Писарь послушно застыл над бумагой, готовясь занести на нее мысли славного воеводы.

– Спешу обрадовать тебя новыми подвигами войск и флота российского. В ответ на татарский набег войска, мне вверенные, совершили переход по открытому морю, высадились в Крым и после трудного перехода осадили город Кафу. Устрашенные русской силой басурмане выплатили нам большой выкуп. Весь обратный путь прошел под непрерывными налетами татар, отбитыми с большим для них уроном. Казна же доставлена на ожидающие корабли, и все войско благополучно вернулось в Азов.

Шеин задумался, подбирая весомые убедительные слова, обязанные обрадовать находящегося за границей государя.

– Потеря же наша совсем небольшая. Хоть недостаток сил и отсутствие осадной артиллерии не позволил захватить весь Крым, отныне поганые ханы будут знать, что… – Воевода замялся, потеряв нить рассуждений. – Отныне поганые ханы не будут знать покоя, ведая, что их положение не спасет от неотвратимого возмездия российских войск и флота.

Фраза не очень понравилась, однако ничего другого в голову не шло, а письмо хотелось отправить поскорее.

– В довершение хочу отметить службу всех чинов, в походе участвовавших. Особливо отличился Егерского полка капитан Олсуфьев, за подвиги свои пожалованный мной в полковники и командиром этого полка назначенный. Предыдущий же послан мной в Таганрог, как человек опытный во всякого рода делах и могущий привести крепость в положенное состояние в срок самый краткий.

На большее в отношении Кабанова Шеин не решился. Человек знатный, он на подсознательном уровне учитывал расстановку сил в верхах. Царь привечает бывшего пирата, значит, обвинять полковника огульно опасно. А вот так, удалить с кажущимся повышением – и кто что заподозрит? Там, на стройке, столько недочетов, что былые заслуги быстро забудутся под гнетом всевозможных нареканий. Пусть выпутывается, если сможет.

Главное, к самому Шеину претензий не будет. Радел за дело, вот и поставил способного человека на ответственный пост.

Воевода провел рукой по густой бороде и милостиво кивнул писарю:

– Давай подпишу, и сегодня же отправь государю. То-то радости ему на чужбине будет!

А сам невольно представил тот поток милостей, который выльется на доблестного победителя татар. И на душе сразу стало радостно и светло. Ведь победитель – это всегда тот, который по своему положению является самым главным.

Письму предстоял долгий путь. Сначала – до Москвы, откуда его повезут по следам царя за границу царства. Бумаге суждено побывать в Риге, затем – в Кенигсберге, совершить путешествие по многочисленным германским государствам, чтобы в конце концов оказаться в Голландии и вместо самодержавного властелина попасть в руки плотника на Саардамской верфи.

Впрочем, плотник тот и был русским царем, находящимся, так сказать, в длительной командировке. Но до веселого победного пиршества в чужом городе было еще далеко…

Как и до возникших вопросов. Например, кто конкретно руководил рейдом? Не сам же Шеин! И почему Кабанов, по собственному признанию и свидетельствам его былых подвигов, прирожденный руководитель подобных рейдов, вдруг превращен волею боярина в строителя, хотя его место явно не там?

Худо-бедно, крепости умеют строить достаточное количество людей. А вот все остальное, к чему приложила руку прибывшая из далекой Вест-Индии компания, не ведомо даже в просвещенной Европе. Не зря британский посланник торопливо отбыл на остров для личного доклада королю. Да при этом вез купленные чертежи и детали паровой машины.

Или неутомимый флибустьер задумал создать новое в крепостном деле? Или в градостроительстве?

– Надо отписать Кабанову, – решил Петр вслух. – Чего это он?

– Мне тоже любопытно, мин херц, – подтвердил Меншиков. – Непохож визит в Крым на наших бородачей. А вот на Командора, как его описывали, – очень даже. И опять-таки, разрешения у тебя просил он. Не может быть, будто в последний момент вместо командования вдруг сам напросился в строители.

– Думаешь?.. – Петр отличался подозрительностью и уж подобные намеки схватывал на лету.

– А чего тут думать? – Кабанова Меншиков до конца не понимал, но тянулся к нему. Шеин же наоборот для Алексашки был ясен. И потому отношение к первому генералиссимусу было двояким. Вроде бы свой, и в то же время боярской спеси в нем… Равно как и желания почестей.

До которых, кстати, сам Меншиков был тоже охоч.

– Ладно. Отпишем князю-кесарю. Он наверняка знает, как там было. До этого момента награждать никого не будем, – решил Петр.

Но награды – одно, а оповещение иных государств о победе – другое. И уже поэтому скоро о походе в Крым знала вся Голландия. А за нею – другие страны.

– Нет, братья, это все иноземцы придумали. Чтобы веру православную погубить, – Василий Тума говорил с таким убеждением, что собравшиеся поневоле верили его словам.

Да и как не верить, когда происходящее понятно без пояснений? Жили, не тужили, как предками было завещано. Служили царям в мире и войнах. А тут – на тебе – поход за походом, и даже между ними роздыху нет. И вдруг вообще не нужны стали. Почему? Да потому, что испокон веку на стрельцах все государство держалось! И порядок в нем. Разгонят их – и захватят немцы всю Русь. Наведут свои порядки и будут править, словно у себя дома.

– Ох, права была царевна Софья! Зря мы ее тогда не послушали! – вздохнул немолодой стрелец, наверняка еще помнивший истребление Нарышкиных и памятный столб в воздаяние стрелецких доблестей.

– Может, оно и ничего, – робко подал голос его сосед. – Хучь в Москву возвернемся. Не век же здесь гнить!

Молодой еще, неопытный. Наверняка с женой вдосталь не натешился, вот и не думает больше ни о чем. Лишь бы миловаться дальше. Словно в жизни больше ничего нет.

На него шикнули грозно сразу с нескольких сторон. Если своего ума не нажил, так внимай, что зрелые люди говорят.

– Хорошо, коли как встарь все бы было, – веско заметил еще один Василий. Но не Тума – Зорин. – Тогда бы мы хоть постоять могли за себя и за государство.

– Нельзя оружие отдавать, – убежденно поддержал его Тума. – С оружием мы – сила. Без него будем словно простые холопы.

– Оружию отдавать нельзя!

– Куда мы без него!

– Пущай забрать попробуют!

Возгласы были дружными. В Москву хотелось всем, да только по-прежнему в качестве приближенного войска. И уж никак не простыми посадскими.

– Оружие до Москвы отнять не посмеют… – Тума давно успел продумать если не мелочи, то самое основное. – Как мы через степи пойдем? Места небезопасные. Татарва порой прорывается. Да и вести оружие никто потом не станет. Наверняка решат, чтобы мы сами его доперли и уж в Москве сдали в арсенал али в Приказ. Вот и посмотрим, кто кого. Чай, не впервой по набату подниматься.

– С царевной связаться заранее надоть, – напомнил Зорин. – Она не бросит в беде верных слуг. Подскажет, как лучше.

Все же самим по себе начинать было робко. А тут – бывшая властительница, о которой поневоле вспомнишь с теплотой на фоне нынешнего непотребства.

– Уже послали к матушке, – предварительно посмотрев по сторонам, тихо произнес Тума. – Она в беде не оставит, милостивица. Пока Петра на Руси нет, оно самое время правление переменить. Чтобы дышалось легче и жилось веселей.

А кому легче и веселее, уточнять не стал. Просто не задумывался об этом.

С утра Дитриху фон Клюгенау несколько нездоровилось. Как и большинству людей в полку. Оно понятно: после удачного дела солдату и офицеру не грех отметить успех, посидеть в компании своих товарищей, а то и просто в компании. А когда мужские посиделки обходились без чарки-другой соответствующего напитка? Деньги водились, похода в ближайшее время не намечалось. Скорее всего – и не в ближайшее время тоже. Не захватывать же Крым наличными силами! Лето скоро будет в середине. Там осень на носу. Пора будет становиться на зимние квартиры. Лучше всего – в привычной Коломне. Здесь слишком неуютно и необжито.