Он не знал, кто такие фэдеры, но само словечко часто мелькало в разговорах, и про себя Фуруху именовал фэдерами всех своих мучителей. Надо же было как-то называть их. Поначалу, например, он придумал кличку «желтые» – по цвету этих ужасных блестящих плащей, в которые они вечно выряжались. Но желтыми были, как правило, те, что делали уколы и окунали его во всякую дрянь, а другие, которые любили поболтать по душам, чаще одевались в черное и облегающее, как Свамп.
Кстати, он уже очень много слов понимал в их языке, и не только в том, на котором говорили охранники, но и в другом, «макадрильском». Желтые заметили это и предложили черным не пытаться извлекать выгоду из необразованности подопытного, а наоборот – интенсивно обучать его, раз уж он такой способный.
Изучение языков было трудным, но интересным занятием. Фуруху в какой-то момент по-настоящему увлекся, особенно нравилось ему сопоставлять, как странно и даже смешно звучат одни и те же понятия в разных наречиях.
Наконец, когда первый этап языковой подготовки был пройден, ему вручили специальный обруч, называемый гипноизлучателем, и велели запомнить слова и грамматические правила, предварительно надев эту штуку на голову. Вот веселье-то началось! Словно какой-то псих внутри его думал в десять раз быстрее, чем это возможно. Опять Фуруху вспомнил про бесноватых. Но страшно уже не было. Было действительно весело. И очень интересно.
Гипнообруч у Фуруху не забирали даже на ночь, и, очевидно заразившись от этих «фэдеров» духом экспериментаторства, он вначале попробовал с обручем есть. Появились новые вкусы! Потом – пить чорум. И это было потрясающее опьянение! Как любили говорить десятники, очумительный, ломовой кайф. Затем, не снимая чудодейственного прибора, он взял в руки гынду, на которой теперь сам умел играть. О! Фуруху изобразил такое «под чорум с обручем»!.. Птицы слетелись слушать! Впрочем, возможно, птицы ему и примерещились, но в любом случае впечатление осталось очень яркое. И наконец, он рискнул не снимать обруча, когда остался ночью с женщиной. Вот что было по-настоящему неописуемо! «Ах, если бы еще второй обруч!» – мечтал Фуруху. И высказал свою оригинальную мысль очередной пришедшей к нему подруге. С этого все и началось.
Подруга была самкой фруктовика.
К этому моменту Фуруху давно перестал считать фруктовиков грязными, неопрятными и дикими. Брезгливость сменилась устойчивой симпатией. Он уже знал, что они практически во всем как люди. То есть они и вправду люди, просто другой расы. Было теперь в лексиконе Фуруху и такое слово. И вот, пообщавшись уже с несколькими самками, а к тому же распознав среди «желтых» и «черных» нескольких переодетых самцов, он пришел к окончательному выводу: фруктовики – более высокоразвитая раса, чем люди планеты Моналои. Как ни дико казалось поначалу сознавать такое, двух мнений на этот счет быть уже не могло. Во всяком случае, у человека, мало-мальски разобравшегося в общей ситуации на планете. А когда разберешься мало-мальски, очень хочется разобраться и как следует. Очень – не то слово. Сильнее всего на свете хочется: сильнее, чем еды, чорума или женщин.
Впрочем, насчет еды, это он, конечно, загнул… Фуруху вспомнил, как грыз зубами сарателловые ножки и усомнился в неистребимости своей тяги к знаниям. Но… Ведь подобного выбора никто перед ним пока не ставил. И Фуруху рискнул поговорить всерьез. С кем? Понятно, с кем. С самкой фруктовика, точнее, с пушистой девушкой, как он стал называть их теперь, отучая себя от грубого прозвища.
И не случайно именно ей он предложил раздобыть где-нибудь такой же, как у него, гипноизлучатель, чтобы они могли одновременно и очень тонко чувствовать друг друга. Предложение это не могло не удивить своей необычностью и послужило неплохой затравкой для разговора.
В общем, Фуруху не обманулся в ожиданиях. Пушистая девушка оказалась хорошо образованной, как и большинство людей ее расы. Она знала невообразимо много интересного о других планетах, звездах и звездных скоплениях. Она прочла ему целую лекцию по астрономии и космонавтике. Потом перешли к делам земным, то есть моналойским. В истории родной планеты для Фуруху существовало изрядное количество белых пятен. И похоже было, что к некоторым из этих тайн не имеют доступа даже фруктовики. Во всяком случае, пушистая девушка оказалась не в курсе многих важных событий прошлого. Она, например, не знала, когда и откуда появились здесь первопоселенцы, а также когда и зачем на смену старой, эмирской власти пришла новая, фэдерская. Но она достаточно подробно рассказала о самих фэдерах. Так называли в действительности лишь нескольких высших руководителей планеты. Фадер – по-шведски отец, фэдер – отцы, а все руководство и служба безопасности, как наверху, так и на местах, разговаривают именно на упрощенном шведском языке. Фуруху уже знал этот язык, но как-то слово «фэдеры», знакомое ему еще из моналойского, не соединилось в голове со своим изначальным смыслом. Бывает.
Ну что ж, отцы так отцы. Не слишком удивился Фуруху. Куда больше заинтересовало его, что означает «наверху» и «на местах». Пушистая рассказала и об этом. О северном материке Томфастланде и экваториальном Караэли. О спецпомощниках, которые в каждом султанате представляют фэдерскую власть. О том, что поставлены эти помощники, конечно же, над султанами, а сами фэдеры стоят над эмир-шахом Зульгидоем.
Фуруху аж вздрогнул, когда она назвала превеликого сокращенным именем. Не полагалось так. Но им, фруктовикам, видно, было наплевать и на это: одно слово – высшая раса!
В общем, потихоньку вырисовывалось, кто есть кто на планете Моналои. И это в целом радовало, ведь Фуруху сам начинал чувствовать себя уже не совсем моналойцем.
Он изначально был необыкновенным человеком. Выродком, как он сам сказал бы раньше. Феноменом – как, замирая от восторга, именовал себя теперь. Фруктовикам такие нужны, они его обучат и станут использовать в совместных проектах – для изучения наук, для освоения других планет, для разработки новых технологий… Так вот о каких должностях говорил, надо понимать, Свамп, когда туманно намекал на большие перспективы молодого вчерашнего сотника!
И Фуруху поделился своими мечтами с пушистой девушкой. А она вдруг загрустила. Фуруху не понял отчего. Стал допытываться. Девушка – в слезы. Что такое?! Его заело, как всегда, – не остановить теперь. Хочу все знать – и точка! Вынь да положь мне новую информацию. Девушка отплакалась, вытерла слезы и вдруг проговорила шепотом:
– Об этом нельзя рассказывать моналойцам, но тебе я расскажу. Ваша раса никогда не сможет выйти в космос. И ты никогда не сможешь заниматься освоением новых планет. Ты привязан к этой, потому что вы едите совершенно другую пищу. Понимаешь…
Вдруг гримаса боли исказила ее черты. Пушистая девушка поднялась, быстро оделась и спросила:
– Можно, я пойду?
– Конечно, – сказал вконец растерявшийся Фуруху. – Приходи завтра. Хорошо?
Она не ответила, ушла молча, и Фуруху в который уж раз подивился сам на себя: «Почему отпустил ее? Почему?»
На следующий день он попросил Свампа прислать ему ту же девушку.
– Не получится, – сказал Свамп равнодушно.
– Почему? – удивился Фуруху.
– Потому что сегодня утром ей отрубили голову, – пояснил Свамп еще равнодушнее.
– Жаль, – сказал Фуруху совершенно не своим голосом.
Ему вдруг захотелось плакать, что было абсолютно не присуще и дико для любого нормального моналойского сотника или охранника. С огромным удивлением он впервые в жизни почувствовал, что ему жалко не собственных утраченных возможностей – не удастся встретиться вновь с приятной партнершей, – а было ему жаль именно пушистую девушку. Как человека, как личность. Безумно жаль.
Чтобы сменить тему, Фуруху спросил:
– Сколько дней я уже провел здесь?
– Всего лишь двенадцать, – напомнил Свамп.
– Надо же! – искренне удивился Фуруху. – А кажется, что целую вечность.
– Еще бы, – со странной усмешкой сказал Свамп. – А уж мне-то и моим сотрудникам такое подчас кажется, что и произнести страшно…