– Для обороны строил, – неопределенно отозвался Ростик. – Да и придут туда, на север, к побережью, уже не сплоченные орды, а так… разведчики. Надеюсь, устоит.

– Оружие, боеприпасы нужны?

– За последние годы, что я там жил в свое удовольствие, такой арсенал собрался, наверное, полроты могу вооружить. – Рост допил-таки третий стакан чаю, перевел дух. – Потом вернусь, могу батальон взять.

– Это хорошо, – серьезно кивнул Дондик. Поднялся, с шумом отодвинув стул. – Ты себя береги, Гринев, ты нам еще понадобишься. – Уже у двери обернулся: – Кстати, ты говорил еще что-то про какую-то угрозу, которая к нам приближается. Это не борым? А то было бы неплохо, если бы крысята пауков сожрали. Против них мы уже умеем защищаться…

– Нет, не борым, – из вежливости Ростик тоже поднялся, – что-то другое, и более скверное, чем пауки. – Он подумал. – Определение этой угрозы с помощью Зевса ничего не дало. Для того в Храм и направляюсь – только там сумею понять, что же это такое.

– Как узнаешь, не сочти за труд… – сказал, дожевывая, Перегуда. И снова улыбнулся, кажется, сообразил, что лишнее говорит, но все-таки договорил: – Извести, в общем.

Втроем они вышли через кухню на заднее крылечко. Тут, неожиданно для Роста, оказался Чернобров, тот самый водила, с которым он… много чего испытал. Чернобров постарел, стал морщинистым, и борода его поседела напрочь, только брови и остались черными и кустистыми, как в прежние времена. Они пожали друг другу руки.

– А ты чего чаевничать не стал? – спросил его Ростик.

– Не дело водителя с офицерами восседать, – важно отозвался старый шофер. – Я и тут, с твоими волосатиками, славно побеседовал.

Рост мельком посмотрел на бакумуршу, что вела у мамы хозяйство, по всему, она была довольна, что ей удалось покормить Черноброва и как-то с ним потолковать. Тут были свои отношения, в которые непросто было вникнуть.

Ростик и не стал. Он проводил нежданных гостей до калитки, еще раз посмотрел на Октябрьскую и пошел домой. Неожиданно ему захотелось выспаться. Пока это еще было возможно. Пока этот спокойный, уютный мирок его детства оставался вне войны.

Снежинки кружились спокойно, словно ничего в мире не было важнее, чем падать с неба, устилать эту землю чистотой, нависать на кустах серебряным мехом, преображать весь мир. Особенно странно было видеть снег на разгоряченных боем лицах и одежде ребят, не очень чистой, испачканной сажей и пылью, выбитой из литого камня парапетов выстрелами пауков.

Комши атаковали зло, почти беспощадно, но Ростик отлично знал, что этот бой люди выиграют. Вот такая у него появилась в последние дни особенность – он чувствовал войну, как никогда прежде, даже в те времена, когда не расставался с автоматом.

Пауки еще наседали, какой-то здоровенный п'ток, Ростик и не помнил, чтобы он дрался в его батальоне, вдруг завалился на него, грузно дыша и на каждом выдохе выбрасывая красную, почти человеческую кровь поверх странного нагрудника из кованого дерева. Рост по привычке, появившейся у него много лет назад, склонился над ним, пытаясь поймать последний взгляд умирающего.

Он знал, что это очень важно, поймать этот взгляд, что каждый, кто уходил в другой мир, как считалось, более совершенный и добрый, должен был проститься с кем-нибудь взглядом – долгим, ищущим, заполненным болью и страхом. Этот п'ток глаз не открывал. Это был его выбор, Ростик был в этом убежден так же, как и в том, что все делает правильно, что может на долгие минуты отвлечься от боя и посмотреть в лицо этого существа. С пурпурной кожей, с зелеными глазами, странно похожими и непохожими на человеческие, бывший враг, который умер за Боловск.

Рост сжал ему руку, п'ток почувствовал, тоже сдавил… Едва не сломав Росту кости, но нужно было терпеть. Потом его пальцы разжались.

Ростик поднял голову, подхватил ружье, прицелился и выстрелил, неудачно, выстрел попал не в голову паука, который все еще полз вперед, кажется, уже с одной перебитой задней ногой. Выстрел, чуть шипя в сыром воздухе, ушел в сторону от его спины. Так в старину, еще на Земле, рассказывали, иногда от брони отскакивали наши патроны из противотанковых ружей.

Смахнув снег, налипший на бровях, Рост снова выстрелил, на этот раз очень точно попав в раздвинутые жвала, паук забился, ему уже некуда было ползти, он должен был умереть. Потом Ростик стал стрелять, почти не целясь, как ему казалось, но попадая все точнее и вернее. Не нужно было отвлекаться, решил он, нужно бить и бить этих… А вот зла против пауков он почему-то не чувствовал, не понимал, как можно ненавидеть этих зверюг, больших, отлично приспособленных к жизни, которых все-таки следовало убивать, потому что они убивали людей и тех, кто сражался с ними рядом.

То, что у него куда-то исчезла ненависть к паукам, его в последнее время весьма интересовало, он даже раздумывал об этом, но так уставал, настолько недосыпал и, случалось, забывал согреться, что было даже важнее, чем вовремя перекусить, что эта его индифферентность к противнику осталась недопонятой.

Слева вдруг стал стрелять старинный, земной, с патронами из металла, крупнокалиберный пулемет. Он хорошо и расчетливо хлестнул передних пауков длинной, но точной очередью, потом вырубил в их рядах почти аккуратный сектор и стал подавлять кучки комши дальше, во втором уже ряду. Пауки пробовали прижаться к земле, но это было бесполезно – они или закатывались в какие-то ямки, выставляя вверх только спинки, которые этот пулемет все равно пробивал, разбрасывая желто-коричневые внутренности комши, либо вынуждены были отбегать назад.

Рост пожалел, что выскочил помогать ребятам в этом бою, сейчас ему следовало быть на КП, рассматривать, что творилось у него на флангах, не прорвались ли комши в соседнем секторе, не выходят ли к центру Города. А он тут, как обычный стрелок, поливает пауков своей даже не всегда точной пальбой…

Справа ударил огнемет, накрыл одну из траншей, по которым пауки пытались добраться до стен, чтобы их разрушить. Обычно там поливали пауков короткими, как удар жала, всплесками жидкого огня, на этот раз у них что-то не получалось, шлейф горящего спирта с чем-то липким все бурлил и кипел в воздухе, пришлось бежать в ту сторону.

Конечно, бежать следовало по стене, чтобы подбодрить людей, чтобы они видели его, но пришлось спуститься с четырехметровой стены, потому что так было быстрее. Хотя Ростик и не любил вот так бегать, слишком уж это походило на панику, каждому становилось ясно – что-то случилось, а случиться могло только плохое… Все-таки он побежал, потом нашел каменную, крутую лесенку на стену, вскочил на нее и почти сразу оказался в небольшой башенке из литого камня до полуметра толщины с круговым обстрелом. Тут обычно сидел Сева Дорман, его лейтенант, командир правой роты. Сейчас его не было, куда-то уже уволокли и огнемет.

Ростик выдернул от бойницы низкорослую девицу, довольно невзрачную, в ватнике, который был ей велик размера на три, подпоясанную криво, и в каске, сбившейся на светлую челку.

– Где Дорман? – закричал он, потому что в этом каменном кармане звуки боя раздавались слишком гулко.

– Дальше, у Нуделя.

Вовчик Нудельман, закадычный дружок Севы Дормана, был замом комроты. Оба они были щупленькие, Дорман даже в очках. Когда Рост их впервые увидел, то сокрушенно подумал, что Дондик решил его за что-то наказать… Но оба оказались отменными бойцами, хладнокровными, смелыми и очень расчетливыми. Рота под их предводительством дисциплину понимала слабо, но дрались все как черти. Поэтому-то Рост вот уже неделю и держал их тут, на своем правом фланге, где было труднее всего, потому что соседний кусок стены пауки все-таки завалили, и теперь тут образовался выступ с их стороны, до следующей стены, закрывающей прямую дорогу к центру Города.

Рост внимательно осмотрелся, отыскивая огнемет, но тот больше не палил, приходилось ориентироваться на плотность стрелкового огня. Девица почему-то увязалась за ним искать лейтенантов, видимо, он шел правильно. Хотя… с другой стороны, куда он еще мог идти, если не дальше по стене?