В ночи раздался кошмарный вой, долину осветила вспышка пламени. Лицо у Мак-Аллистера застыло, и я подумала, что кожа на скулах вот-вот лопнет, а под ней окажется сталь.

– Они не бродят на свободе… раненые? – спросил сенай, не отрывая взгляда от зловещих зарниц.

– Нет. Только если Всадник им велит. А так они лежат на одном месте, пока не умрут или не исцелятся. – Отвечая, я надевала доспехи. Свои Мак-Аллистер, конечно, не захватил.

Давин, разволновавшись, хотел было что-то сказать, но его оборвал еще один вопль – долгий, мучительный, убийственный. Когда он стих, я зашнуровала башмаки, и Тарвил протянул Мак-Аллистеру фонарь.

– Давай его мне, – велела я, запихивая волосы под шлем, чтобы ничто не выдавало во мне женщину. – А ты держись за мной, подальше от света. – Я повесила на пояс свернутый хлыст и нащупала кошелек, проверяя, со мной ли то, что я прихватила на всякий случай. Мак-Аллистеру не стоит знать, что у меня там. Еще разволнуется. И не возьмет меня с собой.

– Да благословит вас Единый, Властитель наших путей, – убитым голосом произнес Давин. – Мы ждем вас здесь.

Мак-Аллистер пожал руки Давину и Тарвилу и насмешливо поклонился мне, подняв бровь:

– Ну что ж, госпожа моя Лара, кем мы станем этому дракону – спасением или ужином?

И изящным жестом указал на тропинку: ведите, мол, госпожа моя Лара.

В тесной долине, окруженной крутыми утесами, гулял горячий зловонный ветер. В лагере держали только раненых каев, которым не нужен был простор. «Чем теснее, тем лучше», – говаривали в Клане. Наверно, это потому, что на воле больные каи прячутся именно в тесные пещеры, чтобы умереть или выздороветь.

Мы пробрались мимо обширных загонов; при каждой вспышке пламени перепуганные козы жались к ограде. За загонами у самых скал теснились деревянные сарайчики – кухня, кузня, кладовая, амбар, барак для кухарок и еще один – для загонщиков скота, которые пополняли стада коз. Лазарет для раненых Всадников стоял на другом конце долины, подальше от шумных вонючих загонов. Кое-где в окнах мерцали светильники. Два раба тащили к загонам тележку с отбросами.

Мы пропустили тележку, затаившись под деревом. Из кузни отсвечивало оранжевое пламя; за порог вышел здоровенный детина, помочился под кустом и вернулся обратно, захлопнув за собой дверь. Неподалеку от нас изгибалась сухая накатанная дорога; она вела к расщелине в скалах – главному входу в лагерь. Стража, скорее всего, стоит снаружи. Если в лагере нет заложников, внутри стеречь нечего. Слева виднелась задняя стена первой всаднической хижины. Вход ее был обращен к середине долины, где в кольце кровавиков держали драконов. Теперь нам предстояло или в открытую пойти по дороге за хижинами, или нырнуть в темноту в середине лагеря, где нас легко мог заметить какой-нибудь Всадник. Или дракон.

Я решила идти по дороге. И ошиблась. Едва мы ступили на нее, как из ущелья показалась кучка верховых. Скакали они так быстро, что мы не успели нырнуть в спасительную тень. Двое из них были Всадники и еще двое – просто люди из Клана. Все они горланили непристойные куплеты и были, похоже, изрядно пьяны. У каждого за спиной сидела женщина, еще две ехали на одном коне. То ли кромешные дуры, то ли нализались в стельку, – неужели не знают, что пьяный Всадник во время совокупления не может сдержать внутренний огонь? Да они же до утра не доживут. Замыкали шествие два слуги с факелами. Кавалькада едва не налетела на забор в каких-нибудь пятидесяти шагах от нас, женщины захохотали и завизжали, как свиньи. Мужчины спешились и передали поводья слугам. Я было подумала, что в суматохе нам удастся скрыться. Но тут один из слуг поднял факел и гаркнул:

– Стой, кто идет?

Думать было некогда. У нас не осталось ни секунды. Нельзя подпускать их близко. И тогда я схватила хлыст и развернулась спиной к Всадникам и лицом к Мак-Аллистеру.

– На колени, – шепотом велела я. – Делай, как я скажу. – И дважды щелкнула хлыстом, чтобы он не стал возражать. У меня, к несчастью, женский голос. Тот, кто носит доспехи Всадника, не может говорить женским голосом.

– Говори за меня, – прошипела я. – Скажи им, что тебя зовут Гер и что при тебе раненый кай из Гондара и сенайский жулик-картежник из Валлиора. Говори как Всадник.

Я снова щелкнула хлыстом – взметнулась пыль, – и Мак-Аллистер упал на колени. Взгляд у него остекленел.

– Проходите! – рявкнул он и добавил все, что я велела, – на наречии Всадников, тупо и нагло, то есть именно так, как требовалось. – Сначала разберусь с этой сенайской вошью, а потом приду к вам и погляжу, чем меня порадуют в этой дыре!

Да чтоб они сгорели, – пронеслось у меня в голове. Компания стояла и глазела, прихлебывая из пузатых мехов. Женщины непристойно висли на кавалерах.

– Придется все разыграть, – шепнула я, опрокинула Мак-Аллистера навзничь и стянула ему руки хлыстом.

– Чтоб тебе неповадно было, сенай! – заорал он. – Кого вздумал дурить – Всадника из Клана! – Он попытался встать, и в улыбке его я заметила тревогу. – Гляди не заиграйся, – шепнул он.

Я снова опрокинула его и выхватила кинжал.

– Ну и что мне с тобой сделать? – зарычал он и разразился такими затейливыми ругательствами, что я даже рот разинула: и представить себе не могла, что он их знает! – Посмотрим, как умеют работать сенайские ослы!

Я продолжала ему подсказывать, и играл он великолепно. Я обнажила меч и, дернув за хлыст, поволокла «пленника» от пьяных гуляк к тележке с дровами. Он помогал мне – перебирал ногами, словно пытался встать или брыкаться, а на самом деле отталкивался от земли, чтобы те не заметили, как трудно мне его тащить. Несколько раз он падал на спину, и мне приходилось действительно волочить его, пока он снова не упирался ногами. Щадить его я не могла, чтобы зрители ничего не заподозрили. Когда мы добрались до тележки, он с трудом поднялся на четвереньки, переводя дыхание, а я достала из сумки цепь, позаботившись, чтобы она блеснула в лунном свете. Зеваки заржали, засвистели и заулюлюкали.

– Спроси, как им это, – велела я. – Скорее. Давай развлекай их, тогда они не полезут.

– Сейчас, – он судорожно вздохнул, поднял глаза и увидел, что у меня в руках. – О боги…

– Говори!

– Ну как, нравится? – крикнул он, отчаянно мотая головой. – Нет… нет… нет, мне это не нравится совершенно точно… – прошептал он едва слышно.

Пьяницы загоготали, и я снова повалила его пинком, наступила ему на грудь и, развязав хлыст, защелкнула оковы на покрытых шрамами запястьях.

– По-другому никак. – Стараясь не смотреть ему в лицо, я продела цепь в железные кольца на оглоблях. – Сейчас мы пройдем между ними и хижинами, как будто я хочу найти свободную и поселиться там. По-другому никак.

Мне показалось, что Мак-Аллистер тащил тележку с дровами до пустой всаднической хижины часа два, а прошли мы всего полторы тысячи шагов. Тележка была громоздкая и тяжелая. Зрители провожали нас восторженным гоготом. Я приветственно подняла меч, не забывая время от времени ударять хлыстом в землю возле сеная. Один раз я задела его по щеке, потом по плечу, разорвав рубаху и заставив его глухо выругаться. В ответ на каждый удар он прилежно дергался, и я подозревала, что стонал он взаправду, хотя никогда никому бы в этом не признался. Когда мы миновали гуляк, они вспомнили о собственных развлечениях и двинулись к обитаемым хижинам, призывая меня побыстрее покончить со справедливым возмездием и присоединиться к ним.

– Скажи, пусть оставят тебе женщину, – велела я.

Он мотнул головой, задыхаясь.

– Не могу.

Я подняла над головой меч и покрутила его в воздухе. Мы не останавливались, пока не дошли до третьей хижины, и даже тогда я трижды огляделась, прежде чем снять с него цепи.

Он согнулся вдвое, свесив голову и опершись руками о край тележки.

– Спасибо Семерым, не полная, – прохрипел он.

– Пошли скорее. Всадники перепились и про нас не вспомнят, а слуги – нет. Они наверняка пойдут разузнать про вновь прибывших.