— Большой, большой какой! Посмотрите, кто к нам пришел! Какой красивый мальчик! Ты посмотри, посмотри, как он на Сашку похож! Копия!
— Ты разбудишь его. — Слава богу, Оля полностью переключилась на ребенка.
— Да он не слышит сейчас ничего. Кормить пора, — уже без сюсюканий, тоном врача распорядилась Катя. Ну, Сашка, отольются тебе теткины слезы! Только появись! Появись, пожалуйста!
— Мне кажется, у меня молока нет. — Оля подтянула Ваньку к груди.
— Все у тебя есть. Корми!
Ванька, мгновение помедлив, принялся завтракать. Впервые в жизни.
XXIX
Местным вертухаям надо было отдать должное. Обшмонали не только все карманы, но и каждый шов на одежде. Но, в общем, вежливо, если здесь вообще в ходу такие понятия.
— Одеваемся, на выход!
Хорош выход. Лучше бы с вещами — на волю. Как в кино. Но о кино напоминали только знакомые по фильмам о революционерах «интерьеры» знаменитого Бутырского замка. Мерзкой масляной краской измазанные стены. Лязгающие под ногами металлические лестницы. Ряды дверей камер с глазками и «кормушками». Стойкий кислый запах.
— Лицом к стене! Проходим по одному. Руки за спину!
Камера была, видимо, не самой большой — человек на пятьдесят. В напряженных лицах встречавших их арестантов сквозило между тем и любопытство. Кто такие? С чем пожаловали?
На всякий случай, войдя, они как бы выстроились клином — с Сашей Белым во главе.
— Здравствуйте, — поприветствовал будущих сокамерников Фил.
— Здорово… здравствуйте… — ответила камера нестройным гулом голосов.
Сделав несколько шагов, они остановились.
— Смотрящий кто? — Белый сразу выделил из всех коротко стриженного парня умеренно-блатного вида, судя по всему — старшего по камере.
— Тут смотрящих нет, — ответил тот вполне дружелюбно. И добавил философически: — Мы все здесь гости.
— Мы пройдем? — «по правилам» продолжил разговор Белый.
— Без проблем, — кивнул стриженый.
— Аккуратней, не зацепись, — с некоторым вызовом бросил кто-то из старожилов. Но на него не обратили внимания.
Пчела пристроился на тумбочке, привалившись спиной к стене. Космос — на широком и не слишком чистом подоконнике. Фархад и Саша по-турецки расположились на нарах, а Фил остался стоять, широким своим плечом как бы прикрывая вход в их отдельный закуток. И внимательным взглядом оглядывал камеру.
— Сань, какого черта ты их впустил? — всплеснул длинными руками Космос. — Сидели бы сейчас, водку пили…
— А ты вспомни, — строго, исподлобья глянув на него, ответил Саша, — как нас четыре года назад менты гоняли, и все поймешь. — Косу оставалось только грустно согласиться с Сашиными резонами.
— Фарик, я знаю, что нам надо поговорить… — тронул Саша за плечо Фархада, которому явно не терпелось ему что-то сказать. Важное, чего откладывать нельзя буквально на минуту. Фара быстро-быстро перебирал пальцами свои лазурные четки, которые невесть как ухитрился пронести с собой. Впрочем, Саша помнил, что даже в армии Фарик не расставался с ними.
— Сань, я так попал, — извиняющимся жестом Фара сложил на груди руки. — И тебе будет плохо…
— Фара, давай потом, не здесь, да?.. — остановил его Саша. — Я суть дела понял.
— Как ты догадался? — почти с восхищением расширил глаза Фархад.
— Птица Говорун отличается умом и сообразительностью, — с чувством законной гордости подмигнул Саша.
— Ну, а Красная Шапочка говорит, — неунывающий Пчела травил бородатый анекдот, — бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие уши? Сань, посмотри, — без паузы и с той же интонацией продолжил он, — вон того в красном пиджаке не узнаешь?
В противоположном углу камеры на нарах пристроилась весьма колоритная троица. Лысый бугай карикатурно «новорусского» вида. Латиноамериканского типа красавчик с четким пробором. И третий — с большими залысинами и бегающими глазками, тот самый — в красном пиджаке…
* * * * *
— Не дергайтесь, утром отпустят, — слишком уверенно, словно стараясь самого себя убедить в собственной правоте, вещал тот, что в пиджаке.
И Каверин, а это был именно он, повел носом, словно охотничий пес, взявший след. Враг был совсем рядом, и сначала матерый опер учуял его запах, а уж после, тотчас же, впрочем, и увидел — Белов со своей свитой сидел близко. Слишком близко. Каверин скрипнул зубами. И, стараясь оставаться спокойным, объяснил бугаю:
— Сегодня всех метут, кто попадется.
— А кто дергается?.. Только ты один, Володенька, и дергаешься. А нам-то, пацанам, чего? — развязно и несколько свысока «пригасил» его лысый…
* * * * *
Белый внимательно проследил за направлением Пчелиного взгляда и зафиксировал «картинку»:
— Кто такие?
— Чего, Космос, не узнаешь? — разминая сигарету, скривился в улыбке Пчела.
— Морда вроде знакомая… — сложный мыслительный процесс отразился на Космосовой физиономии. — Из мафии? — предположил он не слишком уверенно. Эта хитрая рожа с рыскающими глазками и высокими залысинами была ему, кажется, знакома. Наверняка мудила тот еще.
— Да с чего! Околоплавающий какой-то… — определил Фил. — Подожди. — Он сощурил глаза, пристально вглядываясь. — Может, из люберецких?
— Точно, Мухин родственник! — врубился Белый. — Но он же мент! — резко вскинулся он. — В чем дело? — вопрос его прозвучал раздраженно и очень по-деловому: типа, почему непорядок?
— Да, счас, мент! — заулыбался Пчела. — У него частное охранное агентство. Кстати. — И Пчела назидательно поднял палец. — Крышу дает Лешке Макарову.
— А с ним кто?
— Вот справа. — Пчела прищурил правый глаз и чуть наклонил голову, чтобы лучше видеть, — Бек, серьезный мужчина. А другого… Раз в «Метле» видел. Кто такой, чем дышит, не в курсах…
— Да кончай на них пялиться! — подернул плечами Фархад. Похоже, только он не знал, чем кончается Пчелин анекдот. — Дальше-то чего?
— А, ну вот. Красная шапочка и спрашивает: «Бабушка, бабушка, а почему у тебя такой большой хвост?» — А это не хвост, — ответил волк и густо покраснел. — И вообще, у тебя молоко на губах не обсохло. — А это не молоко сказала Шапочка, и волк покраснел еще гуще.
И все, вместе с Фариком, густо заржали, будто и вправду слышали историю про Шапочку и Волка в первый раз…
* * * * *
Лысый Бек недовольно поморщился, глянув на ржущую компанию:
— А это что за молодежь?
— Щас кого ни спроси, все солнцевскими откликаются, — лениво и немного снисходительно отозвался Лева-латиноамериканец.
— Эти — хуже, — сквозь зубы прошипел Володя Каверин. Он прямо взмок от напряжения, хотя в камере было совсем не жарко, разве что душно. — Зверье, каких мало.
— Вон тот рыженький, возле стены, в «Метелице» часто зависает, — проявил осведомленность Лева.
Бек презрительно хмыкнул и перевел взгляд правее:
— А в белом что за пацанчик?
Бывший опер сделал страшные глаза и беззвучно, шевеля только губами и нижней челюстью, просипел:
— Саша Белый.
— Этот пионер — Саша Белый?!! — В заплывших глазах Бека промелькнул искренний интерес с изумлением пополам.
— Пионер!.. — Желваки Каверина заходили так, будто он пережевывал непроваренную конину. — Волчара почище многих. Пионер!.. — Он аж задохнулся от возмущения: Белый был его кровным врагом, а врагов, их… знать надо! Чтобы бошку не оторвали!
* * * * *
Ну и денек! Спятить можно! Введенский посмотрел на часы: было уже двадцать минут второго. Похоже, сегодня придется заночевать на службе. Весь мир сошел с ума. И центр безумия — Москва.
Введенский посмотрел на хорошо знакомый ему портрет, что висел в его кабинете всегда. Дзержинский мрачно улыбался.
— Разрешите? — В дверь аккуратно постучали. Это Коноваленко. Введенский мог узнать каждого из своих подчиненных за версту. По шагам, по запахам и — по стуку. Коноваленко ходил крадучись, пользовался французским одеколоном от Армани польского производства, а стучал аккуратно и никогда не открывал двери, не дождавшись разрешения. За что и ценил его Введенский больше других своих джигитов. Да еще и за энтузиазм в работе. И, пожалуй, за некоторую, умеренную, впрочем, романтичность.
