– Пойми, Абдулла, они же все народ подневольный. Повелели им князья с боярами, вот они и пошли в поход – деваться-то некуда. Были бы степняки какие, я тогда наплевал бы – своей охотой они на мою землю пришли, или заставили их. Всех вырубил бы нещадно, под самый корешок. Но они – русские люди. Жалко.

– Все равно смертей не избежать, – резонно возразил наследник ханского престола.

– Это ты верно сказал. Потому и надо сделать так, чтобы их поменьше было.

Бек сдержал слово. По тем, кто не стрелял, булгары в ответ тоже не били. Просто сноровисто накидывали острые крючья-кошки и резко дергали вбок за другой конец крепких пеньковых веревок, опрокидывая одну ладью за другой.

Ратники-мужики, бестолково суетясь, пытались их обрубить, но толстые, хорошо просмоленные веревки были прочны. От одной, двух, а то и трех кошек освободиться удавалось, но в каждую ладью впивалось не меньше пятка, а потому усилия были бесплодны.

– И откель токмо понабрали их поганые, – сокрушались те, кто уже выбрался из-под перевернутых ладей и добрался к берегу.

На самом-то деле было их поначалу не так много. Но пока Константин плыл с Абдуллой к Ростиславлю – он успел хорошо ознакомиться с тактикой речного боя и тут же обратил внимание на их количество, после чего немедленно освободил всех кузнецов, пришедших с Сергием, а также местных, что были в городе, от земляных работ и поставил их на отковку кошек.

– Да куда их нам столько? – возмущался Абдулла. – Половины за глаза…

На самом деле еле хватило, да и то лишь благодаря Миньке и Сергею. Первый тут же внес кое-какие новшества, включая внедрение поточного конвейерного метода, а второй… Ну скажем деликатно, сумел найти убедительные слова для работяг, чтобы внедрить его на практике.

А от русских стрел булгар хорошо защищали высокие борта собственных кораблей и приобретенная именно в таких боях незаурядная сноровка и ловкость. После того как перевернулись десятка четыре ладей, штурм, начавшийся хаотичной атакой, резко прекратился. Стрелы, обмотанные пуками горящей пакли, воинам Абдуллы тоже удавалось загасить почти сразу же, благо, что речной воды хватало.

На берегу между тем отхлынувшие от рвов дружинники тоже попытались изменить тактику и избить рязанскую рать стрелами. Но и тут их ждала неудача. В окружении Константина имелось почти четыре сотни арбалетчиков, и едва дружинники уверились в своей безнаказанности, осыпая врага стрелами и незаметно для себя приближаясь все ближе и ближе к ним, как тут же последовало возмездие.

Прозвучала громкая команда Константина, и арбалетный залп выкосил добрую сотню воинов. То же самое произошло при попытке зайти с правого фланга. Здесь вовсю распоряжался остатками своего воинства (кузнецы продолжали вкалывать в городе) неугомонный помощник Миньки. Сам же великий изобретатель мог только азартно болеть за своих, стоя на городской стене Ростиславля, и переживать, что его самого нет среди умелых стрелков.

– Эх, гранатой бы еще, – время от времени вздыхал он, тут же с тоской вспоминая, как их вчера обнаружил у него бдительный Константин и сразу же – хорош друг, нечего сказать – беспощадно изъял все десять штук.

Между тем заметно темнело. Июньские дни самые длинные в году, но когда-то заканчиваются и они. Мстислав Святославович, уцелевший только по причине своей грузности, – конь его совсем немного отстал, и лишь потому князь не попал в первую, самую гибельную волну, – повелел прекратить атаки и готовиться к ночлегу. Злобствующего Ярослава он осадил, самокритично заметив:

– Рязанец – молодец, а мы с тобой дураки, – но тут же бодро заявил: – Ничего, за одного битого двух небитых дают, а пока пусть он немного потрепыхается.

Подумав немного, черниговский князь подозвал старого тысяцкого, который невесть каким чудом остался жив и даже почти невредим, ухитрившись выкарабкаться из рва, и коротко велел:

– Брод найти надо через речушку, что сзади рязанца течет.

– Как рассветет, так сразу и отряжу молодцев, – кивнул тысяцкий.

– Как рассветет – будет поздно. Ты к рассвету должен сам на тот берег перейти и еще тысячу с собой прихватить. Так что немедля приступай, – приказал жестко.

Тысяцкий вздохнул, вновь кивнул и поплелся отряжать молодцов.

– Я половину своей дружины потерял, – пожаловался подсевший к черниговскому князю Александр Бельзский.

– С оставшимися, конечно, тяжелее три тысячи гривен в свою калиту заполучить, но все равно можно, – заметил черниговский князь.

– Для этого к рязанцам вначале подойти надо, – подал голос один из многочисленных племяшей Мстислава.

– Завтра с рассветом пешцы первыми пойдут с хворостом в руках, – мрачно обнадежил тот. – Больше тысячи, от силы двух, пусть даже трех, рязанцам не завалить. Не успеют просто. А уж потом и наш черед настанет. А чего это он так осмелел? – обратился Мстислав к Ярославу. – Ему же сам бог повелел где-нибудь отсидеться да все полки свои тихонько собирать.

– За землю свою переживает да за смердов, – пояснил Ярослав.

Подумав немного – как-то не хотелось, чтобы рязанец даже в мелочах выглядел благородно, он криво ухмыльнулся и добавил:

– Жаден больно, вот и не хочет, чтобы его княжество зорили. Он от жадности даже мои земли не трогал. Тихо шел, по-хозяйски.

– Это хорошо, что переживает, – после паузы задумчиво протянул Мстислав. – Ежели ускользнет и завтра, то я ему еще один крючок закину. Чтоб наверняка сработало. Хотя лучше, чтоб не ускользнул.

Но его пожелания не сбылись. Ранним утром на пологом берегу Левой Губы уже никого не было. Правда, Константин не бежал – он просто сел в осажденном городе, готовясь его оборонять до последнего.

– Как мыслишь, он хотя бы сотню-другую конных имеет? – поинтересовался Мстислав, внимательно разглядывая фигуру князя Константина, командовавшего своими людьми на стене недалеко от городских ворот.

Ярослав, которому был адресован вопрос, ответил не сразу.

– Скорее всего, имеет, и даже не одну-две, а поболе, – уверенно заявил он после раздумья.

– Совсем хорошо, – туманно заметил Мстислав, по-прежнему не раскрывая своих задумок, и небрежно бросил тысяцкому: – Потери все сочли? Сколько?

– Из нашей дружины почти полтораста душ. У Ярославовых воев столько же. У прочих, ежели всех вместе честь, еще сотен шесть. Обычных конных, не дружинных, почти восемь сотен. Да что дружины – одних князей ныне десяток без одного недочли. Все во рвах остались.

Мстислав присвистнул:

– Вот, князь Ярослав, как нас рязанец лихо пощипал. За один день чуть ли ни на треть воев поубавил. Ну да ничего. Мы еще поглядим, кому цыплят считать доведется и кто из нас до осени доживет. Кстати, а где твой Гремислав?

– Я ему повелел в рядовичах[100] покуда быть.

– Напрасно ты с ним так, – с укоризной заметил черниговский князь. – Ныне, пока град на копье тщимся взять, мне все едино делать нечего. Хочу парой слов с ним перемолвиться. Вели ему подойти.

Беседой с Гремиславом Мстислав остался доволен настолько, что даже заверил его в конце разговора:

– Все исполнишь так, как должно, то я тебе не только гривен отсыплю, но и сотником к себе возьму.

– А тысяцким? – нагло спросил Гремислав.

Мстислав поморщился.

– Тысяцкого тоже, может, дам, но для того ты в руках должен голову своего бывшего князя держать, когда передо мной стоять будешь. Нет, даже не так, – тут же поправился он. – Не голову, а его самого и чтоб он живой был.

– Трудненько придется, – вздохнул Гремислав.

– А ты дерзай, – спокойно посоветовал черниговский князь.

Вялый штурм не принес никакого результата, но Мстислав почему-то был спокоен и ничуть не раздосадован.

– Завтра на рассвете уходим в глубь его земель, а Ростиславль в покое оставим, – сообщил он Ярославу.

– А как же рязанец? – удивился тот.

– А я разве не сказал? – хмыкнул Мстислав. – Мы же не просто так уйдем, а с его головой под мышкой.