— Сейчас вот сижу перед вами и думаю — а не погорячился ли я? — с тяжким вздохом произнес Константин. — Теперь с них никакой прибыли — один убыток. Стало быть, придется вам за них уплатить, — и взвинтил цену еще на две тысячи русских гривен.

Русских, потому что «рязанских» говорили все реже и реже. Раз русские, значит, рязанские, потому что других на Руси не осталось вовсе — переплавили.

Особо знатные пленники, поделив в уме запрошенную сумму на количество всех граждан республики святого Марка, выживших в ночном аду, пришли к выводу, что выкуп не так уж и велик, если его считать отдельно на каждого. Об этом они немедленно известили царя.

Однако тот был непреклонен, заметив:

— Вы же в республике живете, следовательно, у вас все равны. Поэтому и сумма выкупа общая — за всех вместе. А если вы мне тут прения устраивать будете, то я прикажу повесить еще кого-нибудь, а выкуп за них тоже возложу на ваши шеи. Придется вам еще с полсотни висельников оплатить.

Венецианцы окончательно сникли, добитые даже не угрозой, а именно тоном — спокойным, в меру циничным и даже несколько равнодушным.

«Этот и повесит, и увеличит», — решили они почти одновременно, после чего согласно закивали.

А уже через месяц черед подвывать настал для многих именитых семей республики святого Марка — Полани, Морозини, Дзиани, Малипьеро, Тьеполо, Кантарини и прочих.

Наиболее решительные хотели было немедленно наброситься на ненавистных схизматиков, благо их и было-то всего полсотни, причем приплыли они на венецианском корабле, но гонец, привезший горестную весть о выкупе, тут же остановил разбушевавшихся граждан Венеции сообщением о том, что голова каждого русича оценена их королем в две тысячи гривен, а он из тех, кто свое слово всегда держит.

Придирчиво поглядев еще раз на русичей, равнодушно развалившихся на корме и на носу корабля, торговый народ пришел к выводу, что эти варвары, конечно же, весьма крепки телом, но выкладывать за них такую сумму, да еще не за живых, а за мертвых, — верх расточительства.

С рыцарями-монахами разговор у Константина был отдельный. Выразив сожаление по поводу того, что под Судаком уцелело всего двадцать семь тамплиеров, он заявил, что хорошо знает, какими сокровищами те обладают. Простых людей среди них нет[194]. Посему цена каждого вне зависимости от его знатности и положения в ордене составит тысячу русских гривен. Торговаться он ни с кем не собирается, а просто ставит перед фактом.

В то время как Италия погрузилась в траур… по деньгам, Арман де Перигор, багровея от бешенства, читал дерзкие слова короля схизматиков, адресованные непосредственно ему, как великому магистру ордена тамплиеров.

Сразу после этого последовал перечень замков, в которых хранились орденские богатства, а в конце добавлялось, что этот список сознательно неполон, потому что есть опасения, что письмо может попасть в чужие руки, а тогда всякое может случиться.

Тут Константин несколько рисковал. Он не был уверен в том, что исторические источники, которые ему доводилось в свое время читать, не лгут, рассказывая о сокровищах тамплиеров и о местах, где они хранились. Так что перечисление замков было скорее авантюрой, но она сработала.

Арман де Перигор только прикусил губу. Бессильная ярость с такой силой навалилась на него, что он даже не смог ничего сказать — перехватило горло. Сил достало лишь на то, чтобы уныло кивнуть стоящему перед ним рыцарю, которого отпустили, чтобы он отвез послание. Кивнуть, дабы он побыстрее ушел и оставил Армана одного, ибо поражение, в отличие от победы, легче переживать в одиночку. Рыцари позором не делятся.

Примерно в это же время и приблизительно такой же текст был доставлен магистру ордена госпитальеров Бертрану де Ком, а также привезен вице-магистром Генрихом фон Вида в Рим для великого магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца. Разница состояла лишь в том, что к письму не прилагался перечень замков с сокровищами, да и сумма выкупа была указана гораздо меньшая — всего по пятьсот гривен за каждого рыцаря.

Получалось, что если два года назад основную часть расходов на укрепление военной мощи Руси взяла на себя верхушка Священной Римской империи в виде пфальцграфов, маркграфов, просто графов, а также баронов, герцогов и прочей знати, то теперь варвары-схизматики переложили ее на итальянских торгашей и рыцарей монашеских орденов, то есть преимущественно на Францию.

В целом же прибыток от второго крестового похода составил даже больше, чем от первого, — пятьдесят пять тысяч русских гривен, то есть свыше семисот пудов серебра. Могло быть и больше, но великий магистр ордена госпитальеров Бертран де Ком промедлил с выплатой всей суммы, так что двенадцать пленников, стоивших шесть тысяч гривен, пришлось и впрямь пустить на корм рыбам. Жалко, конечно, — в смысле денег, но что делать? Не отпускать же. Тогда в следующий раз и остальные не заплатят.

Путешествовать верхом, особенно когда ты имеешь трех лошадей: вьючную и две сменных — радости мало. Хотя быстро, а это самое главное. К тому же первый перегон был короче, меньше шестидесяти верст.

До славного Ростова они домчались уже в темноте, но на самом деле время было еще не позднее, просто больно уж рано темнеет в декабре. Но пока путники дозвались до стражи, пока те разобрались, кто гарцует перед ними у городских ворот, прошло еще не меньше часа.

Ростовский воевода, всполошившийся от такого визита, весь остаток вечера надоедливо извинялся и каялся, мешая гостям хлебать наваристые горячие щи, но, услышав, что на рассвете государь вместе со своей свитой вновь собирается в дорогу, уверился, что Константин и впрямь прилетел не по злому навету недоброжелателей, и расслабился, обмяк в блаженстве.

Правда, наутро все тело у Константина с непривычки гудело, а окаменевшие мышцы на внутренней стороне бедер и вовсе отдавались резкими уколами боли при каждом шаге, но через пару часов скачки вроде бы прошло. Потом, конечно, боль вернется, ну и ладно — это же потом, по приезду. Там-то можно будет и задержаться на денек-другой, как-никак честно заслужили, да распарить все косточки в баньке.

Под конец второго дня Константин еле держался в седле. Семьдесят верст без малого — не шутка. Зато как раз поспели. Задержись они в пути на денек, и застать изобретателя уже не удалось бы, потому что Минька наутро собрался отъезжать, будучи мрачнее тучи оттого, что испытания провалились вчистую.

Оказывается, изобретатель не учел, можно сказать, элементарного. Случается такое, хоть и редко, даже у гениев. Пушку на воздушный шар взгромоздить — плевое дело. Куда сложнее прикинуть, поднимется ли тот с этой ношей. Вот этим Михал Юръич и занимался, скрупулезно подсчитывая вес десятка зарядов, самой пушки, пороха и прочего. Выходило, что должен шарик все это поднять, чтобы с высоты можно было шарахнуть всем врагам на устрашение. Он и взлетел…

Только самое простое напрочь выскочило из головы у Миньки. Он не учел отдачу. После первого же выстрела плетеная корзина попросту перевернулась набок. Хорошо, что человек, который там находился, не растерялся. Не первый раз Слан оказывался на такой верхотуре.