Боги, боги, Эйдан, молчи, не двигайся…

Но моей воли не хватило на то, чтобы его остановить.

– Услышь меня, благородный Келдар.

Отверзлась алая пасть, шея согнулась, голова нырнула вниз. Смотреть на это было невыносимо, но и спрятаться я уже не могла. Чудовищная голова дернулась вправо. Влево. Ищет!..

– Позволь же говорить с тобой, о покоритель ветров, о гроза облаков, о покровитель земных твоих братьев, летящих сквозь глубокий воздух на четырех подкованных ногах…

В устах певца слова древнего языка звучали куда глубже и сильнее, чем сухая отрывистая речь Клана. А он-то говорил, что музыка его сердца мертва! Нет, он ошибся – в тот час я слышала ее с той же силой, что и тогда, когда мне было восемь.

Дракон снова потряс головой, испустил фонтан огня – из-под потолка посыпались искры, – и заревел так, что земля затряслась. Дыхание у меня перехватило, но глаза я не закрыла.

Мак-Аллистер, по-прежнему глядя вверх, зажал ладонями уши и, дождавшись, пока рев утихнет, снова заговорил, и чистый его голос был напряжен, но спокоен:

– Великий Келдар, твой зов переполняет мой слух. Тише, покоритель ветров, тише. Ведь я слаб, как новорожденный детеныш. Прошу тебя, войди в мое сердце, как шепчущий летний дождь, не то мощь голоса твоего сокрушит меня.

Кай резко склонил голову; красные ноздри полыхали, из них валил желтый дым. Но он не стал извергать огонь, а мирно лег шеей и грудью на камни, словно снова собирался уснуть, только вот незрячие глаза зверя так и остались открытыми, хотя он и отвернулся от Эйдана – будто повернул к нему ухо, чтобы лучше слышать, или боялся задеть собеседника случайной струйкой пламени. Не может быть.

Помолчав, тихий чистый голос снова зазвучал:

– Я – человек, слуга брата твоего Роэлана. Юность моя была украшена нежным дуновением его участия…

Дракон лежал спокойно, и вскоре я перестала различать слова Мак-Аллистера. Подобраться поближе я не решалась, чтобы не побеспокоить зверя, потому что стоит дракону повернуться, и даже слабенькая случайная струйка пламени прожжет Эйдана до костей. Зверь изверг клуб дыма, и послышался глухой низкий скрежет, от которого у меня заныли зубы и к горлу подкатила тошнота. Никогда не слышала, чтобы драконы так рычали. Хотя на речь это никак не было похоже – никакого «дивного разнообразия звуков», о котором написано в книге Нарима. Долго еще Мак-Аллистер будет на волосок от смерти?! Пора признать, что ничего не вышло…

Все кончилось очень быстро. Все веки кая – прозрачные, мягкие зеленые и твердые, отливающие медью, – опустились на больные глаза, и свистящее дыхание стало ровным. Дракон уснул. Скрежет утих, и с ним, по всей видимости, угасли надежды элимов. Что ж, уцелели – и прекрасно, день прожит не зря. Но время шло, шло, шло, а Мак-Аллистер так и сидел перед драконом. Ему надо было уходить. Эти твари во сне часто шевелятся, и дракон мог его задеть.

Я выбралась из убежища и осторожно поползла к певцу, пруду и дракону, проскользнув между скелетом какой-то скотины и провалом в полу, полном ила.

– Эй, Мак-Аллистер!..

Ни шороха, ни движения.

Тогда я побежала, перепрыгивая через камни и извилистые трещины и стараясь не слишком топать.

– Эйдан, ты там как?

Я подбежала к нему и, схватив за покрытое шрамами запястье, почувствовала биение крови. Значит, жив, а с первого взгляда не скажешь. Я едва не накричала на него, но надо было вести себя тихо.

– Поднимайся, дурень! Или все-таки хочешь так тут и помереть?! Он же головой двигает во сне! – Я схватила его за плечо и трясла, пока он не поднял лицо. Темные глаза, знавшие столько ужаса и отчаяния, стали озерами горя.

– Двигай кости, а то кай из тебя жаркое сделает! – шепотом рявкнула я. По спине у меня уже ползли воображаемые огоньки.

Певец мотнул головой и прошептал в ответ:

– Нет. Он – нет.

Вот зануда!

– То, что тебе так повезло, когда он не спал, вовсе не значит…

– Он умирает. Он больше не двинется.

– Да какое умирает! Если он умрет, то не сейчас! Нарим же тебе говорил! Раненый кай забирается в пещеру и лежит там, пока не выздоровеет… мы думаем, что…

– Ему не выздороветь. У него внутри все переломано. Помочь ему нельзя. Потому-то мне и было так плохо, когда Нарим привел меня сюда в первый раз. Это не я чуть не умер, это Келдар умирал. Он еще жив только потому, что хочет, чтобы его сестры и братья проводили его песней. А я не могу это сделать… – Мак-Аллистер медленно поднялся, ежась, словно от холода, и глядя на дракона, как пьяница на фляжку. – Я пытался его утешить…

– Ты хочешь сказать, что кай тебе все это сообщил?! – Вспылив, я двинулась прочь, и тут он оторвал взгляд от дракона и взглянул наконец на меня.

– Думаешь, я с ума сошел?

– Я не слышала, чтобы кай говорил.

Мак-Аллистер покачал головой.

– Не слышала? Нет, Лара, слух тут ни при чем. Я никогда… – Он потер лоб тыльной стороной ладони. – Это очень… тонко. Я не все уловил. Но я в своем уме, это точно. Ну, то есть в своем уме в той же степени, в какой был с одиннадцати лет. – Он улыбнулся застенчивой и печальной улыбкой, которая совершенно стерла морщины, оставленные болью на его красивом лице. – Только с тех пор я немного подустал.

Кай лежал неподвижно, но огонь и дым, извергавшиеся из его ноздрей, ясно говорили, что он не ближе к смерти, чем был последние три года.

– Я пошла, – заявила я. – Если ты в силах расстаться со своим обожаемым другом, пошли вместе. Тогда и расскажешь, что еще сообщила тебе эта тварь. – А я смогу хорошенько это обдумать, потому что либо это выдумка, либо морок. Но в глаза Эйдану Мак-Аллистеру лучше не смотреть, потому что тогда не получится сделать верные выводы.

В пещеру мы вошли ранним утром, и я была уверена, что прошло всего часа два, но когда мы снова взглянули на небо, оно было совершенно темное. Хотя дождик едва накрапывал, на тучах играли лиловые зарницы, а в стороне Кор-Талайт безостановочно били оранжевые молнии. Из-за гор доносились оглушительные раскаты грома, эхом отдававшиеся в ущельях. Тянуло горелым, и мы оба раскашлялись.

– Надо бы поискать пещеру, а то придется прятаться от грозы у Келдара, – заметил Мак-Аллистер. – Вот-вот грянет буря.

Он взвалил на плечо мешок, который оставил у самого входа в пещеру, а я вгляделась в небо на востоке. Еще я вслушалась в гром и рев ветра за гребнем горы. Почему-то от этого ветра не дрогнула ни одна веточка.

– Эйдан, это не буря, – с трудом выдавила я, когда догадка ударила меня по голове, как драконий хвост. – Это Седрик.

В долину нагрянул Клан.

Солнце висело между облаками и краем земли, отбрасывая длинные угловатые тени. Мы с Мак-Аллистером спустились в выжженную пустыню, которая почти восемьсот лет была элимским прибежищем. Ливень превратил долину в озеро черной горячей грязи, а в воздухе висел удушающий дым. Раскаленные скалы трескались, остывая. В долине, казалось, не осталось ничего живого: ни ростка, ни деревца, ни птицы, ни букашки. Не было ни малейших признаков того, что в Кор-Талайт когда-то кто-то жил. Тот край долины, где некогда стояли амбары, сараи и кузня, теперь был пуст. Мы шлепали по щиколотку в грязи, торопясь добраться до пещер и узнать, остался ли в живых хоть кто-то из элимов.

Побоище мы пересидели в ущелье в полулиге от логова кая: остаться ближе к чудовищу мы побоялись, потому что драконы, почуяв родича, могли привести туда Всадников. Четыре следующих часа сенай провел, закрыв лицо руками. От воплей каев, кружащих у нас над головой, деться было некуда, а если уж от крика одного дракона у певца мутилось в голове, то вой целого легиона определенно мог вышибить из него последние остатки разума. Однако не успели крики стихнуть, как Мак-Аллистер вскочил на ноги: он рвался искать уцелевших.

– Да погоди, – остановила я его. – Если будет и третий налет, он начнется через полчаса, не позже. А если они уже насовсем улетели, все равно надо подождать, пока все остынет. Сейчас камни нам подметки прожгут.