Однако проклятый урус будто издевался над ханом, держа свои чувства за семью замками.

— Иди, — почти сердито повелел Вату. — Я устал и хочу спать. И еще у меня много дел, — невпопад добавил он. — А ты иди и думай.

Однако невозмутимость Пестеря была лишь маской. Каждый, кто смог бы сейчас проникнуть в большой посольский шатер, на вершине которого реяло красное полотнище с гордым белым соколом, широко раскинувшим свои крылья и сжимающим в когтях меч, увидел бы совсем иное.

Посол метался из одного угла в другой, благо шатер, в отличие от круглой юрты, эти углы имел. Все остальные, сидя на лавке, лишь молча наблюдали за этим.

Иногда усилием воли Пестерь заставлял себя остановиться, а то и усесться на лавку, но ненадолго, после чего вновь продолжал блуждать из угла в угол.

— Что ищет — неведомо, — прокомментировал Яромир.

— Пятый угол, — пояснил Ожиг Станятович. — Вот только найдет ли, бог весть.

— Ну как я государю скажу, что его внук в полоне, а сын и вовсе иуда?! — завопил Пестерь, возмущенно глядя на сидящих товарищей. — А вы тут расселись как ни в чем не бывало, словно вам и дела до этого нету!

— Кто легко верит, тот легко и пропадает, — невозмутимо отозвался Ожиг Станятович. — Мало ли что там нехристь сбрехнет. Покамест у нас ни видо-ков, ни послухов[85], ни самого Святозара. Да и княжича Николая хан нам тоже не показал. Одни словеса голимые.

— Это ты к чему? — буркнул Пестерь.

— К тому, что есть близ Рязани селище, Березовкой прозывается. А в нем смерд проживает. Его за язык все Клюкой[86] величают. И вот этот Клюка иной раз такое загнет — на санях лжу не увезешь. На деле же — ни крупицы правды. Вот у кого хану поучиться бы.

— Так ты мыслишь… — растерялся Пестерь.

— А тут и мыслить неча, — хмыкнул старый боярин. — Лжа все это голимая. Так почто над ней голову ломати?

— А ежели нет? — вступил в разговор худой как жердь Копр — человек воеводы Вячеслава. — Что касаемо пушек, то тут он не сбрехал. Мои люди самолично их в стане у хана углядели. Малых орудий аж семь десятков да больших девять. Спрашивается, откель они у него?

— Так это он в степи отнял у тех, кого побил, — предположил Яромир.

— В степи полсотни орудий было и ни одного тяжелого. Выходит, остатние в Оренбурге взяты. А как поганые в крепость проникли? — спросил Копр.

— Разве устоишь, когда на тебя такая силища наваливается? — буркнул Ожиг Станятович.

— Отчего же не устоять. Вон Сувар-то, перед глазами. И силища не помогает. Выходит, что… — а договаривать не стал, толкнув в бок Церя. — Скажи им про Святозара.

Церь смущенно кашлянул в кулак и тоскливо покосился на Копра.

— А надо ли? — осведомился он тихо.

— Надо, — отрезал Копр. — Это начальные у нас разные. У них — боярин Коловрат, у меня — воевода Вячеслав Михалыч, у тебя — боярин Любомир. Но государь надо всеми ими единый, стало быть, и мы все одним делом занимается, разве что с разных сторон на него глядим. Чего уж нам таиться. Опять же неведомо как завтрашний день сложится, кто из нас живой останется, — безжалостно продолжал он. — Хорошо, если все семеро, а если один? Выходит, все про все и ведать должны, чтоб в случае чего государю от наших смертей урона не было.

— Перемигнулись тут мои людишки с охраной, коя нас от прочего стана отделяет, — нехотя начал Церь. — Они хушь и нехристи, а до хмельного меду большие любители. Ну а пьяный, как малый, — что на уме, то и на языке. Так вот, сказывали они, что видели Святослава в большой гриднице в Оренбурге, где басурмане пир устроили по случаю победы. Сидел Святозар на том пиру в обнимку с Бату да еще с кем-то из ханов. И княжича Николая они тоже видели, хошь и мельком. Раны у него тяжкие, так что сбрехал хан про здравие, но живой.

— И как я про все это государю сказывать стану?! — вновь простонал Пестерь.

— Как есть! — отрезал Церь. — А не хошь, так я, коль жив буду, сам ему поведаю. Мои людишки языки им развязывали, стало быть, мне и ответ держать.

— А мне про пушки, — невозмутимо добавил Копр и ободрил посла: — Выходит, тебе только про то говорить придется, что сам Бату нашему каа… тьфу ты, прости, господи, нашему царю предложил.

После этого послы долго судили и рядили, как быть дальше, то ли немедленно уезжать, то ли дожидаться прибытия Святозара с пушками, чтобы хоть в этом вопросе наступила окончательная ясность.

Голоса разделились поровну. Церю и Кропу хотелось побыстрее доложить обо всем государю. Пусть кое-что и не проверено до конца, но тут уж остается только вновь вспомнить о ложке, которая дорога к обеду. Вспомнив последнюю беседу с царем, на их сторону неожиданно встал и Ожиг Станятович. Трое послов во главе с Яромиром стояли за то, что надо дождаться Святозара.

— А то мы привезем невесть чего. Стыдобища, — громче всех возмущался Яромир.

Решающее слово оставалось за Пестерем. Как он скажет, так и будет. А как?

Наконец он решился:

— Если мы уедем, не дождавшись Святозара, то и впрямь одни слухи государю привезем. Да еще какие слухи-то! — Он обвел взглядом присутствующих. — Иной раз лучше и вовсе ничего не ведать, чем такое. А если это лжа?! Прав Яромир — стыдо-бищи не оберемся. Посему…

Но тут его перебил Церь. Поняв, что дело складывается не в его пользу и с отъездом, по всей видимости, придется повременить, он глухо произнес:

— Не хотел я этого говорить, чтоб не пугать. Тут дело-то еще хужее, — и вновь замолчал, вздыхая.

— Начал, дак изрекай — почто тянуть, — поторопил его Ожиг Станятович.

— Силища у хана могутная. Но мои люди донесли, что тут у него не все силы, а лишь половинка.

— Это верно, — вмешался Копр. — О том и мы знаем. Кто под Биляром, кто под Булгаром.

— Э-э-э, нет, — поправил Церь. — Оное все в ен-ту половинку входит. А остатняя не в Булгарии. Все прочие… на Рязань подались.

— Как на Рязань?! — чуть ли не в один голос воскликнули остальные.

— И ты таил такое! — попрекнул Ожиг Станятович.

— Уж мне-то мог бы сказать! — возмутился и Пестерь.

— Говорю же, что пугать вас попусту не хотел.

— А как давно они ушли? — деловито спросил Кроп, первым пришедший в себя.

— Еще из-под самого Оренбурга. Поначалу они на Яик двинулись, потом должны будут пройти чрез Саратов али Самару, кои государь недавно на Волге поставил, а уж оттель прямым ходом далее. Ежели монголы взять их попытаются, то постоят изрядно, а коли нет, то до Рязани быстро доберутся.

— В лесах у мордвы застрянут, — с надеждой произнес Яромир.

— Чай, не глупее нас, — строго заметил Церь. — В обход двинутся. Между Лесным и Польным Воро-нежцами хороший проход есть. По нему они выдут прямиком к Дикому полю, а опосля чрез Ряжск, по дороге, кою государь построил. От Ряжска до Рязани верст семьдесят, от силы восемьдесят[87], не больше.

— Тогда и думать неча! — подвел итог Пестерь. — Будем у хана в обратную дорогу проситься.

Как ни странно, но волнения главы посольства оказались напрасны. Встретив Константина и его полки уже на марше, послы подробно изложили государю все узнанное, но тот на удивление хладнокровно воспринял все их известия. Даже то, что монгольское войско разделилось и половина его сейчас ускоренным маршем рванула в сторону Волги для подлого удара в подбрюшье Руси, его не взволновало.

Чуточку разочарованный этим Пестерь зато смог спокойно, хотя все равно немного волнуясь, рассказать Константину о самом главном — про его сына и внука. Но и тут царь лишь слегка помрачнел лицом, но не более того. Не знал посол, что приключилось всего через пару дней после их отбытия в ставку к Бату…