К тому же, указывал далее Александр, у Мстислава имелись три дочери, и он, войдя в Галич по доброй воле горожан и местных бояр, как раз собирается жениться на самой младшей — Елене. Так что по всем статьям выходит, что княжество его и он «сел в нем крепко».
И еще одно письмецо пришло почти одновременно с посланием Бельзского. Буквицы в нем были по-детски крупные и не совсем уверенные. Адресовано оно было княгине Ростиславе, причем гонец вначале привез его в женский новгородский монастырь на Молоткове, а уж потом письмо прибыло в Рязань.
В нем маленькая Еленка, самая младшая из дочерей Мстислава Удатного, просила помолиться за несчастную сироту, которой в ее беде нет спасения и нет ни от кого заступы. Даже уйти в монастырь, чтобы избежать столь тяжкой участи, как замужество со страшным стариком-князем, ей не дозволяют.
— Ты — мой супруг. Коли батюшка наш богу душу отдал и ни дядьев, ни братьев тоже нет, стало быть, ты нам всем троим теперь отца вместо, — произнесла Ростислава срывающимся голосом.
Больше она ничего не сказала, лишь смотрела. Взгляд был строгий и в то же время грустный.
— Да не печалься ты так за нее. Поможем мы горю твоей Еленки, — обнял жену за плечи Константин.
— Я не за нее — за себя печалюсь, — вздохнула Ростислава. — Расставаться с тобой не хочу, а надо…
Отдав команду на сбор ополчения Вячеславу, успевшему уже отдохнуть после Царьграда, князь, особо ни на что не рассчитывая, написал в ответ, что до него дошла весть, будто княжна Елена удерживается Бельзским силой, а это негоже.
К тому же, если дитя лишилось родителей, то это не значит, что она стала сиротой. Есть старшая сестра, которая готова приютить малышку, так что надо бы отпустить девочку к Ростиславе.
Нагловатый тон очередного послания Александра Всеволодовича не столько возмутил, сколько рассмешил Константина. Очевидно, тот был абсолютно уверен — случись что, и венгерский король непременно придет ему на выручку. Потому новоявленный галичский князь и позволил себе напомнить Константину слова вековой давности, на которых сошлись все князья, съехавшиеся в далеком 1097 году в городе Любече: «Каждый да держит отчину свою».
На сей раз ответ рязанского князя был краток: «Ты крест честной целовал вместе с прочими, согласившись отдать мне царскую корону, если я прогоню немцев из северных волостей. Теперь исполняй мое повеление. Иди прочь из Галича, и тогда я тебе за послушание дам в кормление иной град. А ежели не увижу от тебя покорности своей воле, то сам приду к тебе. Но тогда на мою милость не полагайся».
Расчет был на то, что от подобного тона Бельзский придет в ярость и напишет резкий отказ в оскорбительной форме. Однако хитрый галичский князь поступил умнее. Он не стал отвечать вовсе, а рязанских гонцов силой удержал у себя. Однако его надежда на то, что Константин прождет ответа до весеннего таяния снегов, когда станет поздно что-либо предпринимать, не оправдались. Рязанский князь отдал распоряжение полкам выступать буквально через неделю после отправки письма в Галич. А чего мешкать, когда и без того было ясно, что Бельзский добром не уступит.
Последняя трапеза перед выходом из Рязани была семейной — только Ростислава и сын Святослав. Константин сидел на ней непривычно молчаливый. Он выдохся еще с утра, доказывая своим самым ближним друзьям всю необходимость задуманного, включая не только захват Галича, но и торжественную коронацию в Киеве, которую предполагалось провести во время возвращения из похода. Как ни удивительно, на этот раз вся троица его друзей либо была настроена решительно против княжеских планов, либо…
— Я, конечно, как человек военный, выполню все, что ты скажешь, Костя, но, как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, ты ухватил слишком большой кусок, которым можешь запросто подавиться, — осторожно заметил Вячеслав.
— Стало быть, ты тоже против?
— Ты спросил, я ответил, — пожал плечами воевода.
— Ну, наш патриарх по своей обычной схеме работает. Раз первый царь в той русской истории появился в 1547 году, то и нам надо дождаться того же времени, чтобы еще и этим не усугублять изменения истории…
— Сказано: «Не умножай сущностей сверх необходимости», — перебил Костю владыка Мефодий, который неделю назад самолично прибыл в Рязань, чтобы торжественно преподнести Успенскому, Спасскому и Борисоглебскому соборам святые дары, привезенные из Константинополя. — А я как раз не вижу этой вот необходимости.
— С тобой все ясно, владыка, — вздохнул Константин. — А ты-то чего, Слава? Или ты тоже необходимости не видишь? А ты чего молчишь, Михал Юрьич?
— А мою точку зрения ты знаешь, — пожал плечами изобретатель. — Князь, пусть даже и великий, это почти что президент. У него прав не намного больше. Так что от них до демократии рукой подать. А станет царь — тогда все! Хана!
— Хана будет, когда Батый придет, — парировал Константин. — Сразу скажу, что, исходя из исторической практики, у любого демократического режима шансов победить в войне, при прочих одинаковых условиях, намного меньше, чем при диктатуре. Это абсолютно точно. Демократы Гитлера никогда бы не одолели. Такое мог совершить только Сталин. Да и вообще. У нас коллективное руководство редко было, но за это время мы проигрывали все, что только можно.
— А американцы? — взвился Минька.
— А что американцы? Ты назови хоть одну относительно приличную войну, в которой они победили.
— Ну, Вторая мировая, — неуверенно протянул изобретатель. — А что, они ведь тоже в ней участвовали? — взвился он, заметив саркастическую ухмылку на лице воеводы.
— В сорок четвертом, — кивнул Константин. — Когда нам до Берлина… — Он, не договорив, махнул рукой. — Знаешь, Миня, даже самый затюканный шакал, или нет, лучше чисто по-американски, так вот даже самый вонючий скунс может себе позволить пнуть пару раз ногой смертельно раненного тигра, когда его уже крепко держит за глотку могучий лев.
— А Война за независимость? Выиграли ведь!
— Только их генерал Вашингтон проиграл чуть ли не все сражения. А что касаемо демократии, то я тебе так скажу. Если сейчас ограничиться великим княжением, то рано или поздно, но либо мои потомки, оказавшись слабаками, просто разбазарят верховную власть, либо найдется кто-нибудь из внуков-правнуков, причем не обязательно моих, кто эту корону все равно на себя напялит. И что тогда?
— А что тогда? — пожал плечами Минька.
— А тогда, Михал Юрьич, он все эти ограничения власти, которые я сам по доброй воле приму, сделав монархию изначально пусть и не конституционной, но весьма близкой к ней, просто отметет в сторону. А в свое оправдание скажет: «Мой дед был великий князь и потому слушал всякие советы своих лучших мужей, вводил городское самоуправление и прочее. Я же — царь, так что мне все советчики не указ. Что хочу, то и ворочу!» Так вот, я попытаюсь приучить народ не только к царю на троне, но и к осознанию того, что и простые люди при нем играют немалую роль и имеют весомые права, которые записаны в законе.
— Вообще-то, логично, — нехотя согласился Минька, но Константин, не обращая на это внимания, уже обернулся к воеводе. — Теперь давай с тобой разберемся. Почему ты считаешь, что Галич слишком велик для меня и я могу им подавиться?
— Ты же сам говорил, что Бельзского поддерживают венгерский король и князь Польши. Как его там — седой леший, кажется?
— Лешко Белый, — поправил Константин.
— Тем более ты сам сказал, что Бельзский — его шурин, а здесь родство ценится о-го-го. Получается, что мы ввяжемся в войну сразу против трех противников. Да, мы их разобьем, а дальше что? Они же не успокоятся. Выходит, впереди опять война. Нам оно надо? И непонятно еще одно — когда ты собираешься остановиться и где? Это я как раз про большой кусок. По-моему, уже пора, так что не лучше ли оставить Галич в покое? Мы что, без него не проживем?
— Нет, Слава, не проживем, — покачал головой князь. — Ты что же, так и хочешь остаться верховным воеводой Рязанского княжества? И что тогда будет? Да, ты, как человек военный, на Красных холмах близ Переяславля-Южного, да еще имея дополнительно пять тысяч дружинников, расколошматил бы Субудая намного увереннее и качественнее — это бесспорно. Но я думаю, что и в этом случае попотеть пришлось бы изрядно. А ведь там всего два тумена было. Ты вслушайся, Слава, всего два. А знаешь, сколько Батый с собой на Русь приведет?!
