Марго загасила окурок под краном и энергично помахала рукой перед лицом, разгоняя табачный дым. Я подошел к зеркалу и выковырял из-под него очередное послание от Морфичева. «НИЗОВЬЯ ВОЛГИ ОТПАДАЮТ. ПО МОИМ РАСЧЕТАМ, НАС СБРОСЯТ НА ЮЖНЫЙ УРАЛ».

– Что это? – полюбопытствовала девушка, подкрашивая помадой губы.

– Инструкция от моего напарника, – ответил я и на обратной стороне бумажки написал: «СЧИТАЮ ЭТО ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ НЕБЕЗОСНОВАТЕЛЬНЫМ И ЗАСЛУЖИВАЮЩИМ ВСЯЧЕСКОГО ВНИМАНИЯ». Подумал и поставил в конце три восклицательных знака.

– А ты ловкач! – покачала головой Марго и погрозила мне пальчиком. – Выиграть хочешь?

– Хочу или нет – результат уже предрешен, – самоуверенно заявил я, заталкивая записку под зеркало. – Так что расслабься со своим водителем и получай удовольствие от дикой природы. Ты ведь здесь не ради денег, так?

– А ты ради денег?

Я еще не созрел до такой глупости, чтобы рассказать малознакомой пигалице про Ирэн, из-за которой я ввязался в Игру. Мы вернулись в отсек. Марго стала допытываться, какая, по моему мнению, команда выйдет в победители. Два парня в голубых комбинезонах принялись раздавать пластиковые тарелки с бутербродами и куриными окорочками. Ирэн проснулась, но еще долго не могла прийти в себя. Откинувшись на спинку сиденья, она неотрывно смотрела в потолок. Лицо ее было бледным, на щеке отпечатались складки комбинезона. Наверное, ей приснился плохой сон. Марго выгребла из кармана куртки шелуху от семечек и кинула ее под сиденье. Отряхнув руки, она впилась зубами в куриную ногу.

– Ты женат?

Я думал о том, где по замыслу хитроумного продюсера нас выкинут. Этот самолет мог развить скорость до пятисот километров в час. Мы находились в воздухе уже больше трех часов… Я представил себе карту Побережья, Поволжья и отдаленных окрестностей страны, но все попытки определить наше местонахождение оказались тщетны, ибо я не располагал направлением полета. В иллюминаторах можно было разглядеть лишь методично освещаемое сигнальными огнями крыло, дальний край которого растворялся во мраке. Казалось, самолет залип в смоле, как пчела в меду, а двигатели еще продолжают натужно работать, пытаясь вырвать крылатую махину из вязкого плена… А впрочем, зачем я без толку ломаю голову? Не все ли равно, где я окажусь? Мне что Южный Урал, что Центральная Сибирь, что Приамазонская сельва – повсюду моя стихия, в которой я подобен рыбе в воде. Я полон сил и дерзкой отваги. Желание остаться в глазах Ирэн прежним Кириллом Вацурой, который когда-то с легкостью покорил ее сердце, настолько велико, что в моей душе стало зарождаться чувство сострадания к Морфичеву. Он еще не знает, какая безудержная и безумная гонка ему предстоит! Он беспокоится за мои ноги…

Я склонился над ботинками, которые любезно предоставил мне Морфичев. Отдаю ему должное – ботинки высшего класса! Я затянул потуже шнурки и стукнул подошвами о рифленый пол. Быстрее бы встать на край рампы, пристегнуть карабин с вытяжным фалом и прыгнуть в черную бездну! Быстрее бы в драку!.. Марго толкала кончиком ноги парашютный ранец и лепетала мне про дочернюю компанию в Копенгагене, которую папик отдаст ей, как только она закончит университет. Она не хвасталась, от этой смешной и глупой привычки она избавилась давно, потому что беспрерывно, ежедневно и даже ежечасно хвастать ей надоело. Хвастовство уже не приносило ей удовлетворения, как и регулярно обваливающиеся на нее материальные блага. Она все уже видела, везде побывала и почти все испытала. Даже полет на военном самолете и предстоящий ночной прыжок с парашютом ее не слишком волновал. Это было пресыщенное дитя, стремительно теряющее интерес к жизни. Она цеплялась ко мне, пытаясь расковырять мою душу в надежде найти в ней то, что смогло бы ее удивить и заинтересовать. Но я не поддавался, я не хотел кормить собой этого симпатичного вампира. Рядом с ней я чувствовал себя ребенком бедных родителей, которые, расщедрившись, впервые в жизни повели меня на качели. И я волновался, я радовался и удивлялся всякой мелочи – кристалликам льда на стекле иллюминатора, запаху холодной курицы, сиденьям, которые откидывались при помощи маленьких рычажков, и, конечно, своим новым ботинкам, которые будут с остервенением топтать землю, стремительно приближая меня к победному финишу.

– Слушай, а какой сегодня день недели? Вторник? – испуганно спросила Марго и, хлопнув себя по лбу, запустила ладонь в карман курточки. Она вынула оттуда плоскую пачку с таблетками, на которой были нарисованы профиль обнаженной женщины и календарь на месяц, выковыряла одну и, не запивая, проглотила. Наверное, она относилась ко мне как к пустому месту или стандартному субъекту природы, перед которым нет необходимости утаивать свои женские дела. Мне всегда были симпатичны люди, которых мало беспокоит то, как на их естественные и обыденные поступки посмотрят окружающие. Я уверен, что они, при всем своем кажущемся цинизме и невоспитанности, искренни и честны.

Отсек оживал. Проснулись те, кто дремал. Предчувствие скорого старта делало людей суетливыми и разговорчивыми. Я давно заметил, что иногда страх проявляется в неудержимой болтливости. Немолодая женщина в мешковатой штормовке и плотно обтягивающих лосинах (кардиолог из реабилитационного центра) принесла из тамбура бутылку водки и стопку пластиковых стаканчиков. Она опустилась на корточки перед сиденьем, расставила стаканчики и свинтила с бутылки пробку. Лицо ее было бледным, даже землистым, без каких-либо признаков косметики. Оттянутый книзу подбородок был покрыт пушком. Неряшливо разросшиеся брови обвисли по краям, придавая лицу выражение умиления.

– Друзья! – сказала она слабым голосом, раздавая всем подряд стаканчики с пойлом. – Мы же не враги! И даже не соперники! Мы все в одной команде! И эта команда называется «телевидение»! Я вас всех люблю! Всех! Вы для меня все равно что дети!

Голос ее становился все тоньше, все круче опрокидывались брови, и наконец наступил апогей любовных эмоций. Кардиолог решительно наклонилась к Акулову и поцеловала его в щеку.

– Я вас всех… всех люблю… Вы хорошие, добрые ребята…

Акулов, опешивший от такого поступка, презрительно скривил губы и с выражением гадливости на лице взглянул на содержимое стаканчика. Кудрявый парень с широким лицом, покрытым румяными пятнами, поддержал тост. Залпом выпив содержимое стаканчика, он предложил всем командам идти к финишу не торопясь, в свое удовольствие, финишировать одновременно и совместно промотать призовой фонд на Канарских островах. Круглый, как колобок, дядька с обширной блестящей лысиной (тренер городской сборной по спортивному ориентированию) одним махом выпил свою порцию водки и тотчас предложил кардиологу выпить на брудершафт. Кардиолог не отказала, наполнила его стаканчик опять и надолго присосалась к пухлым тренерским губам.

– Тоска, – произнесла Марго, глядя на разгорающееся веселье. – Они ведут себя как подростки. А я думала, серьезная игра…

Моя Ирэн, то ли еще не отойдя от сна, то ли усыхая от печали, уставилась в иллюминатор, хотя там ничего нельзя было увидеть. Ее лицо отражалось в черном стекле. Я почувствовал, как в душу снова закрадывается чувство, перед которым я был бессилен. Ирэн одна. Она одинока. Она глубоко несчастна. Тот теплый и уютный мир, в котором она обитала, рассыпался, словно плетеная гондола воздушного шара, и она вывалилась из нее и зависла в черной пустоте, подобно крылу самолета. Теперь безжалостная судьба готовилась крутить ею по своему усмотрению. Пройдет немного времени, и бессловесные парни в голубых комбинезонах с профессиональной четкостью наденут на нее парашют, застегнут все карабины и защелки и подведут к краю пропасти. Я представил, как Ирэн взглянет на меня за мгновение до того, как прыгнуть. С какой болью и отчаянием! И сколько скорби и любви увижу я в ее глазах! Зачем я ее убиваю? Зачем я сбрасываю ее в пропасть?

– Ты чего так покраснел? – спросила Марго. – Как тебе последний альбом «Леденцов»? Полная безвкусица, правда?