– Ой, горе! – донесся со двора протяжный голос Еремеича.

В дверях застучали сапоги.

– Горе-то, вста… – не закончил хозяин, натолкнувшись на два вороненых ствола. – Да идите же! – нетерпеливо отмахнулся он.

…Первым они увидели Никиту. Он стоял у сосны, опустив голову на грудь, упорно глядя куда-то вниз. Там, привалившись спиной к стволу, неподвижно сидел Аркадий. В широко открытых глазах плыли розовые отблески зари. Он выглядел спокойным и умиротворенным, кончики губ чуть улыбались.

Старицкий наклонился над ним.

– Не надо, атаман, я проверял, – остановил его Никита. – Кончился Аркаша; без мучений – прямо в сердце.

Георгий нетерпеливо мотнул головой, сдавленно выругался и пошел прочь, не разбирая дороги. Андрей растерянно смотрел на его крепкие босые пятки, на болтающиеся тесемки полувоенных бриджей…

– Как же теперь, а? – прикрывая покойнику глаза, вздохнул Никита.

– Выкопайте могилу! – встрепенулся Андрей и крикнул в сторону избы: – Еремеич! Неси-ка кирку с лопатой, да поживей.

Покуда хозяин с Никитой долбили тяжелую каменистую землю, Рябинин плотно запеленал тело Ристальникова в рогожу и крепко перевязал бечевкой.

Старицкий вернулся, когда тело уже опустили в могилу. Никита испытующе покосился на атамана. Тот молчал, уставившись на грязную рогожу на дне ямы. По бледному напряженному лицу Георгия то и дело пробегала судорога, на шее и висках вздулись тугие жилы.

Простояв так несколько минут, Старицкий нагнулся, захватил горсть земли, бросил в могилу и решительно направился к избе.

– Мальчишка! – еле слышно прошептал он и у самой двери громче добавил: – Закапывайте, нечего ждать.

Никита пошатнулся, как-то беспомощно и суетливо переступил ногами по парной земле. Он вспыхнул и, пряча глаза, пробурчал:

– Ну, Еремеич, закидываем, что ль?

Хозяин торопливо покивал и принялся закапывать могилу.

– Прости, Господи, его душу грешную, – Никита мелко перекрестился и бросился помогать.

Рябинин досадливо поморщился и пошел вслед за Георгием.

Старицкий разбирал мешок Ристальникова.

– На вот, повяжи под рубаху, – протягивая Андрею брезентовый пояс, сказал он.

Рябинин принял увесистый, похожий на охотничий патронташ пояс, застегнул его поверх гимнастерки.

– Сказано же тебе – под рубаху! – раздраженно бросил Старицкий. – Как-никак двести тысяч потащишь в золоте и английских фунтах.

– Не беспокойся, – холодно ответил Андрей. – Лучше бы ты сказал пару слов у могилы… На прощание.

– Ишь ты, пожалел! – яростно затягивая тесемки своего мешка, фыркнул Георгий. – Нашел, паршивец, где стреляться! Слюнтяй!

Он погрозил Рябинину пальцем:

– Вот она, Миша, голубая кровь! Все это великосветское воспитание, политесы и прочая галиматья… А я-то его, дурака, пожалел; с собой потащил, не бросил, как собачонку шелудивую, под забором. Чтобы он вот здесь, за четыре с половиной тысячи верст, себя пристрелил! Ты только посмотри, каков фрукт! Не хватало еще из-за этого сопляка переправу сорвать…

– Перестань! – резко оборвал его Рябинин. – Не в переправе дело… Завтра переправимся, невелика беда.

– Ну уж не-е-ет, – упрямо протянул Старицкий. – Сейчас пойдем!

– Солнце уже взошло.

– Черт с ним, с солнцем; все одно – пойдем! – В глазах Георгия металась неуемная злость. – Неужели хочешь отказаться?

– Мне все равно, – Рябинин опустился на топчан и поискал свои сапоги. – Взялся, как говорится, за гуж… А все ж подлец ты, Жора, бо-о-ольшой подлец.

Старицкий нарочито громко расхохотался и вышел.

– Никита! Еремеич! – послышался снаружи его повелительный голос. – Что вы там расселись? Не до поминок, пора к переправе.

Андрей в сердцах плюнул, обулся и поспешил во двор.

Георгий отослал Еремеича на берег готовить лодку и подступил к Никите, который безучастно сидел у свежего могильного холмика.

– Не время, Никита, медлить; пора уходить, – сказал Старицкий.

Никита молчал. Георгий тряхнул его за плечо:

– Пойми, мне тоже неприятно и… больно, поверь!

Никита мягко отстранился, кряхтя, поднялся на ноги и твердо ответил:

– Не пойду я с тобой дальше, атаман.

– Шутишь?! – подобрался Старицкий.

– Не шучу, – угрюмо озираясь по сторонам, пробормотал Никита. – Хватит. Погулял – и будет. А уж ты – решай как знаешь.

Он неторопливо отошел в сторону.

– Ну… хорошо… тому и быть, – выдавил Георгий. – От слова своего не отступишься?

– Не отступлюсь, – глухо отозвался Никита.

– Заметано, – кивнул Старицкий и быстрым шагом вернулся в избу.

– Никита, вы все обдумали? – подал голос Рябинин.

– А? – вздрогнул тот. – Да чего там… – он махнул рукой. – Надоело скитаться… За компанию – еще ладно, а так… Вот и Аркаши больше нету. Куда мне!.. Идите себе, товарищ Андрей, своей дорогой, а я – простой русский мужик, здесь мое место.

Старицкий вернулся с двумя туго набитыми узелками. Он сунул их Никите:

– Доля твоя законная. В золоте. Как положено.

Никита удивленно посмотрел на холщовые мешочки, взвешивая каждый на ладонях.

– Зачем они мне? – он пожал плечами.

– Бери! – прикрикнул Георгий. – Воля моя, последняя.

Никита бережно положил золото на землю.

– Раз это моя доля – закажу панихиду по Аркаше, – вздохнул он.

– Чем заниматься-то думаешь? – усмехнулся Старицкий.

– Поживем – увидим, – отозвался Никита, глядя куда-то мимо атамана. – Еремеич вот меня в сотоварищи берет.

– Выходит, сговорились? – покачал головой Георгий.

Никита не ответил.

– Ладно, прощай, – развел руками Старицкий. – Не поминай лихом.

Они обнялись.

– Храни тебя Господь, атаман, – прошептал Никита на ухо Георгию.

Старицкий вернулся к Андрею.

– Ну что, Миша, пошли? – весело спросил он. – Так уж, видно, судьбе угодно: опять нам вдвоем идти. Как прежде, как всегда!

Подхватив заплечные мешки и скатки с верхней одеждой, они зашагали к реке.

– Вот перемахнем, Мишенька, на тот берег, и все останется в прошлом! – приговаривал Старицкий.

Задорное утреннее солнце пробивалось сквозь кроны сосен, шаловливо путалось под ногами. Начинало припекать. Андрей прислушивался к словам Георгия и очень хотел им верить. А еще ему захотелось вернуться на девять лет назад, в май шестнадцатого, когда для них с Жоркой начиналась новая, полная загадок, волнующая жизнь.