– Крупные задачи состояли из мелких. Шар научился выполнять просьбы. Он был очень умелым, но еще не живым. Однажды супруги принесли домой странное вещество, которое испускало свет и грелось. В этом веществе таились опасные залежи силы, она буквально лучилась во все стороны. И на колобок тоже. Утром дед и баба зашли в комнату для ворожбы, и их встретил недовольный возглас: «Охренели, старые? Вы же меня угробите этой гадостью!» Это были мои первые осмысленные слова. Лучистая сила что-то изменила в хлебных структурах, и появилась пресловутая свободная воля. Я стал осознавать себя и окружающий мир. Итак, я сказал: «Охренели?..» Дед промолвил: «Оно живое!» и умер, а бабка упала в обморок. Увы, по неопытности я решил, что и она не перенесла первооткрывательского восторга, и задал стрекача. Любая жизнь избегает смерти.

– Да ты философ, – хмыкнул Иван.

– Любомудр, любомудр, – согласился колобок. – Или правильно говорить «мудролюб»? Да… С тех пор пронеслось немало лет. Супругов-колдунов забыли. Кто-то утверждал, что меня поскребли по сусекам. Другие полагали, что я прибыл с берегов Противотуманного Альбиноса, из графства Суссекс. Но истина погребена где-то рядом с Сусекскими-Скреби. Жизнь моя полна разочарований и поисков. Если я когда-нибудь решусь написать книгу воспоминаний, то я назову ее «Тот, кто ушел». Я от бабушки ушел, и от дедушки, и от медведя с волком. Даже от лисы, что бы там ни врала детская сказка…

– Ну, и почему не уйдешь от Драндулецкого?

– А здесь начинается самое интересное. Драндулецкий из тех, кто любит пустить пыль в глаза. Все эти его наряды, духи, мебель дорогущая… Он услыхал обо мне. Я у вас, людей, диковинкой считаюсь. Но я же ото всех ухожу. От чуркмен-паши ушел, от магистра ордена латунцев – отца Терминария – ушел, от князя мозговского Юрия Близорукого ушел, от кощея и то убег. Вот боялин Станислав и захотел заполучить то, что остальные не удержали. Нанял он какого-то недоброго чародея, кажется, Перехлюзда. Волшебник составил мощнейшее запирающее заклятие. Вот знаешь упырей? Они без приглашения в дом не могут зайти. Проклятый чародей вывернул это заклятие наизнанку и составил формулу, действующую на меня. Я услышал, что в Тянитолкаеве меня с удовольствием примет в гости некий боялин. «Почему бы и нет?» – спросил я себя. Путешествовать-то страсть как люблю. Прикатился. Драндулецкий встретил, оказал почести, покормил, киселем попоил. Вот в киселе зелье запирающее и было.

– Блин, повторяется наш кисельный отравитель, – вставил Старшой.

– Именно! Я нагостился, решил дальше податься. Качусь в двери – и словно в стену врезаюсь. Пробую выскочить в окно – то же самое. Вот уже третий год у подлого боялина живу.

Иван почесал затылок:

– Ну, ты же умник. Неужели не смог решить эту проблему?

– Само заклинание я разобрал, но оно остроумно защищено от разрушения. Жертва не разобьет. А волшебники к Станиславу не ходят. – Колобок вздохнул. – Единственный доступный способ – вынудить Драндулецкого отпустить меня добровольно. Но боялин не торопится говорить заветные слова. Смеется, мол, кого буду гостям показывать, если такую диковину отпущу?

– Да, попал ты, дружище, – посочувствовал дембель. – Похоже, настоящая лиса не в сказке, а тут. Большой хитрован этот Драндулецкий.

– Вам с братом хуже пришлось. Он к дракону, ты в темнице… А ребята вы неплохие. По-человечески ко мне отнеслись. Брат у тебя добрый, хоть и хмурый. Я потому и решил вам помочь, жаль, опоздал. Но тебя освобожу, может, успеешь на подмогу Егору-то.

– Как же ты меня освободишь? – усмехнулся Старшой.

Хлебец с ручками и ножками мало походил на избавителя от оков. Тем не менее колобок широко открыл ротик, запустил туда ручку и стал вытягивать из утробы что-то железное. Процедура вскоре завершилась, и Иван увидел грубо сработанный ключ.

– Отмыкай браслеты, – хлюпающим голосом сказал каравай, передавая ключ дембелю.

Старший сержант Емельянов видал когда-то фильмы про узников, которым передавали записки и ножовки, запеченные в буханки хлеба, но он не мог даже представить, что когда-нибудь попадет на место заключенного революционера, получившего столь экстравагантную помощь.

А ключик отлично подошел. Наверное, он был универсальным, прямо как железнодорожная «выдра». Иван мысленно восславил все типовые изделия, а потом в считанные секунды освободился.

– Ну, ты молодец, – протянул Старшой. – Дед и баба тоже молодцы. Классного Хлебороба испекли.

Колобок заулыбался:

– Я еще не на такое способен. В огне не горю, в воде не тону. Если разорвут в клочья – собираюсь обратно. Плющат – возвращаю себе форму. Я идеален!

Ивану пришлось оторвать каравая от сладостного процесса самолюбования.

– А как мы отсюда выйдем?

– Открывай дверь, и все.

– Она же заперта.

– С чего ты взял?

– Но охранник всякий раз лязгает засовом… – пробормотал дембель и осторожно толкнул дверь. Она подалась.

Хлебороб хихикнул:

– Это не охранник лязгает, а крюк. Его не накидывают на скобу. Зачем запирать, если сидельцы прикованы?

Емельянов-старший выглянул в коридор. Пусто.

– Куда теперь?

Колобок по-деловому оттеснил парня и вышел из каморки.

– Держись меня, Иван. Я тут каждую щель знаю.

– Подкоп делал? – прошептал сержант.

– Да, – признался каравай. – Но тоже уперся в невидимую стену. Проклятый чародей!

– Кстати, пока вспомнил, – спохватился Иван. – Откуда взялось слово «робот»?

– Ах, это… У стариков Сусекских-Скреби был сосед. Этот сосед безбожно окал. Бывалоча, заглянет, поцокает языком и скажет: «Ну, роботайте, роботайте». Вот они и назвали меня роботом. В шутку.

Егор Емельянов, бесстрашный богатырь, абсолютно ничего не знал о драконах. И уж тем более не ведал о конкретном тянитолкаевском. Никто не предупредил героя о том, что у змея всего один глаз. Некому было рассказать о хромоногости и насморке ящера. Истинные размеры гиганта для отважного ефрейтора также оставались загадкой. Дембель ориентировался на старый советский фильм об Илье Муромце. Тамошний Горыныч отчего-то внушал доверие.

Емельянов-младший брел по лесу и прилагал адские волевые усилия, заставляя себя двигаться за сорокой, а не в обратном направлении. Дракон рыкнул еще пару раз, причем, казалось, совсем близко. Доблестный рыцарь старался не замечать тремора в поджилках.

Сорока довела Егора до опушки, поросшей густым и немаленьким, выше человеческого роста, кустарником, и уселась на ветку березы. Парень подошел ближе, увидел возле птицы-гида черного ворона.

– Бредешь на поле брани? – раскатисто поинтересовался ворон.

– О, снова ты, – хмыкнул дембель. – Или это не ты?

– Нет, представь, не я, – ядовито сказала птица. – Дракон рядом. Дерзай, мы будем за тебя переживать.

Ворон и сорока вспорхнули и скрылись за кустами.

– Ты добычи не дождешься. Черный ворон, я не твой, – нервно пропел Егор.

Сверкнула молния, и жахнул оглушительный удар грома. Тут же закапал дождь. Темно-сизое небо предвещало неслабую грозу.

– Помирать, так посуху, – решил ефрейтор Емеля и двинулся сквозь кусты.

Он предполагал, что выйдет на границу леса и поля, но очутился на большом лугу, изрытом огромными глубокими следами. Впереди, шагах в ста, несла темные воды река. Витязь поглядел по сторонам. Справа валялись поваленные драконом деревья – зеленые ели, переломанные, словно спички. Значит, змей был здесь совсем недавно.

За широкой просекой, протоптанной ящером, располагалась гора. Не особо высокая, продолговатая, кое-где покрытая пожухлой травой, а так – голый камень. В сторону реки словно глядела пустой глазницей пещера.

Егор оценил дождик. Да, почти ливень. Лучше переждать в пещере.