– Спасибо, дядя Адам, – сказал за спиной Санька. Адам только кивнул. Его мутило от отвращения к себе, и в то же время где-то в брюхе, в желудке, в печенке – он не знал, где точно, – рождалось странное чувство облегчения…

– На шести базах сейчас точно такая заварушка, – сказал Макарушкин, начальник оперативного подразделения группы «Вымпел»; несколько лет назад Адам учился с ним на одном курсе в академии, и оба здорово обрадовались нечаянной встрече. – Это только по России и Европе. А китайцы вообще на ушах стоят… И где ваша хваленая контрразведка?

– Я на флоте не служу, – в который раз оправдался Адам. – И потом – пацаны до этого не сами додумались, марцалы помогли, а против марцалов наша контрразведка ещё сосунок. Вы хоть это имейте в виду…

– Да уж… пацаны. Мальчик в канаве нашел пулемет – больше в деревне никто не живет… Если Бабакин их не уболтает – придется идти силой. А что делать? – Макарушкин пожевал ус. – Хорошо ты приложил этого парня, но рано. Пусть бы он сначала нам схему минирования нарисовал.

– Перестарался, – сокрушенно сказал Адам. – Хотел просто – дать по морде, и все…

Барс пришел в сознание, но из-за треснувшей челюсти и выбитых зубов еле мычал, путался в словах и вообще мало что помнил. Рассчитывать на него было пока нельзя.

Ввалился майор Бабакин, пожилой дядька самого что ни на есть простецкого вида, красноносый, в промокшем плаще. Макарушкин говорил, что он – один из лучших в мире переговорщиков, способный уболтать кого угодно, заставить обвешанного гранатами зомби плакать и каяться…

– Ну погодку устроили, засранцы, – сказал Бабакин, шмыгая носом. – Как все равно октябрь… Ни черта у меня не выходит, Иваныч, – повернулся он к Макарушкину. – Не помню такого, чтобы вообще на контакт не шли. Не люди, а… я не знаю… жестяные барабанщики какие-то. Все безотцовщина… Пойдем, сынок, – повернулся он к Саньке. – Не хотел тебя задействовать, думал, сам вырулю. Да вот… видишь. Охрип и умом слегка тронулся. Попробуй ты. Понимаешь, душа у каждого есть, а вот у этих… болтается неизвестно где, и дай-то Бог, чтобы на привязи… Ее бы обратно втащить.

– Я тоже безотцовщина, – зачем-то сказал Санька.

– Значит, лучше поймешь, что и почему. А может, не поймешь… Может, они тебя послушают – тогда вообще все образуется. А нет… Нам бы ещё с полчаса продержаться, пока минеры там в проводах разбираются… или с час. Попробуй ты, я рядом буду, на подхвате.

– Давай, – сказал Макарушкин. – Работай.

– Давай, Санька, – сказал Адам. – Опять от тебя все зависит…

С высоты диспетчерской башни хорошо было видно, как Санька с Бабакиным садятся на мотоцикл: Санька за руль, Бабакин сзади. Дождь по какому-то капризу ветров прекратился, но полоса была залита так, что ветер гнал по ней рябь. Восходящие потоки над антигравами напоминали сейчас исполинские туманные фонтаны.

Пожалуй, непонятно было одно: как она не почувствовала этого раньше. На подходе к больнице. В автобусе. На окраине города… Наверное, в состав Приказа входила и экранировка от ментального воздействия. Или она просто-напросто дьявольски вымоталась… Или это только что началось?

Где-то рядом происходили мощные ментальные выбросы – один за другим, один за другим. Может быть, они были немного послабее того, что послала она сама, когда совместилась с деревом, – этого Маша не могла сказать точно. Мощность была примерно сравнимой…

Зато частота, с которой кто-то обращался к небу, превосходила все мыслимые пределы. Маша не засекала время, но между выбросами проходило минуты две, изредка чуть, больше. Те, кто сигналит, уже давно должны просто изойти на эти сигналы, никакой мозг такого напора выдержать не в состоянии. Однако же вот – это было.

Понять содержание таких выплесков посторонний не мог, а мог только тот, кому адресовано послание. Маша и не пыталась. Но не слышать она не могла. И постепенно в голове её стало складываться что-то вроде мелодии.

Оставшись одна, как бы на дежурстве, Вита с наслаждением растянулась на кушетке. Спать хотелось – до ломоты в суставах, но постельное белье, хотя и перестланное заново, сильно отдавало больницей и гнало сон прочь. Все же, ворочаясь, как голодный медведь, она заставила себя пролежать с закрытыми глазами примерно с час, безуспешно отгоняя всяческие тревожные мысли – пока рядом, мягко припечатав все четыре лапы, не приземлился котенок. Пришлось срочно выкарабкиваться из постели, искать в остатках маминых запасов что-нибудь вкусненькое, успокаивать и утешать малыша, и вообще – «говоришш-говоришш-говоришш»… Он жаловался, ластился и мурлыкал, но в общем-то не возражал против того, чтобы после отдыха вернуться к своим пациентам. Вита поняла, что им уже не так плохо, как раньше, лечебная магия Кеши начала действовать, вот только для продолжения лечения близкое присутствие котенка было необходимо, а больные непрерывно звали на помощь с такой выматывающей истерической силой, что обескураженный малыш был на грани нервного срыва.

Тут Вите наконец-то пришла в голову на редкость здравая идея: попросить их замолчать. Сказать, передать, протелепать, что помощь уже пришла и незачем так орать. Она потратила четверть часа, чтобы втолковать котенку, что она предлагает и как это сделать, и накормленный, наглаженный и вновь полный энтузиазма Кеша умчался обратно.

А Вита, решив, что проспала достаточно, развила бурную деятельность. С помощью первой попавшейся медсестры вытребовала к себе свою долю охраны, приставленной Мартыном и все это время скучавшей в приемном отделении. Двое охранников, один длинный в штатском, второй широченный в камуфляже (двое из ларца, одинаковых с лица, подумала она сначала, но это было неточно, и она назвала их про себя «многояйцовыми близнецами»), снабженные чем-то вроде революционного мандата с заголовком из четырех крестов, в рекордное время обеспечили Виту полевым телефоном, запасом деликатесов из «генеральской» столовой (давно не помнившей столь наглого налета) и небольшим аэрогрилем для подогрева оных (реквизированным из кабинета начхоза), и были водворены на место – к сожалению, не в ларец…

Мартын, как выяснилось, пропал на редкость капитально. Не то чтобы он был так сильно нужен Вите, но вот Адаму в его похождениях с чокнутым марцалом – очень не помешал бы. Тем не менее поиски по телефону закончились даже не нулевым, а отрицательным результатом (по ординарным номерам его не было, а чрезвычайные не отвечали), и Вита, заполняя паузу, использовала служебное положение в личных целях – позвонила родителям. Там все было спокойно. Как и следовало ожидать, большинство питерцев (исключая, разумеется, родителей пилотов), несмотря на регулярные сводки по радиотрансляции, не отдавали себе отчета, что над их головами разыгралось генеральное сражение с невнятным исходом в нашу пользу, что накануне началось ц уже закончилось вторжение имперцев, – и уж точно никто из мирных жителей не подозревал, что город висит если и не на волоске, то на не слишком толстом пучке проводов…

Огорчать родителей Вита, естественно, не стала, бодро отрапортовала о хорошем здоровье и отличном настроении, посочувствовала матери, вынужденной вторые сутки развлекать Густочку, положила трубку, взяла апельсин и задумалась, кому бы ещё позвонить.

В дверь робко, даже вкрадчиво постучали. Вита пошла открывать – под ручку был привычно подсунут стул.

Вот уж кого не ожидала, мелькнуло в голове… впрочем, объяснимо: Владивосток, мальчик Сережа, Ким… да, это было просчитано, но почему-то она не ожидала, что он придет сам. Хотя и не один…

– Эвита Максимовна! – Голос у Кима сдавленный, почти на грани крика. – Они…

– Входите быстрее! – сказала она одновременно с ним и почувствовала, что губы стали непослушными и язык ворочается с трудом.

Как ни готовься внутренне…