И Святозар, и прочие, не сговариваясь, дружно обернулись и посмотрели на терпеливо стоящего вдали коридора басурманина, который безмятежно болтал со своим товарищем.

— Лечь — не лягут, но бдить будут не так, — продолжал князь. — Хотя они и сейчас вон никакого подвоха не ждут. После этого мы все незаметно поднимаемся наверх, к своим. Отпираем дверь, выпускаем народ и бегом к церкви.

— А раненых? — строго спросил Смага.

— Кто легко — сам пойдет, ну а о прочих озаботиться надо. Пускай самые крепкие им подсобят.

— Двое встать не смогут, — задумчиво протянул Кужель.

— Попробуем нести, — предложил Святозар. — Своих бросать негоже.

— А тебя ведь и впрямь опоили, — заметил Смага. — Иуда такого нипочем бы не сказал. Ладно, излагай далее.

— К княжичу Николаю не пойдем, — после легкой запинки произнес князь, пояснив: — Далече он, чуть ли не на другом конце детинца. Да и охраны там не меньше десятка.

— А может, пробьемся? Как же мы его бросим?! — возмутился Покляп.

— Попытаться можно было бы, если бы он здоров был, — вздохнул Святозар. — А он недвижим вовсе. К тому же раны у него худые — уже и огневица приключилась. Не жилец мой братанич. День-два, от силы — три, и все. Говорить бы мог — сам отказался бы. Хотя если тихо пройти не выйдет, то двоим можно будет туда податься, чтобы поганых от остальных отвлечь.

— Верная смерть, — произнес Смага.

— Зато остальные спасутся, — возразил Святозар. — Одного вы выбирайте, а я сам вторым пойду.

— Ты — князь. Тебе людей за собой вести, а не под стрелы кидаться, — возразил Смага.

— На мне — вина, — не согласился Святозар.

— Невольная вина, — поправил Кужель.

— Какая бы ни была, а все едино — вина, — упрямо заявил Святозар.

— О том не думай, — посоветовал Смага. — Ты об ином мысли — о тех, кого спасти надобно.

То же самое повторил князю и отец Анастасий, когда Святозара под охраной четырех монголов отвели в церковь.

Бурунчи поначалу хотел отказать ему в этом, но Святозар был непреклонен:

— Помолюсь, и работать легче будет. Да и люди мои все равно наверх ушли. — И посоветовал: — Ты сам проследи, чтоб их накормили как следует. С голодухи-то какая работа, а они и так больше половины сделали.

Услышав про это, темник сразу смягчился и отпустил князя.

Священник успел все продумать для передачи оружия. Покрыв голову князя платом, он незаметно сунул под него руку, и Святозар быстро извлек из широкого рукава ризы три ножа и сверток со звездочками, метать которые в свое время учил его сам Николка Торопыга. Давно, правда, это было, лет семь назад, но князь надеялся, что рука должна вспомнить старые уроки.

— Если шум услышишь — никого не дожидайся, — предупредил Святозар священника. — Значит, обнаружили нас. Уходи один.

— Негоже бросать-то, — возразил отец Анастасий.

— А кто память о нас до государя донесет? Кто мое имя пред отцом и Русью очистит, ежели мне погибнуть доведется? — строго спросил князь.

Тут-то священник и повторил слова Смаги. Слово в слово. На что князь сурово заметил:

— Я согласен. В первую голову надлежит думать о том, как людей спасти, но во вторую… Я, отче, вот чего умыслил. Когда мы наверх уйдем, в большой огневой фитиль зажженный оставим, а дверь подопрем. Ежели нам удастся пройти к храму — славно, а нет — тоже не беда. Там такая куча пороха, что от всего Яика ничего не останется. Потому я тебе и говорю — как почуешь, что прошло время нашей удачи, — уходи, а то боюсь, что и ход засыплет. Здесь все едино — никому уцелеть не удастся. Понял ли? А теперь отпусти мне, коли возможно, грехи мои, как вольные, так и невольные. Но последние особо, ибо они самые тяжкие, — слабо улыбнулся князь.

Вернувшись обратно в огневую, Святозар, к своему удивлению, обнаружил Смагу среди пятерки новой смены.

— Сна ни в одном глазу, — пожаловался тот. — Дай, думаю, потружусь и всем прочим растолкую, ежели сразу не поймут.

— А не поймут, так я подсоблю, — раздался знакомый голос, и из-за широченной спины Смаги, хитро улыбаясь, выглянул Кужель.

— А этого почто взяли? — указал Святозар на изрядно поседевшего пожилого мужика. — Я же просил кого поздоровей.

— Как узнал про тебя, так уперся, и все тут. Мол, с вами пойду. Хочу в остатний раз на княжича поглядеть, а то как знать — доведется, нет ли. Мы бы не взяли, да он божился, что матушку твою помнил.

Говорит, хочу поглядеть, каким вырос, потому как мальцом на руках пестал[114]. Брехал поди, но уж больно складно, — смущенно пояснил Смага.

— Собаки брешут, а Маркуха одну токмо правду сказывает, — огрызнулся мужик и обратился к Святозару: — Ты, княже, не гляди, что власы снежком припорошило. Я из тех, кто с твоим батюшкой Константином свет Володимеровичем под Коломной полки князя Ярослава бивал. И когда они с братцем Юрием пришли — сызнова бивал. И под Ростислав-лем в первом ряду щит крепко держал. Так что кашу, кою ты сварить решил, не испорчу, а то, глядишь, и сам маслица в нее подолью.

Святозар невольно улыбнулся.

— А матушку мою зачем помянул? — все-таки упрекнул он его.

— Купаву Занятишну-то? — изумился Маркуха. — Так она же в моей Березовке проживала, когда Гремислав на нее налетел. И тебя я тоже помню. Хотя на руках и не пестал, тут я малость и вправду того, но помню. Нас в ту пору из Березовки твой батюшка, рязанский князь…

— Царь, — поправил Смага.

— Цыть, пострел! — буркнул Маркуха — Не сбивай старшого. Ты-то поди без порток бегал, когда я у Михаил Юрьича в Ожске из первой пушки палил. Царем-то Константин Володимерович опосля уж стал, а когда я служить ему начинал, он окромя свово княжества ничего боле и не имел — все сам потом добыл. Орел, что и говорить. Ну а мы, знамо дело, подсобляли, — добавил он скромно. — Кто сколь мог. Иные, пока он к своей короне шел, и головы свои поклали за ради него. Из тех, кого он тогда в свою рать позвал, ныне, почитай, половина в живых осталась, не боле. Взять наших, из Березовки, что в десятке у Прокуды были. Глуздырь под Коломной лег, Вяхирь — под Ростиславлем, сам Прокуда с Гунеем — на Красных холмах, а Любим и вовсе под Царьградом. Ты, княже, о них помни, не забывай, — заметил он строго.

— Не забуду, — заверил Святозар.

— То-то, — удовлетворенно кивнул Маркуха. — Ну а теперь сказывай, чем торговать будем да за ка-ку цену. Уж больно не терпится басурманам должок отдать, да чтоб с резой. Ажио зуд в руках объявился, — пожаловался он.

Начало задумки прошло как по маслу. Со второй звездочкой Святозар, правда, подгадал, но шустрый Маркуха, невзирая на возраст, успел вовремя подскочить и, первым делом зажав монголу рот, резко полоснул охранника ножом по горлу.

— Старый конь борозды не портит, — подмигнул он Святозару, уважительно посмотревшему на него.

— Но и глубоко не вспашет, — заметил кто-то из новичков.

— Дай отсюда вырваться, так я и свою женку вспашу, и твою осилю, — пообещал Маркуха. — Давай, княже, дале глаголь.

— Теперь вервь давайте, — вздохнул Святозар. — Ночи ныне холодные, так что надобно дорогих гостей согреть, чтоб не зазябли.

Ратники поначалу даже не поняли, что князь имеет в виду. Маркуха и тут оказался проворнее остальных. Восхищенно поглядывая на Святозара, он живо извлек здоровенный моток специальной веревки, пропитанной сернистой смесью. Вдвоем они быстро размотали прадедушку бикфордова шнура и уложили так, чтобы один конец уходил в самую гущу пороха.

— Это у нас здесь сколь же саженей? — прищурился князь, быстро производя в уме нехитрые вычисления и бормоча еле слышно: — Так, вершок у нас сгорает за… ага… стало быть, одна сажень, а тут… ага.

— Сами-то успеем уйти? — усомнился Смага.

— Если без шума — тогда да, — ответил Святозар. — А ежели нарвемся на басурман, то едва ли.

— Ежели нарвемся, тогда нам все едино, — невозмутимо пожал плечами Маркуха. — А с вервью куда как красно[115] получится, — и похвалил: — Ай да молодца, княже. Ишь чего удумал! Ныне в Яике почитай сотни три-четыре басурман, не мене.