Ярослав Всеволодович глазам своим не поверил, когда к полудню, не дойдя до Ростиславля нескольких верст, увидел выстроившуюся почти перед ним жалкую куцую рать. Посмотреть, так и трех тысяч не будет – курам на смех. На что же рязанец рассчитывает? Или вконец гордыня князя обуяла?

Мстислав Святославович тоже поначалу усомнился – не кроется ли тут какой подвох. Размышления его прервало появление группы из пяти всадников, приближающихся к нему. Один из них, находящийся в середине, не доехав до черниговского князя пятисот метров, вскинул свой арбалет высоко вверх, выстрелил и, даже не посмотрев, куда там вопьется железная стрела, тотчас потрусил назад. Следом остальные подались.

Черниговский князь обернулся к своим, многозначительно шевельнул бровью. Стрела-то, издали видно, не простая была. Что-то там такое привязано к ней было. Оказалось, грамотка.

– Чти вслух, – повелел князь тому, кто ее принес. – Мне скрывать нечего и не от кого.

– «Здрав будь, великий княже черниговский, – откашлявшись, начал во всеуслышание читать текст дружинник. – Почто ты ныне на моих землях? Почто Ярослава прихватил? Али мыслишь, что этот князь, мною битый не раз, тебе подсобить возможет? Да он токмо утекать в силах, своих людишек бросив на поле брани. Дождешься, и тебя бросит, а сам удерет, аки заяц быстроногий. Да и ты сам почто все не уймешься никак, словно пес бешеный…» – поперхнулся он на последних словах, виновато передернул плечами и протянул грамотку. – Ты уж далее сам чти, княже. Тут что-то неразборчиво накарябано, не разберу я никак.

Побелевшему от злости черниговскому князю дальше пришлось читать самому, но уже не вслух. Прочел быстро – там и оставалось, не считая подписи, лишь три фразы. Больше всего Мстислава Святославовича возмутила последняя из них, обещавшая, что если он и Ярослав не уймутся, не прекратят поганить своим присутствием рязанские земли, то их просто повесят, тем более что дело это для рязанских дружинников привычное.

Намек на судьбу сына был вполне понятен даже дураку. Мстислав таковым не являлся, поэтому его самообладания еще хватило на то, чтобы процедить сквозь зубы, обращаясь к своему тысяцкому:

– Дружины Константиновой нет ли сбоку?

– Да вон наши вои из леска выезжают, – прищурился старый вояка и, указывая в сторону темневшего в трех верстах леса, заметил: – Шагом едут, спокойно. Значит, не схоронился там никто. К тому же и сам князь Константин с ними бы был, а он вон где – с ратью пешей, близ стяга своего с соколом стоит.

Впереди, почти в самом центре пешей рати, и впрямь была видна гордо выпрямившаяся, застывшая на месте фигура рязанского князя. Она отчетливо просматривалась даже отсюда, благодаря тому что сзади Константина, создавая контраст в цветах, величаво развивалось по ветру его белое знамя с золотым соколом в середине. Создавалось впечатление, что птица живая, вот-вот взлетит, потому что уже машет крыльями, и только тяжелый обнаженный меч, зажатый в когтях, не дает ей сорваться с места и подняться ввысь.

И еще на одно распоряжение хватило самообладания у взбешенного черниговского князя.

– Немедля пошли гонца к пешцам, чтоб поспешали, в устье реки зашли и ворогу путь к граду отрезали, когда он побежит, – велел он тысяцкому.

Вои, шедшие водой, отставали от конницы совсем ненамного, и Мстислав надеялся, что через полчаса, это самое большое, путь рязанцам обратно в Ростиславль будет надежно перекрыт. Ничего сверх того от ладейной рати не требовалось. Избить трехтысячную пешую рать, сгрудившуюся возле своего князя, как цыплята вокруг курицы, черниговский князь рассчитывал и без ее помощи. Как бы ни был хорошо обучен воин, если только он не в седле, а стоит на своих ногах – всаднику он все равно уступит. К тому же конница атакующих почти вдвое превышала по численности пешую рязанскую рать.

Он выждал паузу, пока тысяцкий не отправит гонца к плывущим водой воям, и нарочито медленно протянул грамотку Ярославу:

– Чти, тут тебе тоже кое-что обещано.

Тот молча принял ее из рук Мстислава и углубился в чтение. По мере того как он одолевал строку за строкой, лицо его, и без того изуродованное шрамами, оставшимися после последнего ранения, все больше и больше бледнело. Сами шрамы, напротив, на глазах наливались красно-багровым цветом, создавая омерзительный контраст.

Прочитав грамоту до конца, Ярослав молча скомкал ее и кинул комок прочь от себя.

– Подними, – тут же велел Мстислав одному из своих дружинников и пояснил Ярославу: – Я ее за пазухой схороню. Солнце еще не сядет, как мы ему в пасть поганую листок сей засунем. Пущай сожрет перед смертью.

Он глубоко вздохнул, пытаясь себя успокоить хоть немного, и скомандовал, решив, что времени прошло достаточно:

– Я вперед пойду по прямой, а ты, княже, – обратился он к Ярославу, – правее возьми. Слева охватить не выйдет – Ока помехой, но в полукольцо мы их возьмем, чтоб бить сподручнее было.

Тот на ходу перестроился, забирая резко вправо и уводя за собой не только своих, но и дружины других князей. Все было, как когда-то, еще до Липицы[98], после которой ему так ни разу и не довелось испытать радости победы. Лишь одна тревожная мысль смущала, неустанно стучала в висках и предостерегающе кричала, чем дальше, тем громче и громче: «Было! Было!! Было!!!»

Перейдя в нестерпимый визг, она яростно билась в голове, словно стремясь вырваться на волю, и отчаянно взывала вспомнить. Что именно вспомнить – Ярослав не понимал, и лишь когда до ненавистного рязанца, который, нимало не таясь, стоял чуть ли не в первых рядах своей жалкой кучки, осталось всего ничего, он вспомнил. Первым делом князь осадил своего коня, причем так резко, что жеребец чуть не споткнулся, норовя выбросить наездника из седла.

– Стой, – заорал истошно Ярослав, но было уже поздно.

Снова на пути его дружинников оказался коварный ров с острыми кольями на дне и тут же рядом – второй, преодолеть который почти никто не сумел. Считаные дружинники, чудом перескочившие через оба, все равно валились замертво от точных выстрелов рязанских арбалетчиков.

Константин и впрямь воякой не был, так что ничего путного придумать не сумел. Зато на повтор старой коломенской ситуации[99] у него ума хватило. Однако повтор был с некоторыми новшествами.

Так, например, справедливо полагая, что на этот раз конная атака будет не только сбоку, но и спереди, он и рвы приказал вырыть соответственно, соединив их между собой. Чтобы ничего не заподозрили, он землю велел выносить к берегу реки и высыпать ее там. Затем рвы замаскировали ветками, уложив на них аккуратно подрезанный дерн. Времени хватило еле-еле. Оставалось лишь так раззадорить черниговского князя и особенно Ярослава, чтобы от слепой ярости они кинулись на него сломя голову, позабыв обо всем на свете. Весь вечер он сочинял нужный текст и лишь ближе к ночи остался удовлетворен содержанием грамоты. Для того чтобы развеять сомнения относительно возможных ловушек типа волчьих ям, он повелел оставить во рвах спереди несколько проходов. Их специально огородили тоненькими, хорошо ошкуренными колышками. Яркая желтизна четко выделялась на фоне зеленой травы, служила хорошим ориентиром для своих. Проходы сделали косыми, то есть, следуя по прямой, миновать оба рва было никак нельзя.

Опасения вызывал лишь Ярослав, который должен был помнить зимнюю битву под Коломной, но тут уж оставалось положиться на судьбу – как повезет. Сейчас Константин радостно понимал, что удача ему вновь улыбнулась.

Окружения со стороны реки он не боялся. Пусть булгар намного меньше, но зато их ладьи значительно больше по размерам, да и сами воины изрядно поднаторели в этих водных сражениях. Об одном он попросил своего союзника – по возможности ратников не убивать, а просто переворачивать и топить их ладьи.