– Они дерутся! – вскричал Шекспир. – Их разнимают. Король говорит Лаэрту, что не стоит связываться с безумным…

– Да-да, – подтвердил очкарик. – Потом Гамлет говорит другу Горацио про письмо, которое он красть, а другое класть, чтобы – (по слогам) – Гиль-ден-стерн и Ро-зен-кранц убивать. Потом приходит придворный Озрик и сказать о том, что Лаэрт хотеть драться с Гамлетом. Спорт. Э-э… Состязание.

– Но рапира будет отравлена! – догадался Шекспир.

– Да.

– Гамлет предчувствует беду?!

– Да, – кивнул очкарик и, перелистнув несколько страниц, продолжил, всматриваясь в напечатанное. – И вино отравленное тоже. На столе. Король хотеть дать вино Гамлету, но его выпивает королева Гертруда…

– А Гамлет и Лаэрт в процессе битвы меняются рапирами! И когда они уже оба поранили друг друга, Лаэрт признается Гамлету: «Предательский снаряд в твоей руке, наточен и отравлен…» Они умрут оба!.. – Шекспир невидящим взором уставился на своего гостя и прошептал: – Но сперва Гамлет заколет короля!

– Лаэрт и Гамлет просить друг друга прощения… – уткнувшись в книгу, забубнил очкарик.

– Да! У Бербеджа и Хеминджа это получится так, что зал будет рыдать, пока потоком слез скамьи не снесет в Темзу! Все умирают! Тут прибывает посол Фортинбрас, и он-то и становится датским королем! – Шекспир порывисто повернулся к столу и принялся торопливо писать, но тут же был вынужден остановиться: – Проклятье! Сломалось перо! Вот запасное!

– Отстой, – тихо сказал очкарик сам себе на неизвестном Шекспиру языке. – Кровавый триллер. Классика называется.

Чиркнув еще несколько строк, Шекспир вскочил из-за стола и обернулся к своему загадочному гостю:

– Милостивый государь, вы спасли пьесу, вы спасли театр «Глобус» и вы спасли меня! Кто вы? Что это за книга?! Что вы хотите от меня взамен?

Очкарик поспешно захлопнул томик и сунул его в свой мешочек.

– Я хотеть вот что. Что вы никогда не писать про мавра Отелло и его жену Дездемону.

– Я знаю эту глупейшую новеллу итальянца Джиральди Чинтио, – покивал Шекспир. – Никогда не собирался делать из нее пьесу. Это все, что вы хотите от меня?

– И еще одно. Вы никогда не писать про Короля Лира.

– Идет, – вздохнул драматург. – Хотя, честно говоря, эта кельтская сага всегда притягивала меня…

– Нет, не-ет, не писать, – просительно протянул очкарик, отрицательно качая головой и морщась.

– Не нравится мне это, – начал было Шекспир, но тут же шлепнул себя ладонью по коленке. – Ну, хорошо. Ведь вы, как никак, спасли меня! Тем более, есть один сюжет… Я прочел его в «Истории Шотландии», входящей в «Хроники» Голиншеда… Пожалуй, окончательно оформив «Гамлета», я возьмусь именно за него… Сюжет о некоей кровожадной леди Макбет…

Очкарик болезненно сморщился.

– Вы против этой пьесы тоже?! – вскричал Шекспир с легким раздражением в голосе. – Хотел бы я знать, зачем вам это нужно!

– О’кей, – успокаивающе махнул рукой очкарик. – Писать. «Леди Макбет». Пускай. Хорошо. – Он достал из своего пакета тетрадку, небольшую палочку, видно заменяющую ему перо, и продолжил: – Но про мавра Отелло – не писать? Это так?

– Я дал слово! – гордо поднял голову поэт.

– Прекрасно, – кивнул очкарик, что-то чиркнув в тетрадке. – И про Короля Лира?

– Да, да, – отозвался Шекспир. – Хотя мне это и не нравится. Но обещаю. Клянусь.

Очкарик что-то вновь чиркнул, сунул тетрадь и стило в мешочек, затем поднялся:

– До свидания.

– Ну, нет! – вскричал Шекспир. – Вы должны объясниться, сударь!

– Э-э.. – протянул его загадочный гость, вновь посмотрел на свой браслет, сокрушенно помотал головой, а затем спросил: – Дорогой писатель, где я мог бы?.. Как это по-английски… Вода… Пс-с, пс-с, – он сделал неприличный жест рукой.

– А-а… Пойдемте, я провожу вас, – кивнул Шекспир. – Это за пределами жилища. Но потом мы вернемся сюда, и вы все мне расскажите!

Он проводил гостя в сортир, находившийся во дворе дома парикмахера, у которого драматург снимал комнату. По пути он успел спросить:

– Из каких земель вы прибыли в Британию?

– Россия, – отозвался гость.

– Россия?! – вскричал Шекспир. – Усыпанная снегом степь и белые медведи?! Этот край будоражит мое воображение! Вы должны мне рассказать о нем!

– Вы – великий, – закрывая за собой дверь, сказал гость Шекспиру. Тот, нервно теребя бороденку, остался ждать.

Прошло минут пять… Минут десять… Шекспир приложил ухо к двери сортира. Тишина. Он прижал ухо плотнее… Ничего. Драматург легонько потянул дверь на себя… Она была не заперта и свободно отворилась! Сортир был пуст.

Шекспир перекрестился.

Как Боб и наказывал, экомобиль я отпустил за два квартала до места и оставшийся путь проделал пешком.

– Ну? – спросил я, переступая порог знакомого сарая. – И к чему эта гнилая конспирация?

– Ты зайди, зайди, – потянул меня за рукав Боб, – присядь.

Он выставил вперед руку с дистанционным пультом от старого японского телевизора, дверь за моей спиной поползла на место и со щелчком захлопнулась.

Боб (Борис Олегович Борисов) – наш студийный Кулибин, мастер на все свои золотые руки, может из чего угодно сделать нечто совсем другое. При чем, как правило, из чего-то ненужного и бесполезного нечто нужное и полезное.

– Не подделают? – кивнул я на пульт.

– Ключ-то? Нет, бесполезно, – покачал он лысеющей головой, – нужно частотный код знать, а я его один знаю.

Необходимость такого человека в штате студии много раз подтверждалась практикой. Но какого черта он среди ночи поднял меня с постели и заставил переться в свой сарай-мастерскую?! Лично я понятия не имею.

Присели. Я огляделся. Да-а, как будто бы и не было последних лет пяти… Да какой там пяти! Этот гигантский сарай служил мастерской еще бобовскому отцу, а возможно и деду. Это я в последний раз был тут лет пять назад, а не меняется в нем ничего значительно дольше.

– Короче, – сказал Боб, – я встрял.

– В смысле? – я нервно постучал пальцами по обшарпанному верстаку, возле которого мы уселись. Из-под верстака лениво выступил бобов рыжий кот по имени Рыжий, потерся о ножку и неодобрительно на меня посмотрел.

– В смысле, допрыгался, – пояснил Боб.

– Слушай, хватит тянуть резину. Выкладывай, наконец, что стряслось.

– Значит так, – начал Боб. – Ты никогда не задумывался над тем, что мир вокруг нас можно сравнить с компьютерным монитором, а Бога – с процессором?

Да-а…

– Если ты вытащил меня из постели для того, чтобы познакомить с этим поэтическим образом, достойным воспаленной фантазии Петруччио…

– Подожди, подожди! Это не поэтический образ. Это довольно близкая аналогия. Все причинно-следственные связи – в процессоре, а на мониторе только отображение. Вот я и подумал: хоть этот компьютер и работает в автономном режиме саморазвития, можно ведь, наверное, как-то на него влиять извне?

– На Бога?

– Ну да.

– Молиться можно, – сказал я, чувствуя, что меня все-таки втягивают в идиотскую дискуссию.

– Факт. Хорошо мыслишь. Голосовое воздействие. Только нет никакой гарантии, что все будет, как надо. А мне нужно, чтобы было жесткое влияние. Так что я немного покумекал и сделал приставку.

– К чему?

– К процессору.

– К Богу, что ли?! – то ли я чего-то не понял, то ли у Боба крыша съехала.

– Можно и так сказать… Только ничего толком не вышло. Возможности очень ограничены. Единственное, что получилось, это когда я на мониторе…

– В смысле, в реальном мире?

– Не понял?

– Так ведь у тебя реальный мир – монитор Бога.

– Брось! – махнул рукой Боб. – Забудь. Это я фигурально выразился. Сейчас я про настоящий монитор говорю, про монитор моего компьютера.

– Ну?

– Так вот, можно на мониторе моего компьютера выбрать любую точку пространства и времени, щелкнуть, и ты – там.

Я поднялся: