В общем, обещает быть весело.

Мы взяли по «Шершню» на нос, а Лиса прихватила два.

Из огнестрельного я взял две «гюрзы», прошедшие глубокий тюнинг в наших мастерских; пистолет в помещении предпочтительнее, поскольку более манёврен; пуля «гюрзы» прошибает тяжёлый бронежилет; а то, что нет автоматического огня, так и хрен с ним, надо попадать первой пулей, и вся недолга.

Главное, с собой таскаешь меньше патронов.

В «разгрузку» вместо автоматных магазинов я положил пяток лишних гранат; в рюкзак взял шесть килограммов «синюхи» – очень мощной взрывчатки на базе окиси ксенона. Классический пластит на базе гексогена или ДИНА слабее синюхи раз в семь-восемь. Плюс взрыватели в большом ассортименте – раз в десять больше того, что я теоретически должен был использовать. Практика показывала, что такого количества могло хватить – хотя иногда и в обрез.

Ещё: нож и три сюрикена – просто на всякий случай. Я не очень хорошо ими пользуюсь. И ещё – шесть клеевых гранат. Штука жестокая, но полезная.

И, наконец, поршневой арбалетик, стреляющий шприц-дротиками. Для тихого снятия часовых и последующего их допроса – самое милое дело.

Пай взял «Вал», бесшумный и беспламенный автомат с ночным прицелом, и некоторое количество всяческого метательного и рубяще-колющего железа. Гранат он прихватил всего две, да и то шумосветовых.

Фестиваль отдал предпочтение АКСУ – на мой взгляд, не лучшему изделию Калашникова; однако привычка – великая сила. Зато гранатами он нагрузился так, что оборвалась лямка РК-54. Пришлось искать новый рюкзак.

Между прочим, «54» – это гарантированная грузоподъёмность.

Спам и Люба взяли по «Кошкарову» – потому что, если не снобить, ничего лучшего попросту не найти. Нагрузились они в основном патронами и гранатами для подствольников – обычными фугасными и шоковыми.

И Лиса. С «Хеклер-Кохом» в руках, в рюкзаке коробки с лентами, сверху принайтованы «Шершни». На поясе древний эсэсовский кортик, она с ним не расстаётся.

Обмундировались, аммунировались, препоясали чресла, попрыгали – и пошли.

По дороге в вертушке мы болтали, оря – перекрикивая винты и турбины, болтали о пустяках, несли нервную чушь – которая могла бы показаться злой перебранкой, если не знать нас по-настоящему.

А это мы так прикалываемся. Иногда – за гранью фола.

Спам начал придумывать доктору ОП – оперативный псевдоним, – и решил: пусть будет «Клизма». Док поблагодарил, что не «Шанкр» и не «Спирохета». Поинтересовался, почему у других такие ОПы (всё это – оря в ухо). Сидевшая с другой стороны от дока Лиса объяснила, что Спам – потому, что этот маленький вонючий клоп способен загрузить неподготовленного человека за минуту так, что потом не прокачаешь и за сутки. А Фестиваль – потому что пиздит на каждом углу, что у него отец бразилец, хотя всякому непредвзятому человеку ясно, что бразильцы на пальмах не живут и хвостов не носят. А Люба – Люба потому, что он люберецкий, что бы там Спам ни грузил. И вообще…

А Скиф? Скиф сам сказал, что он Скиф. А Гудвин славится тем, что из всякого дерьма может на счёт «три» сотворить трюфельный тортик.

Лиса? Просто сокращённое от Алисы. И не более того, так что пургу, которую несут эти павианы, можно пропускать мимо. Мимо чего? Просто мимо.

И только Пай за всю дорогу не произнёс ни единого слова.

Кстати, это его настоящее имя. Он кореец.

Погоду нам подали в масть: тяжёлые быстрые тучи, дождь ещё не проливной, но уже и не морось. А главное – молнии над головой, естественный генератор помех…

Надеюсь, до базы мы добрались незаметно. Тем более, что за полчаса до нас ещё пара вертолётов разыграла попытку высадиться на платформе, громко и изобретательно ругаясь в эфире. Потом они так же шумно вернулись.

Мы же долетели молча, быстро выпрыгнули на мокрое рубчатое железо настила (метров с трёх) и даже не успели помахать вертолётчикам – машина исчезла в струях дождя.

И стало жутко: внизу перекатывались волны, разбиваясь об опоры, и там же, внизу, под ногами – выл ветер, и казалось, что мы на какой-то чудовищной громыхающей высоте. И ещё – этот чёртов настил покачивался. И воняло мокрым солёным железом, как на мёртвом полузатонувшем корабле.

Было шестнадцать часов одиннадцать минут.

Ах, наконец достигли мы ворот Мадрита… Ворота были крайне непрезентабельны, ржавы и корявы. К тому же на самом деле это были фальшивые ворота. Чтобы добраться до настоящих, пришлось под проливным уже дождём и порывами гнусного ветра лезть по оплетённым арматурной сеткой вертикальным лестницам на фальшивый газгольдер.

Пришла пора надевать противогазы. Приказ был – работать только в противогазах, хотя док определённо сказал: толку от них нет ни малейшего. Но в нашем деле часто бывает именно так: толку нет ни малейшего, а выполнять приходится.

Хорошо, что нынешние противогазы всё-таки не чета тем, с которыми мы начинали службу. Как минимум – не запотевают очки…

Итак, врата Мадрита готовы были распахнуться пред нами. Ключ был у меня, и ключ был у дока. Мы вставили их в USB-гнёзда, док ввёл пароль. Под ногами загудели моторчики, потом залязгали механизмы. Крышка люка провалилась вниз сантиметров на десять, потом поползла в сторону…

Я вдруг почувствовал, что меня колотит дрожь. Такого не случалось давно.

Под крышкой была полная темнота. Хотя нет, не полная: чуть видимым синим светом горели точечные антибактериальные лампы. Если я хоть что-то понимал, толку от них было, как от тех же противогазов – разве что служить напоминанием об опасности…

Пай включил боевой фонарь. Обвёл лучом открывшееся помещение, похожее на внутренность большого лифта, в который мы собирались проникнуть с крыши. Там были зеркала, панель с кнопками и хромированные поручни.

Потом я сообразил, что это действительно лифт.

Мы попрыгали вниз, и крышка в потолке сама, без команды, провернулась, закрыла отверстие люка – и с тугим гудением поднялась вверх, встав на место; а потом ещё с полминуты что-то гудело, лязгало и щёлкало.

И – наступила тишина.

Прошло какое-то время. Немногим побольше минуты. Ничего не происходило.

– Ну? – спросил Спам. – И это что, всё? Конечная?

– Не знаю, – тихо сказал док. – По идее, мы уже должны тронуться. Возможно, не все замки люка закрылись…

– И что теперь?

– Сейчас система прокачает это и примет меры.

Но прошло ещё с минуту, прежде чем наверху опять загудели моторы, залязгали и защёлкали замки. Крышка люка в потолке начала опускаться – и вдруг замерла. Моторы заработали с натугой, замолчали, заработали снова. Лязг, скрежет… скрежет и лязг…

Ещё раз и ещё. Ещё и ещё.

А потом лязгнуло как-то очень пронзительно, и всё смолкло.

– Итак, док?.. – спросил я. – В насколько глубокой мы жопе?

– Ну, мы ведь ещё и не начинали спуск… – сказал док.

Лиса хохотнула.

– Что тут, за дверью? – спросил я. Вроде бы помнил по схеме, да и самою схему можно вывести на планшет и изучить… но пусть ответит. Сейчас важен контакт.

– Там верхняя площадка аварийной лестницы.

– Как открыть дверь?

– Изнутри? – он помолчал. – Даже не представляю. Лифт автоматизирован, и раз он нас не везёт и выпускает…

– Понял, – сказал я. – Будем считать это первой линией обороны противника.

Линия оказалась хлипкой: не Маннергейма и не Мажино. Будь у нас хотя бы элементарные сканеры, я управился бы за пять минут; а так – пришлось провозиться почти полчаса. Термитными карандашами я разрезал стенку кабины, нашёл и срезал зацепы, откатил дверь; потом нашарил фиксаторы наружной двери, повозился ещё чуть-чуть – и мы обрели наконец свой путь во тьме.

Луч света лёг на вогнутую округлую, покрытую грубыми швами и пятнами окалины стену, скользнул вниз; под ногами была решётка из толстых стальных гнутых полос, сваренных между собой так, что получались шестиугольные ячейки. В ячейку можно было просунуть гранату. Граната, скорее всего, долетит только до следующей площадки; а вот поливать нас огнём снизу можно сквозь пять-шесть таких решёток.