Учительница осторожно присела на эту скамеечку. Земля – светло-серая потрескавшаяся плита – кончалась в двух шагах от носков её туфелек, и дальше был ветер и воздух, много воздуха, и только потом – море. Оно покачивалось и очень слышно, но совсем не видно билось в скалы там, под ногами. Нужно было наклониться над обрывом, чтобы увидеть прибой. А сюда ветер, летящий вверх по обрыву, доносил невесомые кристаллики соли.

Небо вдали было подернуто тонкими стрелками, как молочная пенка, – там был плавучий космодром, и сегодня, похоже, много летали. Больше, чем обычно…

Все, что случилось потом, произошло мгновенно и беззвучно. Просто в один миг земля исчезла из-под ног, и небо с морем поменялись местами. А потом мисс Хенксон поняла, что висит в воздухе лицом вниз и видит, как валятся в бушующую пену и скамеечка, и обломки каменной плиты, на которой она стояла, и куст молочая… Было больно в плечах и пояснице.

Потом её перевернули и поставили вертикально. В узкую голубовато-серебристую лодку. По крайней мере это было похоже на лодку. А тот, кто стоял перед нею, был похож на человека. Но она сразу поняла, что он не человек.

То есть он стоял как человек, но у него было совершенно кошачье лицо и кошачьи руки.

– Все хорошо, – сказал он. – Не бояться.

– Хорошо, – согласилась учительница. – Я не боюсь.

Потом у неё подогнулись ноги, и она села на дно лодки. Дно было теплым и ребристым.

Обрыв поплыл вверх, быстрее и быстрее. Шум прибоя усилился, потом пропал. Она поняла, что заложило уши. В голове стучали серебряные молоточки и свистел забытый на огне чайник. Потом ей помогли сойти на каменистый пляж. Один из людей-котов держал её за руки, а другой сзади массировал ей виски и затылок. Она смотрела в глаза тому, который её держал, и поражалась глубине этих коричневато-золотых глаз.

– Спасибо, – повторяла она, – спасибо, спасибо…

– Никакой цены, – сказал кот, и она все прекрасно поняла.

Потом ей махнули руками, две фигуры совершенно неуловимо для глаза вспрыгнули в лодку, так и висевшую в воздухе, и лодка стремительно скользнула прочь от берега, сразу став невидимой. Но дальнозорким глазам старой учительницы показалось, что чуть в стороне и низко-низко над водой скользнули ещё две такие же неуловимые длинные тени.

Морг «взяли» легко: пока полковник медслужбы Софья Михайловна Табак (уже без шуточек насчет загара и сметаны) долго, многословно и безуспешно убеждала помощника Сарафанова, капитана Петько, что ей совершенно необходима помощь не имеющего допуска Адама в неурочной ночной работе с охраняемыми объектами, Геловани за их спинами спокойно пересек просматриваемый коридор, слесарной отмычкой отпер простейший висячий замок на двери холодильника морга, нашел при свете фонарика нужное тельце (к счастью, ещё не разрезанное на кусочки, лишь вскрытое и зашитое довольно грубо, и только левая кисть хранилась отдельно, в банке с каким-то раствором, Геловани выругался и сунул мокрую лапку в карман), запеленал в простыню и вынес просто под мышкой во двор госпиталя. Здесь его ждала Вита на спортивном глайдере-«лягушке», способном преодолевать пятиметровые препятствия. В заборе было всего два с половиной…

(– Не знал, что ты увлекаешься такими вещами… – удивленно сказал Адам, разглядывая глайдер поздно вечером, когда отмели все сложные планы и остановились на этом, простом и последнем, и Вита махнула на такси домой и вернулась верхом на глайдере: приземистом, серо-стальном.

– А я и не увлекаюсь, – сказала она. – Купила, можно сказать, сдуру.

Ей не нравилось, когда он о ней чего-то не знал…)

В квартире было уже достаточно холодно. Оба кондиционера работали на полную мощность. Адам сгонял в ночной универмаг, купил детскую ванночку, пару пуховых перин, большие пластиковые чехлы для пальто. Когда он вернулся, у подъезда дожидался военный фургончик и сонный усатый мичман. Адам расписался в получении груза, мичман козырнул и уехал. Двадцатилитровые термосы с жидким азотом пришлось волочь на третий этаж самостоятельно. Зато большой пакет из универмага шустрые мальчики в пестрой униформе порывались затащить внутрь квартиры, распаковать, расставить… Адам с трудом расплатился с ними на пороге.

Адам обложил периной ванночку, потом аккуратно натянул сверху один чехол, потом обернул все второй периной и натянул следующий чехол, побольше. Получился прекрасный термоизолирующий кокон. Жидкий азот будет поступать внутрь по обычной медицинской капельнице. Холода хватит на несколько суток.

– Вита! – позвал он.

Вита не ответила, и он пошел за ней, в соседнюю комнату.

На диване совсем по-человечески лежал мертвый котенок, одетый в тельняшку и чуть великоватые черные брюки. Руки были сложены на груди. Обе, отметил Адам. Витка все-таки пришила отрезанную кисть. Длинный рукав скрыл неумелый шов. Мертвые пальцы сжимали маленький елочный шарик с серебряными звездочками. Рядом, у закрытого зеркала, горел светильничек.

Вита сидела на полу, поджав ноги. Она не заметила, как вошел Адам. Закрыв глаза, чуть покачивая головой, она очень тихо, без слов, пела колыбельную.

Только сейчас, на четвертый – или уже на пятый? – день Вита наконец поняла, что Зона оставила её в покое. Очень странное чувство: вроде бы ничего не изменилось, ни внешне, ни внутренне. Но тогда требовалось производить над собой какие-то усилия (незаметные, автоматические) – чтобы остаться тем, кто ты есть. Иногда подмывало расслабиться и посмотреть, что получится. Но расслабиться – именно в этом смысле, в этой плоскости – за все времена так ни разу и не удалось: срабатывал какой-то предохранитель и заставлял держаться, держаться, тянуть ногу, щурить глаз… короче, изображать из себя ту себя, к которой все привыкли…

Сегодня она была вялой, но свободной.

И в силу вялости и свободы, поучаствовав в меру сил в написании липового, для постороннего глаза, отчета, Вита потащила Адама обедать не в кафешку, как обычно, а к родителям. В конце концов надо хоть изредка навещать их…

– Это будет выглядеть двусмысленно, – сказал Адам; они выскочили из гостиницы и тут же попали под светлый теплый дождь.

– Пренебреги, – отмахнулась Вита. – Обычный воскресный обед.

– Сегодня суббота.

– Ну и что? Кого я только на них не водила!..

– Я и говорю: двусмысленно.

– Я тебя укушу!

– И как я тогда буду сидеть за столом?

– Скосоебившись…

– Как-как?..

– Тьфу! Скособочившись. Поймаю Фрейда – убью на фиг!

– Он же старенький…

– Ладно. – Вита обогнала Адама, развернулась и уперлась ему ладошками в грудь, останавливая. – Значит, так. Сейчас я буду объяснять, а ты понимай. Понимай! Я не знаю, чего во мне хочет женщина, чего – Бог, а чего – воинский начальник. Меня к тебе тянет чертовски, давно ни к кому так не тянуло, и я это вовсе не хочу скрывать. Но! Большое такое НО – двухметровыми буквами. Ты – латентный телепат. Я тебе уже говорила. А я – как бы это сказать… Я могу это в тебе нечаянно инициировать. И тогда я тебя потеряю. Понимаешь, да? Тебя у меня отберут… обставят охраной… А инициация проще всего происходит именно в постели. Именно когда… Но если я буду от тебя убегать, я тоже тебя потеряю. А я уже не хочу. И что мне делать? Что, скажи, пожалуйста, мне делать?.. – Она вдруг всхлипнула. – Сейчас, сейчас… уже все. Теперь ты все знаешь. Теперь легче, правда? И пошли обедать, я жутко голодная, а мама делает всякие вкусности…

Адам долго молчал. Шагал, по-детски стараясь не наступать на трещины в ярком сочном асфальте.

– Ты думаешь, это нас нарочно… свели? – спросил он наконец.

– Мартын, он такой: на руках фоска, а в рукаве всегда четверка тузов и джокер. Понимаешь? Как бы карты ни легли, а он в выигрыше. Либо он ставит раком кузенов, либо на дармовщинку получает мощного и пока что не засвеченного телепата, либо что-то еще… Наверняка что-то еще. Говорил же тебе дядя Коля, что нас используют втемную. Мартын закрутил эту дурацкую комбинацию… с ловлей на живца и все такое – как первый этап… Пока, видишь, клюет не та рыба.