Первую половину письма можно было бы вообще убрать – в ней Анна излишне подробно описала, как вышла на референта Сержа Новоторова и еще раз дала свое согласие на сотрудничество в фирме «Гринперос». Она во всех красках обрисовала выражение на лице референта, марку и вкусовые качества шампанского, которым он угощал ее, мебель и картины на стенах офиса, куда референт привез ее несколько дней спустя. «Мне предстоит большая работа, – писала Анна. – Как сказал новый шеф, мы будем готовить крупную партию товара к отправке за рубеж, и поэтому мне предложили недели две-три пожить в офисе. Выделили отдельную комнату на втором этаже, от которой я просто без ума. Представь себе: просторная, пятиугольная, в ней два окна с полукруглым верхом, разделенным рейками, как паутинка. От самого потолка до пола ниспадают тяжелые шторы, подвешенные на карнизе, изогнутом так же, полукругом, отчего у штор получается объем. Выглядит это в сочетании с огромным, на всю стену, подлинником Глазьева-младшего, на котором Иисус в терновом венке страдает у ног Пилата, просто потрясающе! Такого униженного лица у Христа я не видела еще никогда в жизни». И два листа мелким шрифтом – в том же духе, подробное описание трехэтажного особняка и его комнат. По своей природной недальновидности я мысленно упрекнул Анну в многословии и неумении сосредоточиться на чем-то одном, самом важном. Но спустя время я добрым словом вспомнил это письмо с пространными упражнениями в словесности.
Вторую часть письма я прочитал несколько раз, пока не запомнил его почти дословно, а затем сжег на пустыре с надеждой, что до меня никто больше не вскрывал конверт.
«Два дня спустя меня пригласили отметить сорок дней со дня гибели Сержа. Стол был шикарным: сначала «а-ля фуршет» на газоне перед парадным входом с колоннами, а как стемнело, мы перешли в залу, где вокруг нас крутилось не меньше десяти официантов… (Часть текста, где идет подробное перечисление яств, я пропускаю.) Было человек тридцать пять – сорок, треть из них – дамы всех возрастов и комплекций. Сначала не меньше часа при гробовом молчании звучали только тосты о почившем в бозе Серже Новоторове, причем произносил их некий господин, которого, как и почти всех остальных, я видела впервые. Все называли его Князем, и я сначала подумала, что это либо титул, либо кличка, но потом выяснилось, что его в самом деле так зовут. Князю – под пятьдесят, он совершенно лыс, даже брови не растут. Был одет безвкусно, как попугай – бежевые брюки, зеленый пиджак, черная рубашка и оранжевая «бабочка». За весь вечер не выпил ни капли спиртного – только «краш», да сигареты тянул одну за другой.
Я думала, что не выдержу этой гнетущей атмосферы и обязательно подавлюсь куском, но наконец спиртное дало свои результаты, настроение у народа повысилось, в угол залы, как с потолка, свалился камерный оркестр, и зазвучали «Времена года» Вивальди.
Тут-то меня референт взял под руку и подвел к Князю – представлять. Видимо, Князь знал обо мне все, потому как вполне удовлетворился моим поклоном и именем. Он взял меня под руку, подвел к столу, налил шампанского. «Вы близко знали Сержа?» – спрашивает он. А я не понимаю, что он имеет в виду. Может быть, его интересовало, спала ли я с ним? Я ответила, что познакомилась, к величайшему несчастью, лишь за несколько дней до его смерти. Князь вскинул вверх то место на лице, где должны быть брови, и спросил с кривой ухмылкой: «Вы сказали – к несчастью? Неужели вам и в самом деле жалко этого подонка?» Вот такие повороты.
Я моргаю глазками, судорожно пью шампанское, не знаю, как мне отреагировать. Он снова усмехнулся, потрепал меня, как девочку, по щеке. А потом я такое увидела, что едва на пол не села. В дверях появился какой-то клерк, негромко позвал Князя, поднял руку вверх и кивнул, как бы подавая сигнал. И вслед за этим в зал вошел сам папочка твоей красавицы Валери – Августино Карлос!
Мне в руки шел редчайший, уникальный шанс завоевать полное доверие Князя. Нельзя было терять ни секунды, и я даже не подумала о том, насколько это этично и принято ли вообще так себя вести в этом кругу. Князь широкими шагами подошел к Августино, они обнялись. Тот выглядел потрясно – седой, бронзоволицый, с фарфоровыми зубами, одетый в белый костюм-тройку, ворот красной шелковой рубашки отложен, на пальцах – золотые перстни. Князь не стал представлять публике Августино – многие даже не заметили появления в зале нового гостя. Они уже выходили из зала, как я почти бегом рванула к Августино. «Сеньор! – сказала я по-испански, преграждая ему дорогу. – Я до сих пор не могу забыть того счастья, какое испытывала, работая на вашей вилле в сельве! Как я рада видеть вас в России!» В общем, что-то в этом роде. На какое-то мгновение по лицу Князя пробежала тень. Он нахмурился, мой поступок ему не понравился. Но Августино вспомнил меня, очень приветливо улыбнулся, ответил так же, по-испански, что я выгляжу просто очаровательно и он всегда будет рад видеть меня у себя на вилле. Я сделала глубокий реверанс. На том мы и расстались. Потом я встала у окна, слегка сдвинула край шторы и стала следить за парадным входом. Там, в свете фонарей, блестела белая машина, рядом с ней кучковалась группа охранников. Минут через пять к машине по ступенькам сошли Князь с Августино, постояли еще немного, выкурили по сигарете. Затем Августино протянул Князю свой миниатюрный кейс, пожал ему руку и сел в машину. Вот так, нежданно-негаданно, я напомнила о себе своему бывшему хозяину и подчеркнула свою значимость в глазах Князя.
Князь, кстати, все же сделал мне легкое замечание. Позже он подошел ко мне, хитро улыбаясь, погрозил пальцем и сказал: «А вы, оказывается, отчаянная девушка, Анна».
Ближе к полуночи стараниями Князя и референта, который суетился как официант, я едва держалась на ногах. Оказывается, шампанским можно упиться до свинского состояния. Но все-таки я отдавала себе отчет в том, кто я, где и для какой цели нахожусь. Работать шпионкой в тылу врага, Кирилл, это искусство, которое мне еще постигать и постигать. (В этом месте я подумал, что Анна ненормальная – писать открытым текстом такие вещи, за которые, попади это письмо в руки Князя или референта, раздавят, как божью коровку!) И все-таки я многое узнала. Ко мне приклеился некий Слава, человек, вполне годящийся мне в дедушки. Насколько я поняла, он когда-то работал в партийных структурах и по давней привычке был весьма словоохотливым. Пришлось ему позволить слюнявить мои руки, зато он худо-бедно, но рассказал кое-что о гостях.
Князь, как я уже сама догадалась, после ухода в мир иной Сержа взял на себя бразды правления фирмой. В восемьдесят шестом году он работал в Афганистане в качестве советника при первом секретаре провинциального комитета НДПА, по образованию он – востоковед, доктор наук. После Афгана преподавал в МГУ, Университете Патриса Лумумбы и, кажется, в Высшей партшколе. Потом ушел в коммерцию. Связи у него огромные. Именно он вышел на Августино, а Серж Новоторов внес стартовый капитал на покупку предприятий в Европе, а потом прибрал к рукам руководство фирмой.
Князь вытащил из Таджикистана в Москву некоего генерала Вольского, фамилию которого ты как-то упоминал. Генерал, кстати, тоже был на поминках, но держался как-то обособленно и особенно на глазах у публики не светился. Его и Князя связывает давняя дружба, когда они оба были в Афгане. Вольский служил в дивизии, а Князь, как я уже писала, работал советником в той же провинции, и они часто встречались.
Словом, это две наиболее влиятельные фигуры, которых я видела на поминках. Еще Слава представил мне нескольких представителей московских фирм и одного владельца ночного клуба. В доме висельника о веревке не говорят, и, естественно, Славик ни единым словом не обмолвился о том, что всех этих людей объединяет. Но я абсолютно не сомневалась в том, что все они сидят на наркобизнесе. И это не просто тупая уверенность школьника в том, что земля имеет форму шара. Часа в два ночи Князь позвал меня в свой кабинет, попросил приготовить кофе и сесть за компьютер.
