Слухи о Керите пока не достигли Европы, где предпочитают спорить о Морском Змее и чудище из хорошо мне знакомого озера Лох-Несс. Вместе с тем, в Африке, особенно вдалеке от побережья, о Керите знает почти каждый. Доктор Ливингстон даже составил со слов туземцев его описание. Воспроизвожу по памяти.

Керит своим видом и телодвижениями напоминает большого медведя (около 4-5 футов в плечах). Спина сильно поката спереди назад, поскольку задние ноги значительно короче передних. Лапы стопоходящие, когти невтяжные и очень длинные (до двух дюймов и больше). Морда удлиненная, уши маленькие, хвоста нет или он незаметен. Ляжки и крестец зверя бесшерстны или покрыты гладким и коротким волосом. На ходу Керит косолапит. Очень опасен, нападает на домашний скот и людей, коих часто скальпирует (!).

Присутствие неведомого науке животного в глубинах Африки вполне вероятно. Но еще вероятнее существование многочисленных сказок, специально сочиняемых неграми для доверчивых европейцев. Лично я не верил в Керита по наипростейшей причине. Судя по описанием, это какая-то разновидность африканского медведя. Не в том беда, что медведи в Африке не обитают, важно другое. Закономерность развития биологических видов проста: крупные особи на севере и мелкие – на юге. Африканский медведь должен быть куда мельче своего европейского собрата.

Теперь все сомнения разрешились. То, из чего сделан нож – не медвежий коготь. И если это останки Керита, значит, перед нами нечто совсем иное, однако, более чем реальное.

Мой Даймон, кажется, сполна оценил значение моих выводов о «блюдце». Он даже добавил, что на севере находятся не только несколько больших озер, но и уникальный по размерам водопад, именуемый местными неграми «Моси Оа Тунья», что означает «Гремящий Дым». Хотел бы я знать, откуда он, обитатель мира теней, черпает эти сведения! О звере Керит Даймон также слыхал, однако же, в его существование не верит. Он даже сравнил рассказы о Керите с баснями о каком-то «йети», оказавшимся, как выяснилось, человекоподобной обезьяной (!), живущей в Гималаях. По поводу же когтя Даймон предложил рассуждать в духе бритвы Оккама и не придумывать неведомых чудищ, которыми мир и так полон.

Между прочим, Даймон, поздравив меня с открытием «блюдца», первым делом посоветовал немедленно возвращаться, дабы, как он выразился, не искушать Судьбу.

Возможно, в этом он прав. Прав и насчет зверя Керит – в философском смысле. Но коготь конкретен и не допускает никаких метафизических толкований.

Таким образом, подтверждаются рассказы о том, что является второй и главной целью нашего путешествия – о стране Миомбо-Керит.

«Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки». Великолепная песня в великолепном исполнении.

С Женей Алеша встретился почти что случайно. Искать – не искал. И зачем? О тайнах поспрашивать, выведать то, о чем Профессор умолчал? Картинки, огоньки, «телеграмма» опять же? Может, и стоило, только у Алексея после беседы с Жениным отцом исчез всякий запал. Не потому что неинтересно, напротив. Не надо сыщиком мистером Шерлоком Холмсом быть, без него ясно: только краешек ему, Алеше, приоткрыли. В жизни – настоящей, не той, что в кино, таинственного не так и много. А тут такое!

Интересно, слов нет. Только почувствовал Алексей: не его. Угодил, сам того не желая, прямиком в чужую жизнь. Там все без него сложилось – и у Профессора, и у Жени с Хорстом Die Fahne Hoch. Что могли, рассказали, на вопросы ответили. А дальше? Поменьше Алеше гордости, побольше наглости, может, и не отступился, пошел на приступ. Но не смог, даже не хотел особо. Привык Алексей Лебедев на себя смотреть со стороны. Вот и посмотрел: неважно одетый очкарик, ни друг, ни родич, в кармане – блоха на аркане, на входной билет в «Черчилль» не хватит. Зачем такой Жене, даже если Игоря-Хорста за скобки вывести? А Профессору? Разве что в качестве подопытного кролика.

По поводу же политики, переворотов, секретов государственных, и говорить нечего. Таких, как он, только в статистах держат. Год назад позвали в палатках мерзнуть, сейчас в агитационные пикеты записывают, дабы господину Суржикову в парламентском кресле мягче сиделось. А чуть что даже не «спасибо» говорят, а «пшел вон!». Будет переворот, не будет, какая ему, Алексею Лебедеву разница? Экзамены отменят или декана в концлагерь отправят? Не беда, переживем.

Разве что в Десант записаться. Не возьмут – очками не вышел. Правда, Женю взяли…

Махнул Алеша на все рукой – и… И ничего. Все в жизни и так расписано. В шесть пятнадцать будильник, в восемь – первая пара, библиотека до шести вечера. А то, что после шести тоска подступает, не в первой.

Пару раз Варе на работу звонил. Один раз не поймал, потом дождался-таки, парой фраз перекинулся. Ничего особого не сказал – и ему не сказали. К тому слышимость никакая, коммутатор старый, чуть ли не довоенный.

Есть еще, конечно, Интернет. Только зачем? Разве что в чат для судьбой обиженных записаться, к жилетке виртуальной поближе. Писем же Алеше никто не писал, зря только ящик зарегистрирован.

В общем, кисло было Алексею Лебедеву. И повадился он вечерами по улицам гулять. В центре, понятно, потому как чуть подальше враз без очков остаться можно. А на Сумской, где памятник Шевченко, красиво – и снег регулярно убирают. И на Пушкинской тоже, там свой памятник имеется – Ярославу Мудрому. Гуляй, витринами любуйся…

Шел Алеша по Пушкинской, туда-сюда смотрел. Глядь – улочка в сторону уводит, небольшая, но приметная, вся старинными особняками застроена. Пройдешь чуть дальше, там домик одноэтажный за литой чугунной оградой, в домике том – клуб «Черчилль»…

Вздохнул Алеша, отвернулся. И дальше двинул. Вот и следующая улица. Вместо особнячков – дома пятиэтажные, серые, эпохи первых пятилеток. И тут бывал. Если налево свернуть, метров через триста – институт, где художников готовят. В том институте Женя учится. Как и он сам, на четвертом курсе.

Подумал Алексей – и повернул налево. Возле института, помнил он, кафе имеется, так отчего бы чашечку кофе не выпить? Тем паче там не только «Якобс» растворимый, но и настоящий варят, на песке, по-турецки.

Дверь дернул, зашел, огляделся. Стойка, столики, за столиками – студенты, зашли после занятий взбодриться. Дым сигаретный, непонятная музычка, такую в паршивых клубах играют.

…Не в «Черчилле» понятно!

А в самом углу, за столиком дальним – Женя.

Алеша не поверил сперва, снял очки, протер, на носу удобнее пристроил… Женя и есть, правда, очень грустная. И одна. Тому причин много найдется, только все равно странно. Спряталась от всех подальше… Может, уйти? К чему навязываться?

Но тут Женя сама его узнала. Прищурилась, кивнула. Это можно и приглашениям считать. Взял Алеша чашку кофе по-турецки, рядом сел:

– Привет!

Разговорить собеседника не так сложно. Даже шпионом быть не надо, не велика премудрость. Прежде всего тема. Что человеку всего интереснее? Он сам, понятно. Значит, с этого и начать следует. Еще лучше, если твоему визави выговориться охота. Только не спугни – и все секреты разом узнаешь. Сиди, кивай, поддакивай. За это и тебя после выслушают, чуткость проявят, любую «дезу» проглотят.

А говорят, будто у шпионов работа трудная!

– С отцом поссорилась… Знаешь, Алексей… Как тебя лучше называть, «Алексей» слишком уж…

– Как угодно. Только не с украинским акцентом.

– Ага. Цепочка ассоциаций? Я, знаешь, тоже. «Женей» меня отец… Профессор зовет, мне самой это имя не очень. «Иван» в женском роде.

– Тогда… Можно просто «Ева». В честь… Как там ее? Ева Коричневая? Которая фрау Шикльгрубер?

– Издеваешься? Между прочим, у отца есть знакомый призрак. Ее зовут как-то похоже… Ты что, с ним сговорился?