— Ты хочешь, чтобы я был без штанов, но в шляпе, — раздражительно заметил Константин. — А не выйдет так, что… — начал было он, но священник бесцеремонно его перебил:

— Знаю, что скажешь, но паки и паки[86] повторюсь — коли мало денег, то затевай, но строй не торопясь. Никто же не требует, чтобы ты, плюнув на все, решил его в один год отгрохать. Ныне у тебя, как у смерда в деревне, страда самая. Тут и впрямь основную дань телесному пока что отдавать надобно. Но я речь о начале веду, о том, чтобы ты это дело хотя бы затеял. Пусть ты его пять лет строить будешь, пусть десять, двадцать, но начни, размахнись душой. О том и молить тебя пришел перед отъездом, чтоб душа у меня была спокойна в странствиях дальних. Кстати, если ты думаешь, что лишь я один о том пекусь, то тебе и Вячеслав Михалыч то же самое сказать может.

Константин знал, что это была правда. Один из разговоров на эту тему состоялся как раз при воеводе и Миньке. Как ни странно, но голоса «за» и «против» разделились тогда в соотношении не три к одному, как предполагал князь, а поровну.

— Вообще-то наглядную агитацию в армии никто не отменял, — задумчиво произнес Вячеслав, встав на защиту священника.

— Так то же в армии, — буркнул Константин.

— А в народе она что — не нужна, по-твоему? — усмехнулся воевода. — Порою еще сильнее требуется. Решать, конечно, тебе, Костя, но я бы подумал еще раз. Может, и наковыряешь где-нибудь деньжонок.

Ссылка на слова воеводы окончательно добила Константина, и он выкинул белый флаг:

— Ну, хорошо. Быть по-твоему, отче. Но все равно сразу же не обещаю — к зиме идем. А вот весной, одновременно со стенами, непременно и под фундамент храма начну котлован рыть. Правда, с самим строительством годик-другой все рано погодим.

Священник тут же издал недовольный вздох, собираясь заново приступать к уговорам, но Константин опередил его.

— Не о том ты подумал, отче, — мягко упрекнул он собеседника. — Не собираюсь я тянуть время. Тут иное. Ты же сам сказал, что храм этот должен краше всех прочих смотреться. А это штука тонкая. Она не от размеров зависит. Вон какие в двадцатом веке небоскребы — ну и что? Ими же никто не восхищается. Так что надо мастеров первоклассных отыскать и, как мне кажется, попробовать сыграть на смешении стилей. То есть главными, конечно, наши строители будут, но им в помощь непременно нужно двух-трех булгар дать, из молодых, чтоб своей подчиненностью не тяготились, да еще из Германии или из Италии кого-нибудь дернуть. Получится, что мы в будущий храм, помимо православной, еще и мусульманскую красоту вбухаем вместе с католической.

— Какая-то разношерстная компания соберется. И что у нас тогда за храм получится? — встревожился отец Николай.

— Боишься, что они к заячьим ушам лисий хвост и медвежью морду присобачат? — улыбнулся князь. — Зря. Главными на стройке будут наши мастера, а от остальных — я ведь сказал уже — возьмем самое лучшее, причем такое, чтобы оно вписывалось в общую картину, а не маячило в ней, как бельмо в глазу.

— А с канонами церковного строительства эти новшества не войдут в противоречие? — озаботился священник.

— А мы, чтобы такого и впрямь не получилось, над всеми мастерами отдельное начальство поставим. Ему и доверим принимать окончательные решения — как да что, да где, да какое новшество допустить.

— А он… — начал было священник, продолжая терзаться сомнениями.

— Не он, а ты, отче, — перебил его князь. — Ты же будешь главою епархии, тебе и карты в руки, точнее сказать, строительство.

— Да я в нем не больно-то силен, — замялся было отец Николай.

— Потому я тебя и назначу не строить, а руководить. Разница существенная.

— Ну, хорошо, — неуверенно согласился священник. — А посвятить храм кому мыслишь? — тут же деловито осведомился он и пояснил: — Оно ведь сразу знать надобно, чтоб народу объявить прилюдно. Меня же весной еще не будет, потому и вопрошаю ныне.

— Это тоже тебе решать. Если бы не ты, то строительство я еще долго не начинал бы. Но я так думаю, — Константин лукаво улыбнулся, — что честнее всего будет его посвятить покровителю твоего имени, то есть Николаю-угоднику. К тому же он на Руси очень популярен. Как ты мыслишь?

— Святой этот и впрямь почитаем, — задумчиво отозвался отец Николай. — Однако если уж величие помыслов своих выказывать… Ты как о святой Софии мыслишь?

— Так есть же такие храмы, — искренне удивился Константин. — Ты не забыл, что уже в наше время их аж три штуки на Руси имеется: один в Киеве, другой в Новгороде, а третий в Полоцке. У нас не первый, а четвертый по счету выйдет.

— Это все так, — кивнул священник. — И впрямь четвертый. А ты его так выстрой, чтоб народ глянул, ахнул и сказал: «По времени он четвертый, но по красоте и величию — первее первых будет».

— Эва куда ты замахнулся, — крякнул Константин и весело засмеялся, шутливо грозя собеседнику пальцем. — Думаешь, не вижу, куда ты гнешь, отче? Если я святой Софии храм посвящу, то мне уж волей-неволей, а сэкономить никак не удастся. Придется во всю ширь размахиваться, чтоб и размеры были — о-го-го, и все остальное им под стать.

— Да уж, — согласился отец Николай. — Сотней гривен не откупишься. Да тысячей, пожалуй, тоже. Оно и хорошо. Тогда он у тебя на часовенку убогую, кою ты хотел по первости поставить, точно похож не будет. Так что можешь мне спасибо сказать.

— А спасибо за что? — возмутился Константин.

— От позора уберег, — пояснил священник. — Их, часовенки-то, ныне на Руси бояре строят да купцы побогаче. А я указал, какое строительство к лицу князю — храм величавый. Это если простой правитель, и без помыслов величественных. Такому же, как ты, только неслыханную красоту воздвигать. Иначе и затеваться смысла нет.

— Ну и хитер ты, отче, — восхитился Константин.

— Прост я, — возразил священник. — Сам видишь, за пазухой ничего не таю. И не столь я тебя убедил, сколь ты сам уразумел мою правоту.

— А факты подобрать с доводами, слова нужные отыскать? Это же уметь надо, — не согласился князь.

— И тут вся хитрость лишь в том, что слова эти от сердца должны идти. Ежели изрекающий сам в них верит, то и слушающий рано или поздно ими проникнется, — спокойно пояснил отец Николай. — Опять же и того не забывай, что у меня за плечами проповедей столько, что если их все сосчитать — непременно за тысячу перевалит, а то и не за одну. А что такое проповедь? Речь, предназначенная для того, чтобы убедить слушателей в истинности чего-либо. К тому же не одного человека, а десятки, если не сотни. Это весьма тяжело, ты уж поверь мне. Ныне же гораздо легче. И убеждать всего одного понадобилось, и сам он умом не обделен. — И священник вопрошающе уставился на князя.

— Знаю, чего ждешь, — хмыкнул князь. — Слово тебе даю — скупиться не стану. Вплоть до того, что если казна пустая будет — в долги к купчишкам влезу, но отгрохаю все в лучшем виде и именно так, как ты скажешь. Жалко, конечно, гривенок, что уж тут говорить. К тому же сам знаешь — я к церкви равнодушен. По-моему, человеку для общения с богом посредники не нужны. Но тут дело не столько церковное, сколько политическое, так что и впрямь глупо было бы над серебром трястись. Ну теперь-то ты доволен? — спросил с улыбкой.

— Вполне, — сдержанно склонил голову отец Николай, стараясь не выказывать откровенной радости, что сумел он наконец-то дожать, додавить неуступчивого упрямца. — Вот только про посредников ты не совсем верно сказал. Когда человек умен или вовсе мудр — это одно. Тут, может, и впрямь наша помощь ему не нужна. Но и на другое посмотри. Мы же не навязываемся. А крестьянину простому, ремесленнику, купцу, да и многим князьям сподручнее все-таки в церкви молитву вознести.

— Насчет того, что не навязываемся, — вопрос спорный, — начал было Константин, но затем передумал. — Ладно. Это дискуссия долгая, а у меня самого к тебе дельце имеется. Долг-то платежом красен, отец Николай. Я тебе слово свое дал, что храм начну строить и мелочиться не стану, а теперь пришла пора и тебе меня выслушать. Знаешь ли ты, что не только на поставление в сан в путь-дорожку собрался, но одновременно еще и послом моим будешь?