Иван сунул газету в карман и побежал к брату. Мало ли куда вляпался этот несчастный увалень?

– Да ты у нас счастливчик! – оценил Старшой находку Егора. – Пошли знакомиться с туристами.

Хозяин костра не был похож на туриста. Скорее он принадлежал какой-то угрюмой секте, членам которой приличествовало носить черные рясы с капюшонами и опираться на массивные посохи.

– Надеюсь, он реально один, – прошептал Иван.

Воронежцы вышли на открытое пространство, затем приблизились к костру. Наконец поравнялись с человеком в рясе. Глаза его были закрыты, губы быстро-быстро шевелились.

«Сатане молится», – решил Егор и сильно-сильно захотел ударить мужика в голову. Ефрейтор не любил сатанистов.

Мужик был немолод. В его черных волосах уже виднелись лоскуты проседи, особенно в бороде – длинной, но не поповской, а какой-то тонкой, разделенной надвое.

– Здорово, земляк, – сказал Старшой.

«Сектант» обернулся и пронзил пришельцев гневным взглядом. Потом воздел длинные жилистые руки к небу, сжал их в острые кулаки и заорал:

– Смерды! Никчемные смерды!

Затем мужик опустил руки, взор его погас, а плечи обвисли.

Егор зыркнул на Ивана, дескать, что делать: в морду дать или пусть пока? Старшой шепнул:

– Погоди.

Меж тем хозяин костра скорчил скорбное лицо и заговорил, глядя на пламя и шмыгая орлиным носом:

– Все псу под хвост… Такое заклинание найти, разобрать, перепроверить, выучить… Годы упорного труда. Ожидание верного часа… Когда теперь звезды встанут положенным порядком? Я всю ночь старательно читал, ошибался, начинал снова… Три часа без запинки… Знаете ли вы, презренные, что мне оставалось изречь последнюю фразу заклинания? Ровно девять слов. Скоро рассвет. Теперь я не успею… В кого бы вас превратить? В лягушек? Нет. Найдется какая-нибудь дуреха-царевна, поцелует, и вот они вы. В чудовища? Какой там! Начнете растить аленький цветочек, заманивать купца. А там и дочка пожалует. Полюбит – опять-таки выпутаетесь. Усыпить вас вечным сном? Концовка будет та же: девка, поцелуй, снятие чар. Да, никчемные смерды, пожалуй, я вас умерщвлю.

После этих слов Емельянов-младший мгновенно исполнил восхитительный удар-крюк, и мощный дембельский кулак сбил «сектанта» с ног, словно ураган былинку. Мужик брякнулся безвольным мешком наземь и затих.

Иван нагнулся над телом, потер свой щетинистый подбородок.

– А чего он угрожал? – с вызовом стал оправдываться Егор.

– А я разве спорю? Бредил, наверное, – ответил Старшой. – Правильно ты его рубанул. Только бы не насмерть, Роки ты наш Бальбоа…

– Не, я аккуратно. Что я, зверь, что ли? Лишь бы черепушка не гнилая была.

– Свяжи его.

Младший принялся озираться в поисках веревки. Иван поморщился:

– Оторви полосу от рясы.

Пока Егор возился с плененным «сектантом», Старшой размышлял о том, что попавшие в лес люди обычно боятся диких зверей, а стоило бы опасаться отморозков наподобие этого шизика. Заклятия, угрозы… Слава богу, не вооружен. Но такой и покалечить может сдуру. Хорошо, что есть младший брат, терминатор из плоти и крови, не раз выручавший в детстве, да и в армии тоже.

Во всяком случае, с дедами проблем не было. Сразу после учебки Емельяновы попали в батальон охраны. В их взводе наводили порядки старослужащие во главе со старшим сержантом Тупорылкиным. Изрядно тупой фрукт, претендующий на роль креативного лидера зажравшейся шпаны. Он планомерно измывался над первогодками. К прибытию близнецов Тупорылкин как раз изобрел нечто новое. Нет, не классическую зубную щетку и чистку гальюна, а ультрановое, впрочем, более легкое, но не менее унизительное. Тупорылкин видел в какой-то передаче, как по Москве ходят дворники и, нанизывая мусор на специальную заостренную палку, собирают его в пакеты. Ущербная фантазия «дедушки» родила новый метод «постройки соловьев»: на плац высыпались ненужные бумажки, а первогодка вооружался зубочисткой и ползал, загружая хлам в пилотку.

Правда, дальше проекта издевательство не зашло. Тупорылкин сотоварищи решили испробовать новацию на рядовом Иване Емельянове. Откуда им было знать, что спокойная фраза красавчика-первогодки «Егор, иди сюда, тут груши поспели» станет адским приговором.

Младший отработал быстро, деды попали в лазарет, и в тот самый час негативные неуставные отношения в роте практически прекратились.

Вот такую трогательную историю припомнил Иван, наблюдая за сноровистым трудом Егора. Потом близнецы подсели к костру и стали греться.

Жар согрел дембелей в считанные минуты. Иван даже расстегнул китель. Под ним обнаружилась майка со стилизованным портретом самого раскрученного революционера в мире и надписью: «Come on, Данте! Че Гевара».

Егор не спускал с пленного глаз. Наконец мужик зашевелился, закряхтел, ворочаясь и пытаясь подняться.

– Не трепыхайся, зема, – посоветовал Старшой. – Ты себя неправильно повел, грузить начал, а мы люди мирные. Нам, представь, помощь нужна.

– Да, она вам очень скоро понадобится, ибо я – великий ведун, испепеляющий словом, – процедил сквозь зубы «сектант».

– Вань, он опять угрожает, – вроде как пожаловался Егор, хрустя суставами пальцев.

– Пусть поговорит. Может, полегчает. Если бы ты был великим колдуном, ты бы стал заявлять об этом каждому встречному? Да еще и со связанными ручонками?

– Гы! Не-а. Я бы сразу в бубен. Словом испепеляющим.

Бородач слушал эту невинную беседу внимательно и, чувствовалось, делал выводы.

– Ну что, потолкуем, земляк? – дружелюбно обратился к нему Иван.

– Потолкуем, – смирился пленник.

– Ты моего братана извини, он не любит, когда нам угрожают. Нас так батя воспитал. И твои занятия прервать мы, ей-богу, не планировали. Ну, не повезло тебе. Отнесись к этому происшествию философски. Знаешь, есть такие монахи в Тибете. Они разноцветным песочком по нескольку лет высыпают огромную картину мира. Не подумай, что я матюгаюсь, но ее называют мандалой. Слышал о такой?

– Нет, – признался мужик.

– Так я и предполагал. Деревня, – кивнул Старшой. – Монахи, значит, мандалу эту песочком нарисуют, а потом, когда она готова будет, сами же и сметают, чтобы взяться за новую.