Наконец опрокинул в себя огненную жидкость, как простую воду, звучно поставил чарку на стол и потянулся к трубке.

– Закусите, господин полковник, – жалобным голосом, так не вязавшимся с его внешним видом, попросил Васька.

Командор машинально проглотил несколько ложек щей, явно не замечая вкуса, и тут же взялся за пустую чарку.

Василий торопливо наполнил ее, проследил, как она последовала за первой, и вымолвил:

– Вы ее грибочками, грибочками закусите. Или икоркой…

Сергей послушно захватил ложкой грибов, проглотил их не разжевывая, вновь посмотрел на чарку, которая тут же наполнилась в третий раз.

– Себе налей, – так же хрипло приказал Командор.

Васька послушно сходил за второй чаркой, плеснул в нее столько же, сколько наливал хозяину, но последний отрицательно качнул головой, и денщик налил до краев.

Он был даже доволен. В чем еще избыть горе, если не в вине? Кабанов же с самой трагедии почти не пил. То занимался лихорадочной деятельностью, то, как сейчас, надолго уходил в апатию. Бесконечно молча сидел на лавке во дворе, порой проводя там всю ночь, или валялся на диване, не снимая формы.

Каждый день являлись друзья, пытались разговорить, однако Кабанов их, похоже, даже не слышал. Сидел, отрешенно уставясь вдаль, непрерывно курил трубку и молчал.

Если бы он рыдал, рвал волосы, дебоширил, было бы легче. А так… Показалось ли, нет, но несколько раз Васька замечал, что губы Кабанова слегка двигались. Словно он беседовал с кем-то, но только не с теми, кто находился рядом с ним. Сегодня он был еще многословным.

После третьей чарки организм Командора все-таки потребовал своего. Кабанов как-то машинально принялся хлебать щи, потом вдруг отложил ложку и уже сам наполнил до краев чарки. Только на этот раз уже не закусывал, а ухватился за трубку.

– Намедни опять от князя-кесаря приезжали. Петрович им бумагу дал. Мол, тяжко больны и к службе государевой непригодны, – постарался ввести хозяина в суть происходящего Василий. – Клюгенов приходил, распоряжений спрашивал. Ширяев, опять же. Граньев. Флейшман два раза. Всех не упомнишь.

Егерский полк на зиму был возвращен в Коломну, и потому друзьям не приходилось мчаться за тридевять земель, как в первые дни. Тяжело находиться вдалеке, зная, что в этот момент близкому человеку плохо.

Если Командор и слушал, то, похоже, не слышал. Он явно пребывал где-то в своем собственном мире, куда остальным не было входа и откуда сам не имел выхода.

Графин почему-то оказался пустым. Командор долго смотрел на него, пытаясь что-то понять, потом молча указал средним пальцем на стол. Василий понял, поставил в указанное место новый.

Разливать содержимое по рюмкам Сергей на этот раз не стал. Он поднялся, подхватил пузатую емкость и жестом позвал денщика за собой.

Путь закончился на той же лавке у самой стены дома. И что только Командор в ней нашел? Перед глазами небольшая лужайка, затем – голый сад, за которым виднеется высокий, в соответствии с нынешними обстоятельствами и обычаями, забор. Все по-зимнему заснеженное, унылое. Не на чем взор остановить. Разве что воздух свежий. Даже слишком свежий. Чуть не хватает до крепкого мороза.

Сергей отхлебнул прямо из горлышка и протянул графин Ваське. Несмотря на выпитое, пьяным Командор не выглядел. Так, слегка бледным. Да сквозь щетину на щеке виднелся давний шрам, на котором не пробивались волосы. Но это уже к пьянкам не относится. О том, что надо следить за внешностью, Кабанов давно позабыл.

Странные это были посиделки. Вроде сидели вдвоем. И в то же время Кабанов словно находился здесь в одиночестве. Вначале еще давал компаньону тоже отхлебнуть, а потом позабыл и про это. Время от времени прикладывался сам. После чего ставил графин рядышком и затягивался трубкой. Докуривал, набивал опять и продолжал дымить совсем как паровая машина, которая работала на мануфактуре Флейшмана.

А тут еще навалилась тьма. Нигде не было видно ни огонька. Не слышно было звуков. Только изредка где-то лаяла собака. Кромешный мрак – и тишина.

Вместе с ночью пришел мороз. Настоящий, ощущаемый каждой клеточкой.

Сергей не чувствовал, как заботливый Васька набросил ему на плечи принесенный плащ. Разве холод снаружи? Вот если бы еще глоточек… Жаль, графин почему-то пуст…

Трубка тоже куда-то пропала, как пропадает на свете все дорогое. А потом глаза закрылись, и Сергей обязательно бы упал, однако был подхвачен Василием и бережно отведен в дом.

Очередной посыльный из Москвы примчался ранним утром, когда толком еще не рассвело. За ночь землю покрыл новый снег. Он и сейчас продолжал идти, но уже совсем понемногу. Не снегопадом, а отдельными снежинками. Да и куда уж больше? И так навалило столько, что местами сугробы возвышались едва ли не выше крыш.

– Полковник Кабанов здесь? – Гонец выглядел смертельно измученным, словно проделал весь путь одним махом.

Конь был весь в мыле. Бока вздымались и опадали, как после долгого галопа.

– Полковника совсем больной. Лекарь бумагу писал, в Москва посылал. Служить не может, – отозвался Ахмед.

После возвращения из Крыма он добровольно остался с Кабановым. Поверил в удачу и умение командира, вот и решил, что даже слугой получит денег больше, чем если останется вольным человеком. Такому, как Командор, нужен помощник. Чтоб в лошадях разбирался, ходить за ними умел. Да и так, мало ли чего?

Правда, татарин совсем не пил, но это уже его проблемы. Главное – не покинул дом, даже когда пришла беда.

– Но кто-нибудь командует полком? – выдохнул гонец.

Ахмед наверняка пустился бы в отвлеченные рассуждения, еще более запутанные плохим знанием языка, однако, на счастье посыльного, из дома как раз выглянул Василий. Чуть помятый после вчерашних посиделок и полубессонной ночи и, как Ахмед, готовый горой встать на охрану покоя хозяина.

– Знамо дело, помощник евоный. Клюгенов. Поезжай вдоль улицы, аккурат шестой дом по энту сторону – его.

Гонец кивнул и тронул коня. Скакун двинулся едва-едва, явно не имея сил даже на недалекий путь.

– Ездют и ездют. Мир без господина полковника рухнет, – осуждающе качнул головой Василий.

– Совесть у них нет, – согласился Ахмед, поворачивая к дому.

– Ниче. Поспит, могет, легшее будет. – Самому Василию короткий сон не принес облегчения. Хотелось похмелиться и тем привести организм в здоровое состояние. И еще обязательно надо подготовиться к пробуждению Кабанова. Рассольчику там поднести, графинчик. Опять-таки насчет завтрака распорядиться. Хотя после такого дела и до обеда можно проспать…

Кабанова разбудил барабан. Он выбивал тревогу, и знакомый призыв поневоле заставил очнуться, очумело сесть на постели, пытаясь понять, что и где.

Собственно, вопреки расчетам Василия, Сергей просыпался уже несколько раз. Лежал, смотрел в темноту, а затем, когда начало светать, – в потолок, и через какое-то время засыпал опять. И лишь отдаленная дробь заставила окончательно вернуться в постылую явь.

Но то ли померещилось, то ли барабанщику наскучило стучать, снаружи было тихо. Оно и к лучшему.

Сергей не испытывал ни головной боли, ни классического сушняка. Лишь ныла душа. Все было тускло, беспросветно, бессмысленно, безнадежно, напрасно. И – глупо. Стоит ли тогда тянуть?

Мысль оформилась, стала четкой. В самом деле, зачем? Проигрывать тоже надо уметь.

Если Кабанов некоторое время продолжал сидеть, то не от недостатка решимости. Жить не хотелось, но и вставать тоже.

Трубочку бы выкурить! Куда же она пропала? Да ладно, какая разница? Во рту все равно погано. А ключи?

Ключи оказались на месте. Сергей все же встал, открыл не так давно купленный секретер с хитрым замком и из нижнего ящика извлек аккуратно завернутый в тряпочку револьвер. Патроны лежали там же. Берег, словно чувствовал, что однажды пригодится. Вот и пригодилось. Патронов даже многовато. Одного вполне достаточно.