– Нет, не то, не то! – орал Ростик. Он почему-то знал, как у него иногда бывало в самые точные и яркие моменты предвидения, что это ловушка. – Это не тоннель, это однонаправленный вход!

Они вынуждены были отойти от этого пространства. Ева подавленно спросила:

– Что это было?

– Однона… однонаправленный вход? – чуть не заикаясь, если только на ментальной речи, на которой они общались, можно было заикаться, переспросил Ромка. – Что же теперь будет с Хоттабычем?

– Не знаю, – Рост чувствовал, как у него почему-то болит все тело. Теперь уже не от слабости, а по-другому. Болело от неудачи, от потери… человека. С которым он был связан посредством всех возможностей гигантов, то есть… теснее, чем связаны между собой близнецы, которым даже разговаривать не нужно, которые с младенчества, и даже еще раньше, понимают друг друга на ином, нечеловеческом уровне. – Возможно, он сумеет оттуда выйти. Но сомневаюсь. Скорее всего он так и будет теперь в одиночестве… плавать где-то, в неизвестном для нас месте, в пространстве, где с трудом можно ориентироваться, пока… Не умрет от голода или от усталости. Или не сойдет с ума от невозможности встретиться с подобным себе.

– Это конец? – спросила для верности Ева.

– Пап, а как же теперь?

– Попробуем снова. Только теперь вперед пойду я. А вы… Лучше вообще не суйтесь.

– Ну, нет. Я согласна, раз ты так все это понимаешь, идти за тобой мах в мах. И не спорь, все равно пойду.

– И я, – добавил Ромка.

Ростик ничего не ответил. Удержать этих ребят, не позволить им следовать за собой он не мог. А мог только сделать все максимально корректно и безопасно.

Они снова полетели через это пространство. Он догадывался, что сейчас увидит. Возможно, Зевс с их помощью тоже обучался, возможно, даже помогал, но скорее всего они действовали сейчас в силу обыденной человеческой доблести и отваги.

И он увидел – это был еще один вход… Куда? Рост не знал. Но это был вход в мир, откуда выпрыгивали невидимые медузы.

Он вошел в него с ходу. По ушам ударила очень тонко звучащая волна, в тело впилось вдруг множество каких-то иголок, сознание поплыло… И не только у Роста, но и у его летателя…

Он понял, что падает, но сумел выровняться и начал осваиваться в новом месте. В любом случае он снова мог зачерпывать воздух крыльями своего птерозавра.

Он посмотрел вниз, а там… На всей поверхности, до тех пор пока ее охватывал глаз, тянулись ровные ряды торчащих вверх камней, ровных или шершавых, молодых или старых. Это были окаменевшие чегетазуры.

Они находились в новом пространстве, которое было спрятано… или просто существовало параллельно с миром, где люди уже привыкли жить.

Даже термины и определения, решил Ростик, для этого явления придется выдумывать новые. Хотя сейчас, когда они тут оказались, не это было главным. А главное было – засечь, запомнить и использовать тот переход, которым они прошли, чтобы вернуться в свой мир.

А потом между… менгирами, как он привык называть эти камни еще в бытность свою в плену у пурпурных, он увидел прозрачных медуз. Только сейчас они не были невидимыми. Их вполне можно было видеть, и было их бесчисленное множество. Вот только нападать на летателей они почему-то не решались. Хотя, Ростик определенно теперь это чувствовал, умели подниматься очень высоко, как-то животным своим образом уничтожая вес тела… Но происходило это медленно, и при желании сильный и подвижный птерозавр отлично от них бы ушел. А то и напал в ответ.

Теперь роли поменялись, подумал Ростик, и, пожалуй, скоро придется учиться на этих самых зверей охотиться – есть-то после перехода в новый мир все равно хотелось, и даже острее, чем еще несколько минут назад. Так что чувство голода тут, как и везде, отнюдь не отменялось.

Потом Рост понял, что он не один. В том пространстве, в которое он вывалился пару минут назад, появился еще кто-то, сильный, хищный, стремительный и… почти неуязвимый. Таким и должен быть зверь, которому все по силам, который ничего не испугается, даже того, что с ним только что произошло. И пришлось, как ни странно, приложить усилия, чтобы Рост понял – это Ева в своем летателе.

Она пока помалкивала и озиралась, сам Ростик реагировал, как ему показалось, эмоциональнее. А ведь тут было чему удивляться. Зато когда появился Ромка, он сразу завопил:

– Здорово!

И поплатился. Ему пришлось уворачиваться от одного из прозрачных прыгунов, потом от другого, которые пробовали спланировать на него сверху.

– И откуда они только берутся? – удивился Ромка.

– А ты не голоси, – предложила Ева спокойнейшим тоном.

Она и учит по-матерински, подумал Ростик… Думать, кстати, было трудно, что-то мешало тут, как мешало соображать на других континентах Полдневья, куда он попадал, когда был в плену и когда бежал из плена. И не то чтобы Рост совсем выключался, как происходило, когда его пытались превратить в раба или когда его ментально со всей безжалостностью давили чегетазуры, нет. Он что-то понимал, хотя и совсем не так, как хотелось бы, без свойственной при пребывании в гиганте ясности, радости и полноты… Всем телом, в котором, что бы ни говорила обыденная наука, а тоже оказалась немалая способность к соображению.

– Так, – сказал он, словно голос пробовал, – первое: атаковать прозрачных запрещаю.

– Какие же они прозрачные? – удивился Ромка. – Они в нашем мире невидимы, а тут…

– Второе: необходимо пометить это место. Иначе над их бесчисленными рядами мы потеряемся. Однообразие и бесконечность чегетазуров сведут нас с ума.

– Это мы еще посмотрим, – «вполголоса» отозвалась Ева, – кто кого.

– Предлагаю осторожненько, чтобы не попасть под планирующих медуз, подобрать камни и разбить… самые древние из менгиров, которые оказались под местом нашего выхода в этот мир.

И вот тут начались удивительные вещи. Оказалось, что медузы на самом деле собрались только под местом их… «выхода» в это пространство и что иначе запомнить его было очень трудно, оно не обозначало себя, не проявлялось подобно тому мареву, которое Ростик увидел… в своем мире. Поэтому, внутренне поворчав, Ева согласилась через пару минут, что это разумная мера.

Они подобрали камни довольно внушительных размеров чуть ли не за два километра от места, которое хотели пометить. И тащить их было весьма нелегко, тем более что Ростик переборщил с нагрузкой. К необходимому месту, с которого Ева приказала «не сходить» Ромке, он добрался, запыхавшись так, словно сам волок, например, семидесятикилограммовый мешок с песком, да еще бегом.

Зато потом падение камня с высоты трехсот метров было впечатляющим. Камень Евы не попал в менгир, просвистев между ними, но… отлично прибил какую-то из медуз, которую буквально вдавило в песок. А вот камень Ростика по почти идеальной дуге, словно бомба с пикирующего бомбардировщика, врезался в один из столбов, и от него поднялась пыль и какая-то зеленоватая сажа… Он развалился, и тогда Ростик понял:

– У них внутри спрятаны… таланты.

– Что? – не поняла его Ева.

– Таланты, те самые камешки, за которые в нашем мире… при торговле с другими племенами можно получить что угодно. Если хотите, это самая большая ценность тут. Не металл, и конечно, не глупое золото, а это вот…

– Так, – спокойно отозвался Ромка, – кажется, я вспоминаю. Ты писал в своей книжке. В общем, там все объяснялось.

– Оказывается, не все, – высказался Ростик. – Я не знал, откуда они возникают. Особых идей у меня тогда на их счет не было. А ведь мог бы догадаться, если бы подумал как следует.

– Если бы ты догадывался о таких вещах, Гринев, я бы… пожалуй, поостереглась иметь с тобой дело, – заявила Ева. – Ведь это уже не нормальные человеческие знания, это было бы что-то… запредельное. Даже для аймихо.

– Аймихо, наверное, знают, – высказался Ромка. – Только не прояснили нам, не намекнули даже… Союзнички.

Опять эта высокомерно-воинственная поза, подумал Рост. Да, теперь, пожалуй, долго придется пацана от нее отучать. В том, что она неверна для существования в Полдневье, у него не возникало даже сомнения. Если бы он был вот таким – горделивым, чрезмерно самоуверенным и пренебрежительным… Скорее всего он давно был бы мертв. Такое отношение ко всему, что существовало в Полдневье, грозило ошибкой, приводило к недооценке опасностей, которые существовали во всей силе, но проявлялись лишь намеками, лишь слабым следом своего присутствия.