Повернувшись, Иван решительно зашагал обратно.

Тетиву он, конечно, сплел не сразу. Сначала пошли, выбрав направление наобум – на юг, Иван все-таки считал, что влияние Кучум-Кума не могло простираться в людных и обжитых местах, а юг должен быть людным, не может не быть ближе к Самарканду, столице, множества городков и селений. Правда, могут объявиться новые курбаши местного разлива, следовало быть осторожнее, чтобы не попасться в их лапы. Местность вокруг почти не менялась – такая же равнина, кусты, может быть, воздух стал чуть влажнее, вероятно, они все-таки заворачивали к реке. Внимательно глядя по сторонам, Раничев одновременно пытался развлечь на ходу свою спутницу, рассказывал разные побасенки, сказки, даже анекдоты, некоторые – весьма скабрезные. Евдокся не реагировала никак. Молча шла, тупо глядя себе под ноги… Именно она первой заметила арык. Позвала свернувшего чуть в сторону Ивана:

– Вода.

Ну наконец-то хоть что-то сказала! Оба, не сговариваясь, встали на колени и долго пили живительную влагу, пусть теплую, чуть мутноватую и явно отдающую солью, но, несмотря на это, такую вкусную, словно вкусней никогда и не пробовали.

– О, боже! – Напившись, Раничев взглянул на свое отражение. С узкой полоски воды на него смотрел жуткоглазый отощавший урод со свалявшейся бородой и спутавшимися чуть ли не в колтун волосами. Скосил глаза: – Давай-ка сделаем привал, Евдокия.

Отошел чуть дальше, разделся и, зайдя в арык, охнув – вода все ж таки была холодноватой, – уселся прямо на дно, да там всего-то и было по колено – и принялся мыться, остервенело тереть песком грудь, спину, плечи… Потом как мог выстирал одежду, разложил чуть повыше, в кустах, сам улегся рядом, подставившись солнцу. Оглянулся – совсем рядом, за кустом, плескалась в арыке Евдокся. Даже не плескалась – а терла все тело песком с такой силой, словно бы хотела смыть с себя какую-то гадость. Вымывшись, уселась у самой воды, снова уткнув лицо в колени. Голые плечи девушки затряслись вдруг в горьком беззвучном плаче.

Раничев подошел, уселся рядом и, осторожно погладив девушку по спине, тихо сказал:

– Ну что ты, Евдокся, не плачь. Не надо. Погляди, какое солнце кругом, какой день хороший и какая ты сама – просто красавица, грех такой плакать. Какие ж холодные у тебя плечи – да ты ж совсем замерзла, дева…

Евдокся подняла голову, взглянула на Ивана большими своими глазами цвета яркого изумруда.

– Ты… – вдруг покраснев, тихо произнесла она. – Ты не брезгуешь прикасаться ко мне?

Вместо ответа Раничев крепко поцеловал девушку в губы, властно притянул к себе. Евдокся обняла его со всем пылом, прижалась накрепко, словно нашла защиту… Так ведь и нашла, в самом-то деле!

Забыв обо всем, Иван наслаждался красивым девичьим телом, Евдокся же улыбалась, иногда чуть прикусывая нижнюю губу.

– Иване… – громко шептала она. – Иване…

– Я, правда, красивая? – спросила она уже потом, натянув высохшую одежду.

– Конечно, – ласково ответил Иван. – Ты красивая вся, все твое тело, глаза, лицо, волосы… Кстати, о волосах!

Он все-таки смастерил лук, заострил сорванную камышину – стрелу, подкрался к куропатке… Промазал.

– Дай, я, – улыбнувшись, попросила Евдокся. И подстрелила птицу сразу, с первого выстрела.

– Ну ты даешь, дева! – восхитился Раничев.

– Я просто умею стрелять, – скромно ответила та.

– Молодец. Теперь бы огня… Ты свой халат внимательно проверяла?

– А что?

– Ну, может, спички там, зажигалка… Тьфу ты! Огниво. Огнива там нет?

– Нет, – с сожалением причмокнула губами Евдокся. – Но там, у ручья, я видела камни.

Они вернулись к ручью, и Раничев, схватив первые попавшиеся под руку камни, принялся яростно стучать ими друг об друга, предварительно положив рядом на землю кусочки сухой травы. И услышал за спиной смех.

– Ты не те камни взял. – Евдокся подошла ближе. – И бьешь не так… Дай-ка вон эти… Смотри, как надо!

Она таки разожгла костер! Иван не поверил своим глазам, но после трех ударов трава задымилась, и он принялся резво подкладывать в нее веточки до тех пор, пока не разгорелся костер, небольшой, но вполне достаточный, чтоб поджарить на огне куропатку. Ох и вкусна же та оказалась; думалось, никогда лучше не ел! В меру жирная, мягкая, пусть даже и плохо прожаренная. К ней еще бы соли… И… покурить бы.

Ну, чего нет, того нет. Раничев расслабленно повалился на спину. Спросил тихо:

– Как же ты здесь оказалась, дева?

А точно так же, как и он сам! С той лишь разницей, что бандиты Кучум-Кума не нападали на караван – уж слишком большим и многолюдным тот был, – а просто, по указке хозяина караван-сарая, выкрали ночью пленную девушку. Красивая – можно выгодно продать или сделать наложницей, как и поступил курбаши.

В этом месте Евдокся заплакала… Иван крепко обнял, погладил по голове, шепнул ласково:

– Ну не плачь, что ты.

– А всего хуже оказалась Фатьма, старшая жена Кучума. Ты ее видел, – шмыгнув носом, продолжила девушка. – Она со мной… – Евдокся вдруг замолчала и чуть было не заплакала снова, но сдержалась, попросила только: – Ты меня про нее больше не спрашивай, ладно?

Раничев уж не стал ей говорить о том, кого собирались отдать на потеху воинам. И так много пережила дева. Просто погладил Евдоксю по шее, оголяя плечо, да поцеловал крепко в губы. И девушка прильнула к нему со всем жаром молодого крепкого тела…

Холодало…

Уже одевшись, они лежали рядом, молча улыбаясь друг другу. И, странное дело, никогда еще Иван не чувствовал себя настолько счастливым! Даже там, дома, с Владой… Да, он был сейчас счастлив! Счастлив, несмотря на все. И надеялся, что те же чувства наполняют сейчас и Евдоксю.

– Я люблю тебя, дева, – прошептал он в самое ухо девчонке. – Слышишь, люблю!

Та тихонько засмеялась, привлекая Ивана к себе…

– Не помешаем? – язвительно осведомились вдруг откуда-то сверху.

Вздрогнув, Раничев оглянулся: прямо перед ним, верхом на белом коне…

…ухмыляясь, сидел Кучум-Кум и небрежно помахивал плетью. Появившиеся из-за кустов верные нукеры его обступили беглецов, в любой момент готовые пронзить их копьями по первому знаку курбаши. Тот шевельнул плеткой:

– Связать их.

Приказ был тут же исполнен членами шайки с похвальной поспешностью, сделавшей бы честь и полку регулярной армии.

И вновь под ногами Ивана потянулась дорога, только теперь это опять была дорога в рабство. Они бежали вслед за конем Кучум-Кума, вернее даже, просто быстро шли – курбаши не гнал лошадей, видно, не особенно торопился. Он оглядывался временами, смешно взлетали вверх лисьи хвосты, пришитые к шапке, в желтовато-карих кошачьих глазах предводителя шайки сверкала тщательно скрываемая жестокая радость. Раничев вздохнул. Вряд ли можно было надеяться на лучшее, уж слишком многое они натворили в кишлаке: оглушили ханум, тяжело ранили (а может, даже и убили!) ее верного слугу, старого Умара, и всем этим нанесли тяжкий урон бандитской чести курбаши. Что теперь скажут люди? А, это тот самый Кучум-Кум, недотепа, от которого сбегают рабы и наложницы? Следовало наказать беглецов со всей возможной жестокостью – тогда и насмешники прикусят языки, опасаясь. Может быть, отрубить обоим головы да выставить перед воротами на копьях? Нет, девчонку все-таки сначала отдать нукерам – обещал ведь! А потом, как натешатся, можно и голову рубить. Хотя… это уж как-то слишком легко. Скажут – э, Кучум-Кум, простоватый глупец, даже устрашающей казни не сумел придумать! Вот курбаши и думал, все больше погружаясь в довольно страшноватые мысли. И нельзя сказать, что он был законченным садистом. Да – жесток, но не больше и не меньше, чем другие. Вовсе не для того, чтобы причинить непокорным как можно более мучительную боль, придумывал сейчас Кучум-Кум ужасные пытки, а – чисто в воспитательных целях. Он снова оглянулся: раб бежал, уткнувшись хмурым взглядом себе под ноги, глаза рабыни, казалось, были полностью отрешены от всего окружающего. Нет, все-таки следует ее сразу же по приезде отдать воинам, обязательно следует. А этот – ее полюбовник – пусть на то смотрит, а потом – выколоть глаза и снять кожу. Сначала – с нее, потом – с него. Нет, конечно же, сначала снять кожу, а потом – выколоть глаза. А все остальные невольники пусть смотрят да набираются ума-разума. Это им будет полезно. Ишь, как этот бородатый кяфир смотрит в землю! Видно, опасается поднять глаза, ведь в них стоит страх перед неминуемой расплатой. Курбаши усмехнулся и чуть подстегнул коня, сворачивая с тропы на широкий бухарский тракт, проходящий почти через весь Мавераннагр и недавно отремонтированный по приказу эмира Тимура. Кучум-Кум специально свернул с пути: беглецы пойманы, теперь осталось заехать в караван-сарай плешивого Кышгырды – расплатиться за старое да узнать свежие новости.