Константин подумал поначалу, что он уже мертвый. В тот день погодка порадовала, было ясно, безоблачно, наверх посмотришь — синь неохватная. Вот и у него такая же синь в глазах застыла. То ли небо в них отражалось, то ли сами по себе они у него такими были.

Хотел Константин мимо проехать, но пригляделся и тут же с коня соскочил. Дышал еще, оказывается, мальчишка. Медленно, с натугой большой, как говорится, через раз, но дышал.

Князь людей позвал, чтоб подсобили, но первый же, кто на зов князя подошел — опытный уже ратник, в боях закаленный, едва посмотрел на мальца, как тут же шапку с головы скинул, перекрестился истово и заметил:

— Ему подсобляй — не подсобляй, ан все едино, — и посоветовал: — Ты в глаза ему, княже, загляни.

— Синие они, — не понял Константин.

— Так то цвет, а я о другом, — пояснил ратник. — Смерть в них застыла. Она теперь своей добычи нипочем не упустит.

— Но он же дышит, — возразил князь.

— Скоро перестанет, — философски заметил старый воин. — Когда глаза такой мертвой пленкой подернулись — верная примета, что не жилец.

Вот точно такие же глаза и у Ростиславы в минуту прощальную были. Вроде и синие, и добрые, а знакомая пленочка в них уже застыла, и холодком из них немного веяло. Недобрым таким. Могильным.

… До Плещеева озера мчать — нет ничего, но уж больно зло князь жеребца плетью охаживал, вот все остальные и отстали маленько. Хорошо, что еще сумерки не наступили — Константин и сам следы от колес хорошо видел. А у озера и совсем легко стало. Вон они, лошадки ее с возком, а вон и Вейка на земле распласталась неподвижно. Что случилось с девкой?

Подбежал быстро, повернул ее и глазам не поверил. Всего час назад, да какое там, полчаса не прошло, совершенно иная была девка — милая да пригожая. Теперь же вся растрепанная, а лицо так от рыданий опухнуть успело — мать родная не признала бы. Но вглядываться некогда. Его другое интересовало — куда Ростислава делась?

Вейка без слов, молча на озеро указала.

— Только что, — выдохнула почти беззвучно. — Вон, даже круги на воде еще не разошлись, — а во взгляде у нее шалая, почти безумная надежда читалась — неужто и впрямь успеют спасти?! Неужто не все еще потеряно?!

Тут и остальные подскочили вместе с Любимом. Что к чему, мужики сообразили мигом, разоблачились до портов, но в озеро шагнули, три шага сделали и остановились в нерешительности.

— Студена водица-то, — протянул один.

— Десять, нет, двадцать, сто гривен тому, кто достанет ее! — выпалил Константин.

Дружинники переглянулись. Сто гривен — это тебе не кот начихал. За них надо лет десять княжьей службе отдать, да еще в походы сходить при этом, долю не раз и не два в добыче получить, тогда только и наберется. Сто гривен — это конский табун в такое же количество голов. Сто гривен — это… Не додумав дальше, только булькнули разом и под водой скрылись.

Рядом только всхлипывающая Вейка осталась, Любим, которого князь в озеро не пустил, удержав близ себя, да еще двое.

Один из старых, ему и вдесятеро дай — все равно не полез бы. И так спину крутило — порой мочи не было терпеть. Да еще один из самых юных. Тот-то порывался, но старый не пустил, пояснив князю:

— Больно холодно, да и к ночи дело. Вылезут ребята, померзнут, а так мы для них костер запалим — хоть пообсохнут.

Константин только кивнул молча — делайте, что хотите.

Тем временем все восемь в холодной сентябрьской воде бултыхались, оживленно переговариваясь между собой и то и дело ныряя. Однако постепенно первоначальный азарт поиска под влиянием холода осеннего озера стал улетучиваться.

Вот уже первый из воды вылез. Весь дрожа от холода, к Константину подошел и, стуча зубами, повинился:

— Воля твоя, княже, а у меня сил нет. Еще чуток — и я сам утопну.

— И я боле не могу, — произнес, вылезая на берег, второй.

— Ее, поди, водяной прибрал давно, — проворчал третий.

Следом потянулись остальные. Последние двое продержались чуть дольше, но в конце концов сдались и они.

— И впрямь водяной утащил, — откашливаясь, произнес один из них.

— Княгиня, чай. Такие не каждый день в гости к нему забредают. Вот он и рад, — поддержал его другой.

Константин не отвечал, продолжая пристально вглядываться в темную воду, затем встал и тихо произнес:

— Тысячу гривен, — и на всякий случай — вдруг у кого со счетом плохо — тут же пояснил: — Десять раз по сто гривен.

Все переглянулись и, как по команде, молча повернувшись, пошлепали обратно.

«Все равно не найдут. Вон уже сколько времени прошло», — мелькнула тоскливая мысль.

«А ты сам водяного попроси», — раздался вдруг в ушах звонкий девчоночий голос.

Константин посмотрел на Вейку. Та молчала и, затаив дыхание, вглядывалась в озерную гладь.

— Вейка, — окликнул он девушку.

Та повернулась недовольно.

— Ты сейчас что-то сказала? — спросил удивленно, хотя понимал, что голос явно не ее.

— Не до разговоров мне, княже, — отрезала она почти сердито, но потом, вспомнив что-то, подошла к Константину и протянула перстень с крупным синим сапфиром.

— Она тебе передать просила.

— А сказала что при этом?

Вейка отрицательно мотнула головой:

— Сказала, ты сам все поймешь.

Константин повертел его в руках, попробовал разглядеть, что там написано мелкой славянской вязью по внутреннему ободку, но света костра для этого было слишком мало.

С тяжким вздохом он надел его на палец, и в этот самый миг в его ушах вновь раздался звонкий девчоночий голос. Вот только на этот раз в нем уже явственно звучали легкие нотки раздражения: «Ну что, налюбовался? А теперь к водяному беги, да скорее, а то не успеешь».

— Ты что-нибудь слыхал? — обратился он к Любиму.

— Тишина кругом, — пожал тот плечами. — Только… — он, не договорив, изумленно уставился на Константина.

«Ну и бестолочь ты, а еще князь, — проворчал голос. — И вслух не ори — я и так хорошо слышу. Вон у Любима своего спроси, коли мне веры нет».

Константин в свою очередь уставился на дружинника.

— Берегиня, — выдохнул тот еле слышно.

«А как вызывать-то его?» — переспросил Константин недоверчиво, но вслух ничего не говоря.

«Как, как, — передразнил его голос. — Палочку найди какую-нибудь да по воде ею похлопай — он и появится. Только отойди подальше, саженей за пятьдесят, чтоб не видал никто».

«А потом что делать?» — не понял князь.

«Потом попроси отдать то, что он взял».

«Как попросить?»

«Вот раскакался тут. Словами, конечно, — досадливо произнес голос и тут же, опережая следующий вопрос князя, добавил: — А какими именно — я не знаю. Ты, главное, понастойчивее, и чтобы от души они шли. Он враз почует, если соврешь. Понял?»

Честно признаться, Константин ничего не понял. Точнее, что делать — тут-то как раз все ему толково разъяснили, а вот выйдет ли из этого что-то путное — вопрос спорный.

С другой стороны, можно попытаться и этот способ испробовать. Благо в случае неудачи Константин совершенно ничего не терял. Да если надо, он бы черту в ножки поклонился — только бы Ростиславу спасти.

Какую-то кривую загогулину удалось отыскать почти сразу. Оглянувшись на трясущихся от холода дружинников и ошалевшего Любима, крикнул, чтобы за ним никто не шел, пока сам не позовет.

Отбежав метров на сто в сторону, он с силой принялся лупить палкой по озерной глади, поначалу сидя на корточках у самой кромки воды, затем зайдя в нее по щиколотку, а потом и еще дальше, так что она уже стала перехлестываться за отворот сапога.

Ситуация складывалась щекотливая, поскольку промерзшие насквозь бедолаги, позабыв про свою трясучку, удивленно прислушивались, какого рожна их князь вдруг принялся деревяшкой по воде барабанить. Менять же позицию поздно, да и ни к чему. Чтобы его перестали видеть и слышать, нужно было удалиться по меньшей мере еще на полкилометра. Хорошо хоть, что умница Любим удерживал всех у костра, запрещая пойти взглянуть хоть краешком глаза.