Сейчас, вспоминая тот разговор трехлетней давности, — да, точно, он состоялся аккурат перед Вторым крестовым походом, после которого «заначка» в царской казне увеличилась втрое, — Константин отчетливо сознавал, что пришел тот самый черный день, и, по всей видимости, не один.

Ему не было жаль денег, которые Зворыка по его повелению уже погрузил на несколько саней, чтобы отправить сюда, в Нижний, где предстояли главные расходы. Ему было жаль, что черный день все-таки наступил, причем именно тогда, когда, казалось бы, можно было чуточку расслабиться, провести побольше времени со старшей дочкой Настенькой, к которой по весне должны были прибыть послы из далекого Царьграда, чтобы увезти родное дитя далеко-далеко.

А ведь он так надеялся хоть чуточку побаловать ее своим вниманием. Пусть Настя, став византийской царевной, а впоследствии — императрицей, не забывает родной дом. Да не просто не забывает сама, но и постоянно напоминает о том мужу — Фео-дору Ласкарису.

Он, кстати, тоже должен был прибыть вместе со своей свитой, потому что свадебных пиров намечалось два, и один из них, причем первый, с торжественным венчанием и прочими обрядами, должен был пройти именно в Рязани.

Как ни удивительно, но Иоанн III, хотя и не сразу, а после долгих колебаний, согласился на такое беспрецедентное требование Константина. Правда, взамен этой уступчивости ему было обещано, что теперь количество русских дружинников в Царь-граде удвоится. Пусть будущий император и его юная — всего семнадцатый год идет — супруга имеют такую же надежную защиту, как и сам Ватацис.

Кроме того, Константин обещал выступить третейским судьей и «по-родственному»[90] утихомирить аппетиты болгарского властителя, который положил глаз на некоторые области Фракии[91], громогласно утверждая, что во времена Первого болгарского царства[92] все они входили именно в его состав.

«Ну и о какой свадьбе теперь можно вести речь? — уныло размышлял Константин, пораженный наповал страшной вестью о полном разгроме всех двадцати полков, среди которых были Муромский, Владимирский, Ростовский, Суздальский, Ярославский, Тверской, Переяславль-Залесский и Рязанский. Последний номинально возглавлял внук Константина, совсем юный Николай Святославич, который попал в плен, как утверждал все тот же беглец, невесть каким чудом улизнувший из Оренбурга, захваченного монголами.

Это известие заключало в себе сразу несколько трагедий, в совокупности образующих одну огромную катастрофу.

Во-первых, гибель двадцати тысяч воинов. Да, половина из них была малообучена либо вовсе не имела выучки. Но оставшиеся были ветеранами. Чтобы их заменить — новобранцев не меньше пяти лет гонять надо. Можно готовить людей и по ускоренной программе, за пару лет, но в настоящих боях. Кто выжил, тот и ветеран.

Ну, с ними ладно — найдется замена. Пусть это звучит цинично, но нет сейчас времени, чтоб предаваться скорби, с того света все равно никого не вытащить. Точно таких же ветеранов на Руси пока еще в достатке, а если присовокупить к ним тех, кто занимался военным делом хотя бы три года, то, даже считая грубо, на глазок, хорошей пехоты набиралось не меньше пятидесяти тысяч.

Зато с конницей ситуация выглядела значительно хуже. Это уже во-вторых. Уповая на мощь пешего строя и справедливо полагая, что воспитать хорошего конного воина быстро никак нельзя, Вячеслав не очень охотно увеличивал их контингент.

Пять тысяч Русь могла выставить сразу — дружина царя. Считая конные сотни, существовавшие в каждом пешем полку, можно было получить тысячу при наличии десяти пеших полков или две — при двадцати. И это все.

Десять дружин подручных князей, по три сотни в каждой, давали еще около трех, но их в расчет принимать нельзя — уж очень они далеко. Успеют сюда прибыть, нет ли — никто не знает. Да, гонцов Константин отправил давно. Да, все эти дружины находятся чуть выше заново отстроенной Шарукани, где тоже проходили учения в степи. Но пока гонец доберется под Шарукань, пока те прибудут — срок долгий, поэтому рассчитывать на них глупо.

В целом расчет верховного воеводы был оправдан. Действительно, зачем учить конному бою землепашцев, когда на русских землях живут и половцы, и союзные аланы вместе с башкирами, и саксины, словом, кочевников и впрямь хватает. При необходимости только молодой князь ясов[93] Качир-укуле, еще десять лет назад не без помощи русских сабель усевшийся на отцовское место, мог выставить до десяти тысяч всадников. Столько же людей насчитывалось и у Бачмана, хана всех половецких родов, старшего сына покойного Данилы Кобяковича.

Но и это была всего половина, даже меньше. В целом же, если добавить к ним воинов всех племен, кочующих по степным просторам между реками Волгой и Яиком, получалось порядка шестидесяти тысяч. Что и говорить — весомая цифра. Пускай гораздо меньше, чем у монголов в случае предполагаемого нашествия, но тоже о-го-го.

Константин до последнего дня не оставлял надежду вбить клин между детьми Чингисхана, которых к этому времени в живых оставалось всего трое — верховный каан Угедей, назначенный самим Чингизом, хранитель Ясы Чагатай и совсем юный Кулькан, последыш, который доводился остальным только единокровным братом[94], то есть по отцу.

Постепенно, полегоньку да потихоньку, что-то ему удалось, но, как оказалось, мало. Никто не осмелился нарушить повеление Угедея, и все чингизиды прибыли к западным границам улуса Бату. Прибыли не для того, чтобы помочь ему в войне со своими братьями Орду и Шейбани, а для выполнения завета их великого деда Чингисхана, то есть для похода на западные страны. И у каждого не меньше тумена, иначе монгольскому царевичу зазорно. Значит, получается как минимум сто тысяч всадников.

И теперь, после того как они разлились широкой волной в заволжских степных просторах, противопоставить им удастся даже не шестьдесят, как планировалось поначалу, а лишь половину — поди собери сейчас этих башкир с саксинами. Нет, драться они, конечно, будут, но их разрозненное сопротивление хан со своими братьями подавит в первый же месяц.

Теперь добавлялось еще и в-третьих — пал Оренбург. Дело даже не в том, что некому будет жалить монголов в спину. Это как раз мелочи. Но если верить беглецу, то получалось, что сейчас там уже работают китайские специалисты, изучая устройство пушек и как ими пользоваться. При их уме и смекалке много времени на это не понадобится. От силы — неделя, самое большее — две.

И теперь, какую удобную позицию ни избирай для пеших ратников, все равно в конечном итоге ситуация сулила поражение. Каких ветеранов ни ставь, а несколько артиллерийских залпов в упор, и все — не поможет никакая выучка. Коннице же останется только доделать дело.

Ко всему этому добавлялось еще и в-четвертых. Лето выдалось мерзкое, дождливое, и уже отлитые готовые пушки застряли на Урале. Было их без малого полсотни. Несостоявшуюся летнюю отправку перенесли на зиму. Константин озаботился этим в первую очередь, послав туда Слана с десятком воинов, чтобы они ускорили дело. А им вдогон ушел Ряжский полк вместе с воеводой Юрием Михайловичем.

Теперь оставалась надежда лишь на то, что монголы не перехватят их по дороге, потому что разведка — оружие обоюдоострое. Твоя на тебя работает, а вот вражеская — все больше в противоположном направлении.

И если брать нынешнее время, то самой лучшей после русской была именно монгольская. Конечно, ни сам Чингисхан, ни его ближайшие советники не знали многого из того, что было известно Константину и его другу Вячеславу. Они не видели «Мертвого сезона», не слышали о резидентуре и глубинном внедрении, не имели представления о том, что может сделать для победы в войне какой-нибудь Штирлиц.