Пересматривать свои фильмы, особенно если они участвуют в конкурсной программе, Наум Оскарович не любил. Едва погас свет и начался показ, он выскользнул из зала и пошел осматривать город.

На площади Святого Марка, как всегда, было людно. Группы туристов щелкали фотоаппаратами, кормили самых ненасытных в мире венецианских голубей, покупали сувениры…

Наум Оскарович шел вдоль Большого Канала, поглядывая на вереницу гондол и катеров. Последнее время он стал быстро уставать даже от пеших прогулок. Вот и сейчас скорый шаг начинал вызывать одышку и легкое головокружение. Наум Оскарович присел на парапет и принял валокордин.

Он не заметил, как рядом остановился худощавый старик в распахнутом демисезонном пальто и клетчатой шляпе. Прохожий с минуту постоял за спиной Наума Оскаровича и предупредительно кашлянул.

Наум Оскарович вздрогнул и обернулся – открытый взгляд выцветших голубых глаз, добротные пальто и туфли. «Иностранец, – безошибочно определил он. – Хотя на итальянца не похож, – отметил Наум Оскарович. – Немец, наверное. Или англичанин».

– Извините, товарищ Меллер, за беспокойство, – проговорил незнакомец на чистейшем русском и вежливо поклонился. – Я шел за вами от самого кинозала…

«Наш, советский? – не поверил Наум Оскарович. – Видно, из эмигрантов».

– Чем могу? – деловито справился Меллер.

– Да вот… – незнакомец улыбнулся, – хотел поговорить со старинным приятелем.

– Э-э… простите, не припоминаю, – протянул Наум Оскарович, судорожно копаясь в памяти. «Нет-нет, он явно что-то перепутал. Хотя… назвал именно мою фамилию».

Голубоглазый старик замахал руками и поспешно вытащил из кармана фотографию:

– Не припомните этот снимок? – хитро прищурившись, спросил он.

Меллер взглянул на карточку. Первое, что бросалось в глаза на коричневом куске картона, – яркий красивый штамп в левом нижнем углу:

… Художественное ателье Бауэра 1924 г

Выше на снимке – группа парней и девушек, в верхнем ряду – сам Наум Оскарович, молодой, со смешными оттопыренными ушами и вьющимся пушистым чубом. На Меллера пахнуло чем-то давно забытым; в груди тоскливо защемило.

– Узнаете? – переспросил незнакомец, присаживаясь к Науму Оскаровичу на парапет. – Вот – Света Левенгауп, Резников, Венька Ковальчук, Вихров, моя жена… А это, рядом с вами, – я сам.

Меллер вскочил на ноги и с ужасом уставился на старика.

– Вы… Рябинин? Андрей? – еле ворочая языком, пробормотал он.

– Не похож? – рассмеялся тот, кто выдавал себя за Рябинина. – Не мудрено, тридцать шесть лет прошло!

«Вот так да-а!.. А пожалуй, похож, – растерянно хлопая глазами, думал Наум Оскарович. – Постарел, конечно…»

– Какая… неожиданная случайность, – сказал наконец Меллер. – Хм, бывает же такое!

– Случайность, да не совсем, – Рябинин немного смутился. – Я знал, что вы приедете в Венецию на кинофестиваль, и решил повидать.

«Так-так… откуда, интересно, он узнал? – насторожился Меллер. – Ах, да, о фильмах – участниках конкурсной программы и их авторах не раз объявлялось. Какой я, право, недотепа!»

– …Очень хотел посмотреть ваш фильм, однако билетов достать не сумел, – продолжал Рябинин.

– В представленной картине я – лишь соавтор сценария, – пожал плечами Меллер. – Вообще-то я снимаю документальное кино.

– И об этом мне хорошо известно, – улыбнулся Рябинин. – Года два назад на Днях Советской культуры мне посчастливилось увидеть ваш фильм о войне. Очень, очень понравилось.

– Дни Советской культуры? – задумался Наум Оскарович. – Это же было в пятьдесят девятом, во Франции…

– Верно, – согласился Рябинин. – Мы с Полиной не могли пропустить такого события, специально приехали в Париж.

– Подождите-ка, – нетерпеливо остановил его Меллер. – Я запутался вконец. Вы живете во Франции?

– Так и есть.

– Нет, раз уж мы встретились, давайте по порядку, – Наум Оскарович посмотрел на старую фотографию, затем сосредоточенно уставился вдаль. – Мы расстались весной двадцать пятого… Помню, отлично помню ваш последний визит.

Я тогда не понял, что он был прощальным…

В июне у меня вышел большущий скандал в газете, я взял расчет, махнул на все рукой и уехал в Москву поступать в Институт кинематографии. Успешно выдержал экзамены, был зачислен на первый курс. В город вернулся в начале сентября – за теплыми вещами, ну и так, отметить с друзьями поступление. Тут-то мне и рассказали, что вы с Полиной уехали. Ходили слухи, будто Черногоров вас «заел», не давал дочери никакой жизни и был против вашей свадьбы. Помню, все вам сочувствовали, даже люди незнакомые. Вихров меня донимал вопросом: «Куда они могли податься?» А я отвечал, что у Андрея и в Сибири, по старой службе, связи остались; и в Ленинграде, как я слышал, – родственники. Мы-то твердо были уверены, что вы на родине остались.

– Не совсем, – вздохнул Рябинин. – Слишком уж многое к тому времени произошло.

– Ну, ясное дело! – хмыкнул Меллер. – За здорово живешь на чужбину не уезжают.

Он достал из кармана стеклянный тюбик и сунул в рот таблетку валидола.

– Болит? – участливо справился Рябинин.

– Под погоду, – поморщился Наум Оскарович. – А еще этот перелет, фестивальная суета…

– В нашем возрасте все подряд доставляет неприятности, – согласился Андрей Николаевич.

– Оно и верно.

– Слушай, Наум, делить нам нечего, люди мы пожилые, знаем друг друга с молодости, – быстро заговорил Рябинин. – Давай, как договорились еще в двадцать четвертом, – на «ты»!

– Давай, – пожал плечами Меллер и кротко улыбнулся. – В самом деле, чего старикам делить? Ну, Андрей, рассказывай как жил эти годы; восполняй, так сказать, неизвестный мне промежуток.

– А не переместиться ли нам в кафе? – предложил Рябинин. – Здесь неподалеку есть тихая уличная пиццерия. Сядем на открытом воздухе, будем наслаждаться солнышком… Кстати, у меня там через полтора часа встреча.

– Ну идем, – ответил Меллер. – Попробуем ваши буржуйские разносолы.

– Что ты, Наум! Я сам в Италии впервые, – рассмеялся Рябинин. – Ради тебя, брат, и приехал.