Прозвучал гонг. Ведущий объявил, что команды созданы.

– Всем спасибо, всем спасибо! – повторил он традиционную фразу.

Погасли софиты. В зале сразу стало темно и холодно. Зрители, катая по полу пустые бутылки, устремились к выходу. Ведущий напомнил, чтобы все участники Игры прибыли завтра утром на инструктаж. Я уже не пытался встретиться взглядом с Ирэн. Эта женщина перестала для меня существовать. Я был унижен. Мне было стыдно смотреть в зал, будто все кругом знали, что меня бросила женщина, и хихикали по этому поводу.

Я смешался с толпой, думая про кафе «Сонет», но на выходе меня догнал Англичанин.

– Мне бы хотелось с вами немного поговорить. Вы не очень торопитесь?

Хочет говорить – пусть говорит. Мне все равно. Мне некуда спешить. На стоянке у «Сатурна» Англичанина ждал потрепанный армейский «УАЗ». Едва мы сели в него, как пошел проливной дождь. Крупные капли забарабанили по брезентовому кузову.

– Меня зовут Стас, – представился он, цепким взглядом рассматривая меня. У него были какие-то необычные глаза, глубоко спрятанные под тяжелыми надбровными дугами. – Я профессиональный геолог, начальник геолого-разведочной партии.

Он вынул из-под сиденья пузатую фляжку в пятнистом чехле, протянул мне пластиковый стаканчик и плеснул туда какой-то жидкости с резким запахом можжевельника.

– Я читал ваше резюме и сразу решил, что выберу вас. Но на жеребьевке Лобскому повезло, и он получил право выбирать первым… За успех нашего дела!.. Мы заткнем всех за пояс. В ваших глазах я вижу некоторую долю недоверия. Это нормально. Это пройдет, как только мы с вами начнем работу. Вам известны правила Игры? Нет? В двух словах: каждую команду выбросят с парашютами ночью в какой-то малолюдный район. Какая команда первой придет к финишу, та и снимет весь призовой фонд. Я уверен, что у нас с вами нет достойных соперников. У вас хорошая экипировка? Могу предложить армейские ботинки для спецназа на суперподошве. Какой у вас размер? Сорок второй? Я подберу. И еще: по правилам Игры нельзя проносить в самолет запрещенные предметы. И все же я попытаюсь пронести пистолет. Я разберу его и спрячу детали в воротнике куртки и обшлагах рукавов. Наверное, вы понимаете, для какой цели он может нам понадобиться… Еще джина?.. Теперь за волю к победе!.. Как вы переносите жару? А холод?.. Очень хорошо. Карта местности, которую нам выдадут, будет весьма условная, без географических координат и обозначения сторон света. В этом-то и вся изюминка Игры. Но я уже кое-что разузнал через своих ребят. Они работают на военном аэродроме, с которого мы стартуем. Для нас зафрахтован военно-транспортный «Ан-12». Самолет заправили под завязку, а это значит, что его собираются использовать на максимальную дальность, то есть в радиусе трех тысяч километров…

Он говорил со мной так, словно ставил боевую задачу на штабном совещании. Но я слушал его невнимательно, больше озабоченный разладом с Ирэн. Ревность душила меня. Я думал о том, как давно знакомы Ирэн и Лобский. На Эльбрусе они встретились случайно? Или же Лобский знал, что Ирэн будет там, и приехал туда ради встречи с ней?

– …направление к финишу можно просчитать элементарно, – говорил Морфичев. – Для этого я во время полета положу на пол самолета стальной шарик, который обязательно отреагирует даже на малейшее изменение курса. Мы будем лететь по большой окружности… Думаю, что мы с вами не станем дожидаться рассвета, а начнем марш сразу же после приземления… Надеюсь, у вас большой опыт прыжков с парашютом?.. Давайте еще по одной и перейдем на «ты»…

Он очень увлекся предстоящей Игрой, очень верил в меня, и я не знал, как бы мягче объяснить ему, что не собираюсь никуда лететь, что на мне висит частная фирма, что на шоу попал случайно, по злой шутке. Конечно, это была бомба для Морфичева. Он уже предвкушал победу и не догадывался, что ему предстоит глубоко разочароваться во мне, а затем спешно подбирать себе другого напарника. И чем больше Морфичев вживался со мной в Игру, тем мне труднее было решиться сказать ему правду.

Ну, как я мог полететь к черту на кулички, оторвав себя на целых две недели от дел в агентстве? Теоретически, конечно, можно наплевать на все, закрыть дверь на замок и увязаться за старым геологоразведчиком. Но тогда созданное, выстраданное мною детективное агентство попросту перестанет существовать. А у меня, по большому счету, ничего, кроме него, не осталось. Кроме него и Ирэн…

Уже подходя к двери своей квартиры, я услышал, как в прихожей надрывается телефон. Я не спеша достал ключи, открыл дверь, включил в прихожей свет, снял туфли… Телефон выл, словно сигнал пожарной опасности. Кто это такой настойчивый? Наверняка Ирэн. Сейчас я сниму трубку и услышу, как она всхлипывает. «Кирилл, ты не правильно меня понял… Я тебе сейчас все объясню…» Какой смысл разговаривать с ней? Что нового я могу узнать? Ее безрассудный порыв на сцене был проявлением чувств, а не разума. Чувства – это то, из чего на девяносто процентов состоит человек, его неосознанные мечты и устремления. А сейчас Ирэн уже успокоилась, взяла себя в руки, тщательно продумала все то, что собирается мне сказать. Она будет оправдываться умело и логично. «Лобский – мой старый и верный друг, и он серьезно болен. Разве ты бросил бы на произвол судьбы слабого человека?»

Мне казалось, что телефонный аппарат подпрыгивает на полке. Я смотрел на него с кривой ухмылкой, заранее не веря ни единому слову, которое прозвучит в трубке. Придется ответить, иначе трубка попросту сгорит от перегрева.

– Алло, слушаю!

Короткая пауза. И вместо голоса Ирэн – низкий мужской баритон:

– Кирилл? Это Лобский.

Вот это сюрприз! Ирэн решила, что лучше будет, если со мной поговорит Крот?

– Я мчался за вами по пятам, – сказал Лобский, – но вы так ловко проходили повороты, что мне не удалось вас догнать. Я звоню из машины, стою рядом с вашим подъездом… Не могли бы вы спуститься? Уверяю вас, нам есть о чем поговорить.

К разговору с Лобским я не был готов. И вообще, я не представлял, о чем он хочет со мной говорить? Единственная точка соприкосновения с ним – это Ирэн. Но именно о ней мне меньше всего хотелось говорить.

Не выпуская трубку из руки, я подошел к окну и увидел массивный, цвета мокрого асфальта, корпус «Мерседеса». Рядом с машиной с мобильником в руке стоял Лобский в длинном черном пальто и кепке. Спуститься к нему? Он предложит сесть в машину, и это позволит ему чувствовать себя полным хозяином положения.

– Я уже разулся, – ответил я. – Если вам очень надо, можете подняться ко мне.

Лобский издал какой-то звук, который, по-видимому, означал недовольство моим предложением, и все же согласился. Появившись перед дверью моей квартиры, он долго и излишне старательно вытирал ноги и шагнул в прихожую так, словно она являла собой полянку, усыпанную грибами, и Лобский очень боялся их раздавить.

– Весьма уютное гнездышко, – оценил он, глядя на зеркальный потолок и стены, обвешанные полотнами именитых художников-пейзажистов.

Я не предложил ему ни раздеться, ни пройти в комнату. Лобский, изображая неловкость, топтался у входной двери.

– В общем… гм… – произнес он, поняв, что я буду упорно молчать и не начну разговор первым. – Вы, конечно, имели право так поступить, но я хочу вам сказать, что не стоило принимать такое серьезное решение сгоряча. Вы сделали себе только хуже. Ирэн говорила, что вы вспыльчивый, но быстро отходите, но, к сожалению, команды уже утверждены, и мы не в силах ничего изменить…

– Я ничего не собираюсь менять, – сказал я.

– Да, конечно, – кивнул он, – и все же я не совсем понимаю причину вашей антипатии ко мне…

– Скажите, – перебил я Лобского. – Вы давно знаете Ирэн?

При упоминании этого имени лицо Лобского размякло, словно выложенное на противень тесто.

– Конечно! Много лет! Не меньше десяти, это точно!

У меня в груди что-то болезненно сжалось. Я внимательно следил за его глазами, надеясь заметить какие-либо признаки лжи, но Лобский широко улыбнулся, и при этом его глаза сузились и спрятались за плотно сомкнутыми пушистыми ресницами. Теперь он напоминал разомлевшего на солнце кота.