— Входи, — распорядился он.

— Белов прилетел, все нормально, — доложил Коноваленко, потирая тонкий, с горбинкой, нос. — А потом — вложений в почтовый ящик не было. Звонка не было. Я послал людей, его офис уже вверх дном. Я рискнул, — он внимательно посмотрел на шефа, но тот вроде был спокоен, хотя и выглядел усталым, — позвонил на мобильный. Не отвечает. — Он удрученно поджал губы.

— Ну, сегодня что за день-то? — вздохнул Введенский. Точно, поспать не придется. — Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. К утру доложишь, а я сейчас наверх… — Он со значением указал пальцем в потолок. Кабинет вышестоящего начальства находился ровно над ними. — Там сейчас такое творится — не поверишь!

— Дело было так, Сань, можно я расскажу? — Фара уже заходился от смеха, предвкушая финал своей истории. — Ну, короче, всех на плацу построили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки на погонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается.

— Сань, ты первый раз тогда, что ли? — встрял Космос.

— Ну да, только попробовал… Афганка, зеленая, знаешь, она же крепкая.

— Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, — переведя взгляд с Космоса на Сашу, продолжил Фара, — тот стоит, крепится, генерал так на него посмотрел, как отец родной, да, и говорит: «Как служба, сынок?» А Саня: «Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищ генерал».

— Эй, кончай базар! — раздался чей-то недовольный голос.

— Брат, чего орешь, я не пойму? Ты можешь вежливо попросить? — огрызнулся Кос.

— Что, серьезно, что ли? — недоверчиво переспросил Фару Фил.

— Клянусь Заратустрой! «Раз косяк, два косяк, и граница на замке»… — От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера…

— Да что такое! — заворочался Бек и поднял голову. — Это что за чурка? — указал он на Фархада.

— Не знаю, — раздраженно ответил Каверин.

— А должен знать, Володенька, — поучал его Бек. — Ты мент или кто? На хрен я тебя брал?

— Ребят, ну имейте совесть, дайте поспать! — с верхних нар по соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке.

— Отец, прости. Возраст мы уважаем, — серьезно ответил Саша. И распорядился: — Все, давай спать.

— Раз косяк, два косяк… Потом губа, конечно… — бормотал, укладываясь, Фара.

— Отец, базара нет. — Естественно, последнее слово должно было остаться за Космосом.

Осталось оно, однако, за Белым:

— Жена рожает, а я на нарах… — тоскливо сказал он, глядя на грязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утро вечера мудреней…

Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки. Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.

В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно, стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Тут только она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не стала.

В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула и набрала Сашин номер.

— Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните, пожалуйста, позднее, — ответил чересчур вежливый механический голос. Господи, где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело…

Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямо птичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна. Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут…

Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов «гимнюка» и попробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.

— Мать твою, заколебали, — вслух ругнулся он, когда телефон уже молча завибрировал в его руке.

Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экране черный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!

— Понедельник — день тяжелый, — вздохнул прапорщик и вырубил гребаный ящик…

Он так и проспал остаток ночи — одетый, скрючившись на узком диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему. Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.

Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день — новые заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки.

— Разрешите? — постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко, где ж тебя носило?

— Входи. — Введенский поставил пустую бутылку под стол.

— С добрым утром, Игорь Леонидович. — Коноваленко цвел, как роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился пошутить. — После первой не закусываете?

— Не борзей, — оборвал его Введенский. — Ну, что там?

— Нашли его. — Коноваленко моментально вытянулся в струнку. — В Бутырке.

— Да что ты! — восхитился Введенский. — Жив-здоров?

— Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.

— Ну, ничего, до свадьбы заживет. — Введенский был доволен. «Объект» и в самом деле всего лишь попал под «гребенку». — Ладно — молодец, Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.

— Есть, — козырнул Коноваленко.

Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще вызволять своих. Пока они еще свои.

Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску бумаги. «Траур по недолгой российской демократии, — усмехнулся он про себя. — Аминь».

Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?

— Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, — веселый Фархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбался отстраненно — ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Но у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?

— Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что за дела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? — несколько запоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицо солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей — у отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за страну и за сына.

— Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря держать? Пусть едут… — наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: — Але, Кать?

— Ты куда пропал — мы с ног сбились!.. — разъяренная Катерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. — Что значит «не ори»? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..

— Кать, а… — Он не успел спросить, как голос тетки стал сладким-сладким:

— Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на три двести… Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся… Ну, в общем, я тебя поздравляю, папаша… — повесив трубку, Катя налила себе из мензурки пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И, сильно выдохнув — спирт все-таки, не крюшон, — она радостно помчалась к Оле:

— Олечка, кормить пора!

С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его был совершенно отсутствующим.

И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло! Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.