Я не слушал эти навевающие тоску философствования о предательстве Иуды. Меня больше занимало немое гигантское звездное небо, втягивающее в себя розовый дым от нашего костра. Глядя в него, я думал о том, что потерял друга не сегодня, а в тот день, когда Клим прикоснулся к деньгам, подкинутым мне на балкон, и в одно мгновение между нами гильотиной упала стена, навеки разделившая наши судьбы и разлучившая нас.

– Интересно, а где сейчас Джо? – вслух подумал Гриша.

– Ничего интересного, – ответил Кныш, обрадовавшись тому, что наконец-то подняли вопрос, в котором он был компетентнее других. – В ялтинском следственном изоляторе.

– А разве не вы будете вести его дело? – спросила Анна.

– Да я бы с радостью, – махнул рукой Кныш. – Но ялтинцы перехватили.

Ему было стыдно признаться, что для ведения уголовного дела ему не хватает образования и опыта.

– Кстати, я сделал официальный запрос в банк «Эспаньо», – перешел на другую тему Кныш. – Мне подтвердили, что как только суд признает Джихангира виновным в убийстве Новоторова, так сразу выплатят премию в пятьдесят тысяч баксов.

– Кому?! – в один голос спросили Гриша и Анна.

– Я передал все данные Кирилла Вацуры.

Я повернул голову, с искренним удивлением посмотрел на Кныша.

– Мои данные? Но это не совсем справедливо.

– Деньги получишь ты, – сказал Кныш, – а дальше можешь распоряжаться ими как тебе вздумается.

– Ты бы лучше не премию мне выбивал, а помог вернуть золотого дракона.

– Ну я же пообещал тебе, что сделаю все, что смогу. Докажешь, что он твой, получишь свою игрушку обратно.

Я пробежал глазами по лицам друзей.

– Сколько нас? Пятеро? Как раз легко делится.

– По десять тысяч баксов на брата! – хлопнул в ладоши Гриша и зачем-то крякнул, словно выпил водки.

– А что ты будешь делать со своей долей? – спросила Анна.

– Не бойся, найду им применение! – Гриша поднял вверх ладонь, как бы подчеркивая, что он давно уже решил этот вопрос. – Во-первых, дочку замуж надо выдавать. А во-вторых, бинокль помощнее куплю, чтобы за своей стервозой следить.

Мы дружно рассмеялись.

– А ты на что потратишь деньги? – спросила Анна Князева.

Князев снимал пробу и ответил не сразу:

– Куплю хорошее снаряжение и осуществлю свою давнюю мечту.

– Какую?

– Попробую свои силы в высотном альпинизме. Поеду в Гималаи.

– Неужели прямо на Эверест?

Князев усмехнулся:

– Нет, Эверест я, наверное, еще не потяну.

– А вы как распорядитесь премией? – спросила Анна у Кныша.

– Теплицу поставлю под помидоры и огурцы, – ответил старшина, почесывая затылок. – И моторку куплю, если деньги останутся.

– А ты, Кирилл?

Я пожал плечами.

– Ему квартиру надо выкупать у новосветского завода, – подсказал Кныш. – А то живет без прописки уже четыре года.

– А теперь ты сама ответь на свой вопрос, – предложил я Анне.

– Я? – Она задумалась. – Если по справедливости, то меня следовало бы лишить этой премии за то, что я немножечко ошиблась…

И она виновато взглянула на Гришу.

– Ай-яй-яй! – покачал головой Гриша. – Что обо мне подумала!

– Не вышибай слезу, – сказал я, – а отвечай прямо.

– Прямо? На эти деньги я еще раз приеду в близкий моему сердцу Судак и снова поселюсь на крыше у Кирилла.

– За полдоллара в сутки? Не много ли десяти тысяч для этого?

– Так ты же не знаешь, как долго я хочу здесь пробыть.

– Браво! – воскликнул Гриша и пустил флягу по кругу.

Анна смотрела на меня через костер, и мне казалось, что тепло и свет идут от ее прекрасных глаз и нежной улыбки.

«Дорогой Кирилл!

Я получил твое письмо, и оно, честно сказать, меня озадачило. После нашей с тобой последней встречи, когда я предлагал тебе подписать контракт, прошло почти два года. Я, как ты, наверное, знаешь, уже не командую полком, выдвинут на повышение. Мой преемник – человек своеобразный, ты с ним не знаком и вряд ли найдешь общий язык. Изменилась и ситуация в самом Таджикистане, теракты и убийства наших военнослужащих стали привычным делом. Но не это, пожалуй, самое главное.

Если я правильно понял, тобой движет вовсе не мальчишеское стремление нацепить на себя камуфляжную форму, перепоясаться пулеметными лентами, взвалить пулемет на плечо и пойти в засаду. Забавами такого рода мы с тобой насытились под завязку еще в Афгане, войной и смертью тебя не удивишь и тем более не прельстишь. Я помню встречу с твоим другом Борисом, который многое рассказал о тебе, и я теперь понимаю, что ты собрался в Таджикистан не только для того (точнее – не столько), чтобы послужить Отечеству. Мне трудно подыскать подходящее определение тому делу, на которое ты подрядился в наши недобрые края, но хочу предупредить: остановись, трезво и спокойно оцени свои силы и возможности, сойди с небес на землю и подумай о своем будущем. Поверь, что все это не стоит того, чтобы ты рисковал жизнью. Я помню тебя по Афгану: ты был храбрым воякой, но в то же время умел беречь своих солдат. Мне очень хочется, чтобы это качество проявилось снова и ты сберег сам себя. Предоставь заниматься грязной и опасной работой тем, кто в ней более компетентен.

Надеюсь на твой светлый разум и холодную голову. Крепко обнимаю!

Твой ЛОКТЕВ».

Я сложил письмо и сунул в нарукавный карман, хотя его следовало бы выкинуть. Четвертый или пятый раз читаю, выучил почти наизусть. Больше десяти лет назад мы с Локтевым служили в одной разведроте в Афгане. Он был командиром, я – старшиной. До сих пор не понимаю, как он выжил. Люди, у которых напрочь отсутствует чувство страха, обычно ловят пули столь же целеустремленно, как теннисная ракетка мячи.

Вся надежда была на Локтева. Без его помощи и поддержки я вряд ли смогу найти доказательства.

Я вспомнил, как Валера Нефедов произнес это слово по слогам: до-ка-за-тель-ства, и при этом хлопал ладонью по полированной поверхности стола, давая мне ясно понять, что это самое главное, фундаментальное, базисное понятие в уголовном розыске и службе безопасности.

Мы встретились с ним вчера в полдень на Лубянке. Валера изменился только внешне – раздобрел и полысел. В Афгане он был офицером особого отдела дивизии, мы часто встречались на рейдах, прочесывая «зеленку». Какую задачу особист выполнял в цепи разведчиков – я не знал, да и не спрашивал. Быть может, по причине своей нелюбознательности я и стал симпатичен Нефедову, и мы подружились – насколько могли дружить старлей из особого отдела и старшина разведроты.

После Афгана мы встречались несколько раз – в Москве, на годовщину вывода ограниченного контингента, когда в парк Горького съехались ветераны двести первой дивизии, и у меня в Судаке, куда Валера приезжал в отпуск. Года два назад Нефедов перешел на службу в ФСБ.

«Ну что? – двусмысленно сказал Валера, вскидывая руку с часами. – Через час я освобожусь, и мы посидим в каком-нибудь кафе… Ты в отпуске или как?»

«Я к тебе по серьезному делу, Валера», – ответил я.

Нефедов понял, что в столицу меня привело отнюдь не желание кутнуть с бывшими сослуживцами. Он слегка нахмурился, по старой привычке пригладил пальцами черные усики.

«Я понял. Поговорим у меня. Сейчас я выпишу тебе пропуск. Жди у третьего подъезда».

Валера провел меня в свой кабинет, усадил с торца Т-образного стола, сам сел во главе его, и я сразу пожалел, что не согласился на кафе, где было бы намного уютнее.

«Ну давай выкладывай, – сказал он, надевая очки и сцепляя пальцы, будто сидел в стоматологическом кресле, готовя себя к боли. – Какие у тебя проблемы?»

«У меня есть сведения, – начал я, ужасаясь своему неожиданному косноязычию, – о связях калийского наркокартеля и московской мафии. Так называемая фирма «Гринперос» занимается не чем иным, как торговлей наркотиками и отмывкой денег за рубежом».